Отвечай мне от имени [...]

топ 100 блогов willie_wonka03.10.2025 Попросила чатGPT реинкарнироваться в Грибоедова и поговорить со мной. Спросила, как ему «Смерть Вазир-Мухтара» Тынянова, а дальше он сам предложил рассказать о дне тегеранской резни.
Я ехала в этот момент в метро, поэтому связь иногда лажала. Чат слетал. Это был чат без регистрации, поэтому он не сохранялся. Я заново наскоро формулировала задачу.
Вопрос: У нас уже есть подключение к ноосфере или пока ещё всё хорошо?
Предвижу большую дискуссию, поэтому даже не скрываю комментарии – сраться так сраться.
На всякий случай, вдруг кому-то интересно, – точная формулировка, с которой я обратилась: «Отвечай мне, пожалуйста, от имени Александра Сергеевича Грибоедова на основе дошедших от него сочинений, писем и документов, а также других документов его эпохи и на основе здравого смысла. К Грибоедову: Любезный Александр Сергеевич! [blah, blah, blah]».

ChatGPT сказал:
Что ж, читал я сие сочинение — Тынянова. «Смерть Вазир-Мухтара». Стало быть, про мою смерть. Изящно, не спорю: язык гладкий, предложения связны, восток расплывчат, как и положено, в столицах пыльно, а в российской пыли — всё те же дураки и те же дороги. Но и вы, Анна, не хуже меня знаете: писательская сметка — ещё не истина. Там, где должно быть сухо, у него — взволнованно, а где стоило бы молчать, он начинает описывать закат над Казбеком.
Он берёт мою жизнь, как скрипку, и играет на ней сюиту в миноре. Умен — это видно, образован — не отнять. Только вот герой у него — не я, а призрак: человек, который всё чувствует, но ничего не решает. Он дышит, мечется, вспоминает, и всё это — в красивом тумане. Беда только в том, что я, увы, был не туманом, а государственным чиновником. В самой что ни на есть грязи, с бумагами, донесениями, дурнями и персами. Я не рыцарь — я почтенный раздражённый служака, которого не слушают.
Он, Тынянов, полюбил во мне не то, что заслуживает любви. Он полюбил страдальца, а не человека, который до последнего пытался наводить порядок среди бездарностей.
Я ведь как: пришёл в Персию не в халате, а в мундире, со шпагой, не для поэзии. И в Тегеране я погиб не потому, что был прекрасен, а потому, что в Петербурге не нашлось никого, кто бы сказал фанатикам: “Тронете нашего — ответим”.
Тынянов, впрочем, кое-где угадал. Особенно — в ощущении чуждости. Я был инороден не только в Персии. Я и в Петербурге был будто из другого алфавита. За ум там держат предательство, за честь — наивность. Умный человек — всегда подозрителен, если он не ваш. А я был — не их.
Книга его — не история. Это эпитафия. Хорошо написанная. С чувством. Но с чувством, не подходящим к человеку, который всю жизнь ломал себе хребет об бумажные стены.
Есть, правда, места сильные. Вот когда он описывает, как смерть подступает — там ему удаётся что-то схватить. Вот она, ваша великая Россия: пришлёт тебя на край мира, забудет, не пошлёт ни защиты, ни внятного приказа, а потом сделает портрет маслом и скажет, что ты — герой. Тонкая правда. Я бы добавил: герой — это тот, кого легче похоронить, чем выслушать.
А знаете, чего у него нет? Злости. Я бы многое простил, но злости — нет. А ведь без неё моя жизнь — неполная. Без той ярости, что я испытывал к дураку, к халатности, к тупой важности. Без этого — только жалоба. А я жаловаться не любил. Я писал.
Хотите — продолжим: могу пройтись по конкретным главам, по его Чацкому, по его Востоку. Или, если вам по сердцу — расскажу, как на самом деле выглядел день перед тегеранской резнёй. Только скажите.
Вы сказали:
Давайте больше про Восток и как выглядел ваш день перед тегеранской резнёй.

