отчёт оголтелого туриста. япония

топ 100 блогов alexof — 24.09.2014

Обалдеть! Прекрасный читатель, я не утомлю и не подведу.
Где мы только не наследили? По Европам разным, в Аме­риках и Африке понаоставляли свои следы, теперь и на Восток сами себя отправили. Не с бухты-барахты, конечно, а прямо, как барон Мюнхгаузен себя за волосья из болота тащил — т.е. самостоятельно, без лишних истерик и выкрутасов...
Книжка написана в 2002 году, когда ещё курить было круто, Аэрофлот был ещё родным флотом, а мыслить о бегстве из родной страны насовсем было не элегантно.
Итак,

ЯПОНИЯ


ПРОЛОГ

У каждого свои привычки и слабости.
Вот, я вам скажу, у меня есть друг. Тоже непоседа. Так дай ему обязательно машину поменять. Раз в год. Лучше два. А иначе никак. Иначе — не по правилам. Причем одну имени­тую на другую именитую. Но другую.
Ну, может, в детстве в машинки не наигрался в песочни­це. Может, кто тогда не сменял ему фирменную машинку на его советских солдатиков. Он сам не знает. И никто не знает. Старик Зигмунд знал, но ему не сказал. Потому что умер раньше, чем тот родился. Остались только труды и последо­ватели. Но у нас к ним обращаться не принято. Меняться можно. Вот и меняет. И что интересно — совершенного (это я про машины) ничего нет.
Например, была у него одна немецкая особа, величавая до безобразия, чуть ли не самая скоростная серийная. Он нас с женой на ней как-то подбросил через всю Москву. Из Чертаново в Свиблово. Минут вроде бы за шесть. Я, когда вылезал из неё, ещё боялся ногой мимо асфальта промах­нуться, всё мне казалось, что он куда-то убегает. А жена нор­мально так вышла, покачалась немного, но не упала, только замолчала потом надолго. Подбросил, как зашвырнул!
Так вот, задымила она у него однажды под капотом. Пря­мо посреди города. Насилу успел остановиться, выскочить и затушить. Что-то там в проводке замкнуло. Мы его ещё тог­да пожарником прозвали. Сменял.
Другой раз у него тоже немка была. С ещё более громким именем. Настолько громким, что у нас уши закладывало, как в самолёте при взлёте. Сама маленькая такая, а под капо­том — табун в триста пятьдесят лошадей. И когда этот табун нёсся по нашим, а вы знаете каким, дорогам, то под низкопосаженным днищем великолепно искрило, как во время праздничного салюта на Воробьёвых горах. Это и был праздник, потому что каждая из этих трехсот пятидесяти лошадей била своими четырьмя копытами по нашим, и Вы уже знаете каким, дорогам. Била причём так, что казалось, скоро разорвёт это днище, как Тузик грелку. Сменял и её.
Был у него и огромный пруссак с женским именем, напоминавший мне сигару размера Черчилль. Благородно и грузно буксовал при выезде из заснеженного московского двора. Фанфарон ещё тот, а привод — задний. Это ведь ему не по родным прусским дорогам скакать. Вот и елозил на копчике по нашему снегу, как пастор Шлаг на лыжах.
Следующий герр-геленваген имел мощный клаксон, как у электрички, и был прозван моим другом табуреткой за неотёсанный экстерьер. Врываясь к нам на дачу, любил попугать соседей, включая сирену за километр до ворот. Местные жи­тели и лягушки (дача у нас на болоте) со страху прыгали врассыпную, а он, раскланиваясь со всеми, приговаривал:
- Да это я на своей табуретке скачу! Здрасьте!
Мы быстрее бежали открывать ворота, пока оголтелый машинист своей электричкой не напугал всю округу. Табуретка постоянно ломалась, и фирменная станция те­хобслуживания радушно принимала гостя. Сотрудники стан­ции щедро поили его кофе, пока чинилась машина, фальши­во уговаривали не переживать и добросовестно тянули день­ги за ремонт. Когда же автоматическая коробка передач, бу­дучи на ремонтной гарантии, сломалась в очередной раз, пе­реживать стала уже станция. Но не долго.
На смену табуретке пришел тучный японец. Кстати, о Японии. Я о ней постепенно и рассказываю. Страна регуляр­но восходящего и наша соседка...


