Отцы и их дети

(Заметки совсем постороннего). Когда мы пытаемся передать нашим детям свои знания и представления, нами понимаемые как "накопленный опыт", а они не "хотят его", мы начинаем бояться. Нами владеет страх того, что цивилизация закончится нами. Словно "оборвется нить".
Делается по-настоящему жутко. Потому что они "не поймут и не узнают" из того, что поняли и узнали мы в неравной борьбе со стихиями. Пусть мы проиграли эту борьбу, но наш опыт тем более ценен, что это опыт проигравших. Выиграй мы эту борьбу, нам бы не было так страшно. Можно ли выиграть ее - вопрос.
Но представим себе на минуту, что их ждет то же. Мы не хотим этого представлять. У всех последующих поколений есть огромный ресурс преимущества. Они судят поколения до них в них самих не нуждаясь. И чем меньше они знают, тем жестче суд их. Они не хотят знаний, они хотят суда. Они не хотят знаний нас - они хотят суда над нами. Поскольку мы не боимся Страшного суда, поскольку плохо верим, мы боимся этого суда. Поскольку он будет проходить без адвокатов. Не будет нас и не будет никого, кто встанет за нас.
Тогда у меня появляется доверие к Страшному суду и вера вырастает у меня до его размеров и он не представляется мне таким пугающим, как суд несмышленышей и недоучек, распростертый над нами.
Мне кажется, что и мы расправлялись с нашими родителями за их образ и облик. Но с возрастом мы щадили их, а теперь склонили головы перед ними. И мечтаем о том, чтобы так же поступили с нами.
Цивилизация не остановится. Эта банальность греет. Остановится - и в том весь ужас. Сегодня мы смотрим фильмы и полюбившиеся из них для нас как вехи, а завтра это архив. Еще сегодня мы читаем книги и они нам как вехи, а завтра - пыльная полка.
Одну из книг я читаю только потому, что ее читал студентом мой отец. Он брал ее в Ленинке. А когда я спросил его, о чем она, он ответил, что уже не помнит. Так прерывается нить памяти уже в одном поколении. Если, к примеру, ты прожил девяносто лет.
Завещания детям нельзя создать. Они уже сегодня накопили достаточный опыт, чтоб передать своим детям, но и он пойдет прахом. И они будут биться и кусать локти. Так ветшает время. Ну и пусть его, казалось. Самая длительная, самая застойная, но и мощная из цивилизаций - Древнего Египта прекратила существование. В этом колесе мы никто. Сгорела Александрийская библиотека. А мы трясемся над письмами в коробке - передать, сохранить. И страх этот не себя потерять, а потерять вместе с собой то человечество, которое мы в себе приручили. Оно внутри нас, оно было загнано в эту клетку. И укрощено даже. И желание выпустить его оттуда на цепи в клетку чужую или в вольер какой-нибудь - пусть бегает оно там под присмотром других, достойных, и есть то самое из последних желаний.
|
</> |