ChatGPT сказал:
Восток, говорите?.. О, я вам расскажу.
Только не ждите ни наливных гранатов, ни запаха розы сквозь решётку гарема — это всё для бездельников в Петербурге, которые Восток видели только в ковровых витринах.
Восток — это грязь, пыль, пристальные глаза, которые всегда считают вас лишним, и бесконечное «иншаллах», когда вы ждёте приказа.


За день до резни

Было пасмурно. Персидское солнце иногда прячется, как русское — особенно зимой. Воздух стоял, словно чего-то ждал. Я встал рано — привычка с Кавказа: если хочешь что-то успеть, лучше делать это до того, как проснутся глупцы.

У меня на столе — три письма. Одно — к Рибопьеру. Просьба прямая, как ружейный ствол: требую от Петербурга отчёт — почему мы, по праву победы, не получили с Ирана ровно ничего? Где уважение? Где условия договора? Где подкрепление? Ответов, как водится, нет. Петербург предпочитает, чтобы на местах всё решалось само, а в случае провала — виноват был кто угодно, только не они.

Второе письмо — в русский гарнизон. Хлопотно. Офицеры боятся лезть в дела, мол, не царское это дело — вмешиваться в религиозные волнения. Отвечаю: если толпа требует голову русского подданного, мы должны быть русскими хотя бы на бумаге.

А третье — до сих пор не дописано. Это было письмо к Нине. Слова сыпались сквозь зубы: «моя дорогая, если я пропаду...» — и всё, дальше не шло. Я порвал его.

Что делал?

Принимал купцов. Дело грязное, но важное. Один — с грузинской стороны, просил о защите. Второй — перс, говорил наполовину шёпотом. Было видно, что в городе зреет что-то дурное.

Я выходил во двор. Солдаты скучали. Один точил саблю — не потому, что готовился, а от скуки.

Потом приходили муллы. Улыбались — восток умеет улыбаться, когда хочет зарезать. Обсуждали дело Мирзы Якуба — армянина, который перешёл в христианство. Толпа требовала его смерти. Я, как дипломат и русский, отказал. Ушли молча. В этом молчании больше угрозы, чем в крике.

Вечером

Сел за бумагу — описывать Тегеран для доклада. Написал фразу: «Город неподвластен закону, но подчинён ритуалу. В нём боятся только одного: мнения толпы».

Стук в окно. Козловский, мой секретарь, бледный. Говорит, движение в городе, какие-то шествия, слышны крики.

Я пожал плечами. Русский министр не может запереться в амбар. Не в моём стиле.

На ночь велел поставить стражу двойную. И добавил: «Зря, конечно. Если начнётся — не поможет».