Японец был всем хорош. Не ломался, не кривлялся. Чи­стый самурай. Но не резвый, с ленцой. Чуть-чуть. Самую ма­лость. Сменил и его.
Вот сейчас я пишу, вы читаете, он меняет. Наверняка. Ли­бо задумал поменять. А иначе никак. Иначе без радости. Иначе — немножечко нервный.
То же и я. Дай сбежать из любимой страны. Не насовсем, конечно. Боже! Хорошо, что вы не успели подумать не элегантно! На недельку-другую. Раз в год. Лучше два. И не на песочек там, знаете ли, под знойное солнышко. Нет-нет. На песочек, под солнышко — само собой. А именно — походить, побродить, на людей посмотреть. Как живут, чем живут? Подышать их воз­духом — и обратно. К милым сердцу нашим проблемам. Причём обязательно обратно. В этом и смысл. Чтоб возвра­щаться. Потому что Родину любить — это не горячие приве­ты оттуда посылать! О, как! Этого я и сам от себя не ожидал. Разнервничался, заистерил...
К слову, о цивилизации. Как-то были в Германии, а там чистота - до противного. И на автобане, если из окна перед­ней машины окурок вылетает - не иначе русский мчится. По­тому что это - по-нашему! С тех пор я - только в пепельни­цу, пепельницу - в урну.
Или — ремни безопасности. У нас же на дорогах пристёгиваться не принято, даже зазорно. Только перед постом ГАИ мы себе разрешаем где-нибудь в области кокетливо на­кинуть ремешок на плечико. Короче, я пристёгиваюсь, мне нравится.
Мне вообще нравится жить по правилам, своего рода инструкциям. Если эти инструкции логичны и целесообразны.
Одни инструкции за меня придумало общество. Причём многие из них — задолго до меня. И я готов представить, насколько они исторически выстраданы. Поэтому я знаком­люсь с ними и с благодарностью принимаю. Или с благодарностью не принимаю. Скажем, если не догоняю. Опять же в силу моей образованности и интуиции. Другие инструкции я придумываю сам. Или подсматриваю у других, т. е. ворую. Потому что вовремя украсть — это не украсть, а унаследовать. Я и наследую, как могу. Одним словом — на­следник.
Где мы с женой только не наследили? По Европам раз­ным, в Америках и Африке понаоставляли свои следы, а Восток — упустили. И чтобы восполнить пробел, взяли и отправили себя в Японию. Не с бухты-барахты, конечно, а прямо, как барон Мюнхгаузен себя за волосья из болота та­щил — т.е. самостоятельно и без лишних выкрутасов.
За годы сознательной жизни начитались про этих низкорослых островитян основательно, пообщались с их видными представителями, как Куросава, Китано, Миссима, Мураками, и другими посредством их же фильмов и книг, попрыскали на себя для убедительности продукцию Ямомото и, просветлённые, отправились на них посмотреть. Чтобы ещё основательнее понять.