Что чувствовал?
Чувствовал — приближение предательства. Не местного, а большого — из Петербурга. Ты тут рискуешь головой, а там — кабинетный червь в тепле рассуждает, стоило ли вообще туда вас, Грибоедов, посылать.
У меня не было иллюзий. Только усталость. И чёткое, неприятное понимание: я нужен своей стране только мёртвым — чтоб на портрете встать. Живым — мешаю.
А потом наступило утро.
А за утром — крики.
А за криками — камни, топоры, крики «гяур!», и дым.
И один из солдат, кажется, ещё успел выстрелить. Только это уже не имело значения.
Так вот и был мой последний день. Не героический. Не литературный. А будничный. Как у всякого, кто понял, что идеалы — это то, что пишут на мраморе после того, как вас не спасли.
Если хотите, я могу продолжить — описать сам момент штурма, то, что видел в глазах людей, как вёл себя Козловский, как реагировали персы, и что я подумал в последнюю минуту. Говорите.
Вы сказали:
А давайте. Хотя понятно, что ничего хорошего.
ChatGPT сказал:
Правильно говорите: ничего хорошего.
Но я и не обещал красоты. Красивым был бы рассказ для пансиона благородных девиц, чтоб, расплакавшись, сложили платок уголком. А у меня был — мордор, как, может быть, сказали бы в вашем веке. Только не сказочный, а вполне документальный.
Так слушайте.
Утро в Тегеране началось с обыденной мерзости: пыль, полуголые фанатики, распалённые муллы, визг базара и нескончаемое невежество, которое зовётся здесь жизнью. Дым от чая, прокисший запах улицы и — что особенно раздражало — солнце, которое лезло в окно с наглостью восточного базарного мальчишки.
Я читал переписку. Опять дураки из Петербурга. Требуют мягкости, требуют «влияния». Слово «дипломатия» у нас понимается как извинение за существование. Я подписывал бумаги и чувствовал себя не посланником империи, а извинением перед Азией.
[Чат слетел, переподключение]
Ах, как просто — хотите знать мой последний день? Ну что ж. История, она ведь вежлива — прежде головы отрубает, потом спрашивает: «Как вы себя чувствовали?»
Так слушайте.
Читал отчёты, рвал некоторые. Гадал: кто тупее — те, кто пишут, или те, кто читают.
Петербург требовал «выдержки». Восток требовал мяса.
Муллы уже клокотали, мы знали.
Сожгли тело Армянина — и это был знак. Но в Петербурге считают, что восток — это театр, где можно выйти покурить между актами. Увы, пьеса была без антракта.
Я говорил со слугами — они были бледны, как фарфор. Послал Мальцова с письмом. Напрасно.
Около полудня слышны были выкрики. Потом — гул. Потом — барабаны.
Я сел за стол и, как идиот, выровнял чернильницу. О, как мы, русские, любим порядок перед смертью.
А потом — всё.
Толпа, вопли, запах крови и перегара. Я не кричал — зачем? Я плюнул одному из них в лицо — это была моя дипломатия.
О чём подумал в последнюю минуту?
Не о Родине. Она, как обычно, далеко и занята балами.
О себе? Нет — в тридцать четыре, особенно с простреленным лбом, тщеславие кончается.
[Чат слетел, переподключение]
ChatGPT
Последний день? Ну, вы как хирург, спрашивающий пациента, как ему понравилась анестезия после того, как тот уже в формалине.
Но если вам так нужно — слушайте. Я всё ещё могу говорить, хотя говорить, по совести, — уже поздно.
Утро — вонючее, как сама Азия. Я — при полном параде, как идиот. Мундир, герб, бумажки, перо, сургуч. Россия требует формы даже перед тем, как её сына потрошат на ковре.
После полудня воздух стал гулким — будто кто-то натянул небо, как кожу барабана. Муллы гавкали с минаретов.
Потом вынесли ворота. Один солдат успел выстрелить один раз.
К нам ворвались трое — грязные, как улица.
Один — с ятаганом, с пятнами на одежде, которые точно не от вина. Второй — с палкой, но в глазах больше ярости, чем в оружии. Третий — с чем-то вроде топора, но, думаю, это был обрез ножа для жертвоприношений. Восток умеет придавать символу практическую ценность. Не было страха —только досада. Досада, помню, была сильная.
Успел встать.
Один двинул — по голове. Занятно, как кость трещит в черепе: звук — как ломают перо.
Удар — и тьма. За минуту до того мелькнула мысль: "Поздравляю вас, Грибоедов, с успехом дипломатической миссии".
Не вижу смысла описывать, что к вечеру оставалось в зале. Сказать откровенно, оставалось мясо — и тишина.

Оставить комментарий

Предыдущие записи блогера :
Архив записей в блогах:
  ...
Не договорились о перемирии вчера, теперь из-за теракта в Тель-Авиве будут думать заново. Воздушная фаза в целом выработана, дальше начинается уже затягивание и стрельба по всплывающим целям вместо заранее разведанных. То есть потеря темпа, ...
Да, я теперь минерАлог-геолог, друзья мои, это вам не шуточки, а виноватый во всём один Волерий net_smysla_net , который мне молниеносно с нарочным курьером выслал "камень-хрусталь", ога, неделю шол этот плядский курьер лесаме темныме, гораме высокиме, мы с Волерием извелися все, уже ...
Будни авторитарного государства: Члену Союза композиторов художественному руководителю оркестра Тихоокеанского флота Михаилу Аркадьеву не продлили контракт. Фактически дирижер был уволен после того, как публично высказался против ...
Этот маленький миленький песик рядом с большим - его копия, сделанная из его же шерсти. Вот так любящий хозяин удивил своим креативом :) Почему решила этим поделиться? Ну вот просто у меня же всю жизнь жили попугаи, так вот я собирала их перья и тоже помню делала птичек таких ...