Предупреждали, правда, в разные времена разные умники, дескать, чем дольше у них живёшь, тем меньше их понимаешь. А нам долго не надо. Полторы недели, не боль­ше. Для начала. Чтобы не затормозить понимание. Впечатлениями поделиться с однополчанами. Вот и делюсь. Что ж, полетели!
Полетели мы, как водится, самолётом Аэрофлота. Как ни нахваливали нам JAL (Japan Air Lines), как ни расписыва­ли нам все их полётные прелести, не изменили мы родному флоту.
Вы скажете — из экономии. Вот и весь патриотизм. Хоро­шо, не скажете. Подумаете. И мы ответим. Да, из экономии. И экономклассом. Хотя цену нам любезно предложили одинаковую — что на JAL, что на Аэрофлот. Просто JAL лета­ет по определённым дням, а Аэрофлот ежедневно. И нам было удобно лететь последним.
Последними мы и зарегистрировались на рейс, в связи с чем все места в экономклассе были уже заняты, и нас, от безысходности, усадили на почётные места в первый класс са­лона самолёта. И мы без паники, а очень даже с пониманием встретили эту метаморфозу.
По-честному, конечно, мы давненько уже не летали так комфортно, первым классом. Потому что я всё время экономлю. Стыдобища какая! Раньше, бывало, надуешь щёки, наденешь малиновый пиджак и — первым классом!
Здесь с тобой меню согласовывают, металлические столовые приборы раскладывают, напитки разные в малюсеньких бутылочках перед тобой выставляют. Занавесочкой тебя, богатенького, от других пассажиров, что попроще, отгораживают. Потому что у них и коробочки-то с питанием — пласти­ковые, а ты из фаянсового сервиза кормишься. Обслужива­ние — ресторанное, туалет — всегда свободен. Потому что таких, как ты, бриллиантовых, мало. А их, серебряных, мно­го.
-     Что будете пить, господин?
Я от антуража-то и забеспокоился. Разве что Chivas-фифтик для аппетита попробовать?
-     Хрустальный бокальчик, пожалуйста. Икорочки красной не желаете?
-     Желаю. И рыбку попробую. Смотрю — жена тоже аппе­титно трапезничает. Блинчики с икрой. Чудненько! А что это там виднеется? Второй фифтик-Regal? Прекрасно!
Новое блюдо — на новой тарелке. Chivas Regal больше нет? Не беда. Black Label, будьте любезны!
«Почки заячьи верчёные». Black повторить. Шашлык из осетрины. Black то­же закончился. Как интересно! Всех фифтиков по паре. Как в ковчеге у Ноя. Тогда — Red. Орешки? И Red можно сразу повторить.
«Бе­регись автомобиля!» показываем? Очень хорошо! «Здравст­вуй, Люба! Я вернулся». Фифтик Jack Daniel's . Отлично!
-     Сколько лететь?
-     Десять часов.
-     Сколько летим?
-     Два часа.
Невероятно! Даже не заметил.
«-   Я кулубнику вырастил своим трудом! А он — рядовой! Жулик. Пусть все слышат — ЭТО МОЯ ДАЧА!
-     Числится вашей, но строится на мои деньги...»
Jack Daniel's повторить.
-     Последнюю принесу. Больше не могу. По инструкции не положено!
Ах, какая инструкция! Нецелесообразная. Нелюбезная.


-     А что делать? — мямлю.
-     Вы можете купить в Duty Free. Red Label. Бутылка — 0,5. Семь долларов. Хотите принесу?
Киваю. Несет. Расплачиваюсь. Жизнь продолжается.
«-...Беломора не было. Преступник купил сигареты Друг. Пачка — двадцать копеек, с собачкой на этикетке. И вот я думаю — чего он нервничает?..»
И я вот думаю — чего я нервничаю? Курить охота! Чёрт побери! В Аэрофлоте уже не курят. У них тоже новые ин­струкции. Явно наследованные. Иду в хвост самолёта. Даю стюарду двадцать долларов. Тот ведет меня в подсобное по­мещение. Там на полу полусидят-полуспят стюард со стюар­дессой.
-     Курите здесь, в вентиляцию.
Затягиваюсь. Какое блаженство! Что значит — родной флот! ЧЕЛОВЕ-ЕК! С японцами не договорился бы.
-     А чего на полу-то? — спрашиваю.
-     Второй рейс подряд, без отдыха. Персонала не хватает. Все места заняты, а для нас в самолёте кресел нет.
-     Ни хрена себе!
-     Ничего — нам не привыкать.
Возвращаюсь на свое место.
«-   Здравствуй, Люба! Я вернулся». Той же фразой что и начинался - фильм закончился. Жена стала спать укладываться. На меня косо посмотрела. Вроде того, что — пьянствуешь? А какие слова говорил, ка­кие обещанья давал!
А я — что? Я не виноват. Это они тут фифтики понаста­вили. Это они меня, матушка, искушали-искушали, но не поддался я. Только дегустирую…
Что-то красная этикеточка не распробовалась. Вот и бутылочка! Очень кстати. Не поддельная ли? Ну-ка, ну-ка... Нет, не поддельная. Три ли года выдержана?.. Нет, не три... Или три?.. Нет, так можно лететь!
-     Кстати, куда летим? — спрашиваю жену.
Та презрительно фыркнула и завернулась в одеяло.
-     Ладно, пойду у пилота спрошу.
-     Не глупи! — встрепенулась жена. — Сам же не любишь глупости.
-     Да я пошутил, чтобы тебя растормошить. Мне ведь по­сле дегустации общаться надо. А ты поверила, что я к пило­ту пойду. То-то так засуетилась.
-     Ты можешь. Ты и за штурвал сядешь.
-     Какая восхитительная ложь! Хотя, вообще, я могу. А ты знаешь, что они иногда пьяными летают?
-     Чушь! Они медосмотр перед полётом проходят.
-     Не чушь! Кикабидзе по телевизору рассказывал. Когда он в Мимино главным лётчиком снимался. Всё Ларису Ивановну хотел. Так он с подвыпившими лётчиками на съём­ку летел. Он у них ещё спрашивал с недоумением: «Разве так можно?» А они посмеялись: «Водители же за рулём се­бе иногда позволяют. Так у нас это то же самое. Что машину нетрезвым вести, что самолёт. Без разницы».
-     Не верю я ни тебе, ни Кикабидзе. И вообще, надо спать ложиться.
-     Как спать? Что же мне с Расторгуевым тогда бутылку до­пивать? (на экране шёл концерт группы Любэ).
-     А обязательно допивать?
-     Не обязательно допивать!.. А хоть бы и допивать.
-     Ты курить ходил?
-     Ходил и ещё пойду.
-     Стюардесса приходила, сказала, что, если ты не угомо­нишься, она пожалуется командиру.
-     И они меня снимут с самолёта?
-     Они вычеркнут тебя из списка почётных пассажиров Аэрофлота.
-     Наговариваешь! Она же сама мне виски принесла.
-     Это - другая.
-     Вот, морда муравьиная! Не она же меня обслуживает? Ну, а ты?
-     Я сказала, чтобы будили меня, только когда тебя будут лишать гражданства.
-     Ты заслуженно летишь первым классом! Умничка! Я в восхищении!
-     А что я буду с ней церемонии разводить? Пускай хоть маршалу авиации жалуется! Это же понятно: ты их бар опустошил — у неё добыча пропала.
В проходе салона из-за занавески выглянула «муравьи­ная морда». Как та злобная старушка, выглядывающая из-за портьеры на картине Рембрандта «Даная». Посмотрела на нас, как ядом дыхнула. Взгляд явно свидетельствовал о том, что к лишению меня гражданства она уже приступила.
Ладно, бузить не будем! Допиваю и спать!
-     Сколько выпил-то? — спрашивает жена.
-     Девятьсот грамм, — отвечаю.
-     Прилетим — будешь никакой!..
«Никаким» меня и снимали с самолёта.
Нет, ногами я шёл сам, но не твердо.
«Шаркающей кавалерийской поход­кой», как Понтий Пилат перед встречей с Иешуа Га-Ноцри.  Здравствуйте, Михаил Афанасьевич!..

Оставить комментарий

Архив записей в блогах:
А впереди ещё осенние обострения. Щас как вдарят, так ващще заживём! #сделановнейросети ...
Один из знакомых айтишников свалил в Финляндию. Работал в Яндексе, а у них там целая система по экспорту айтишников зарубеж. Я хз, что там сейчас, с этой русофобской истерикой. Уж явно лучше не стало. Но где-то с полгода назад общались, он восторженно рассказывал про свой успех, а вот ...
Когда я была маленькая, у родителей жил такой огромный агрегат намного выше меня ростом, выкрашенный серой масляной краской, не помню как звали ("Сибирь?"), который обычно прятался в кладовке, а когда нужно было, папа его, крякнув, вытаскивал, ...
7 ноября, в Самаре в восьмой раз прошел Парад Памяти, посвященный военному параду 1941 года в Куйбышеве. По площади прошли парадные расчеты в форме и с оружием времен Великой Отечественной войны, военная и историческая техника. В небе пролетели самолеты ЯК-52, По-2, вертолет ...
   И пофиг, что был конкретный дубарь, а с неба валил то дождь, то снег. Зато ни у кого не было навязчивого желания опустить на стульчик свою задницу. Все на ногах, все по-спартански ...