основы композиции. Незыблемые.
mmekourdukova — 19.11.2023Так вот, триггером, взмутившим с самого глыбокого,
самого илистого дна моей памяти мемуарчик о феерически бессмысленном «учебном»
задании , была случайная находка в Сети
свеженького учебного пособия по
композиции, написанного той самой
дамой, которая сорок лет назад заставляла нас, покорных и лопоухих,
рыть каналы выклеивать из тысячи квадратиков копии
с мутных советских репродукций.
Я, наткнувшись, даже глазам своим не поверила
–
дама 1946 года рождения в свои семьдесят с хвостиком
лет публикует первую книгу? Мож, какая другая Сержантова И. А. есть
на свете? Полезла проверять – нет, это точно моя, моя учительница
цветоведенья и прочей такой галиматьи для галочки. А ту книгу она,
как оказалось, написала не в семьдесят лет, но в шестьдесят. Просто
десять лет ждала, пока ЛГАКИ (элегантно, да? этой аббревиатурою у
них называеццо Академия культуры и искусств, куда слили моё
когдатошнее художественное училище), пока эти ЛГАКИ найдут ей денег
на тираж в 200 экз. При бесплатной, как я поняла, вёрстке, домашней
на коленке.
фоточки отсюда
Первым движением сердца у меня даже, признаться, было
сочувствие. Когда вся профжизнь увенчивается тиражом твоей первой
книжки в 200 экз. за счёт заведения, в котором эта самая профжизнь
протекла практически от звонка до звонка, то это, как ни крути,
обидно. Даже оскорбительно как-то.
Но я раскрыла книжку, принялась читать – и всё
сочувствие немедленно испарилось, мало того – к трёхсотой странице
заменилась на диаметрально противоположные чувства. Не то чтобы я
ожидала каких-то озарений, но страшно было увидеть, что кочка, от
которой я оттолкнулась сорок лет назад, так и стоит в том же
болоте, точно такая же, как сорок лет назад.
Учебник я прочла весь насквозь – впрочем, там текста
очень мало. Там много подписей под картинками, много списков уч.
заданий и контрольных вопросов (на которые в тексте НЕТ ответов – и
ответы на которые у приличного искусствоведа приняли бы вид научных
статей или даже диссеров), много звонких эпиграфов из хороших книг,
а авторского текста там мало совсем, можно за полчаса
одолеть.
А можно и не одолевать.
Получить представление о качестве доктрины можно по
одним картинкам. Картинки, собсна, делятся на две большие группы –
чистый нефигуратив (кистей самого автора и стюдентов ея) и
академическая живопись.
Связующих звеньев между этим и тем царством, естессна,
нет. Оттуда сюда и туда отсюда не переходят, т.е. учебнег И. А.
Сержантовой «учит» чему угодно, но только не тому, как посредством
составления мусорных кучек из серых, чёрных и цветных квадратиков,
кружочков и полосочек можно выйти на уровень, где вращаются Рубенс
и Брейгель, Рембрандт и Моисеенко, Дюрер и Дейнека – да даже хотя
бы и какой-нибудь простой заслуженный областного значения.
Соединительного звена между абстрактным и фигуративным, между
чисто абстрактным и сильно продвинутым в
сходство-с-натурою фигуративным в этой книге нет, нет вообще,
то есть там нет именно того, в чём и заключается искусство
композиции. Нетрудно насобачиццо копировать натуру, нетрудно и
наблатыкаться составлять коллажики из кружочков и палочек, но
переженить эти два навыка так, чтобы изобразительное было
выразительно, а выразительное что-то изображало – в этом и состоит
весь челлендж, этому-то и учатся всю жизнь, иначе художник вообще
не художник, а фотокамера либо аутист.
Тока нинада нам говорить, что соединительное звено –
это когда ты картину классика расчертишь стрелками, дугами и
диагоналями, или превратишь её в чёрно-белую окрошку, в набор
выкрасок, в контурную сетку. Или когда ты студня заставляешь
готовый академический натюрморт или пейзаж переделать в
«декоративнуйу композицыю» - это тоже не соединительное звено. Это
попытка добыть из вареников творог, а из творога молоко. Или
провернуть назад фарш, добытый из жареных котлет. Ну, низвёл ты
свою, или чужую, гениальную или так, крепенькую областного значения
картинку до схемы – и что нам с того?
Особенно при том, что схемы из стрелочек, пущеных по живым
Рубенсам – оне-то дооо, оне ахринеть какие убедительные, а вот
схемы из контуров и силуэтиков уже отдают попсой, схемы же с
элементами объёмно-пространственной трактовки, например, с. 267-8,
- просто вымученные дохлые высеры.
А от схемы к картинке – слабо? Про восхождение от схемы
к образу, к картинке, особенно к точному образу, к хорошей картинке
– хде оно? Во всём этом учебнике в триста страниц –
ХДЕ?
Соединительное звено возникает только там, где
новоначальному студню удаётся, крепко держа за хвост (хотя бы самую
элементарную) красоту отвлечённой формы, другой рукой схватить
(хотя бы самую несложную) изобразительность. И вот так,
одновременно держа этих двух зайцев, ни на миг не отпуская ни
первого, ни второго, - постепенно увеличивать размеры зайцев. Это и
есть обучение композиции. Задача препода здесь – индивидуально
дозировать размеры зайцев и бить по рукам студня, когда он пытается
ловить одного слишком крупного, роняя из рук второго. Авторитет
учителя на том и стоит, что он сразу примечает, где и насколько
уронено, и велит подобрать и догнать и не
отпускать.
Но в этом учебнике нет ни одного примера на где и
насколько уронено, и ни одного конкретного совета, как догнать и
подобрать.
Естественное следствие – учебнег собрал на своих
страницах целый каталог (если бы такое подлежало каталогизации),
нет, целую складпомойку плохих учебных абстрактных композиций. –
Как! – скажете вы, - да разве такое возможно, - плохая абстрактная
композиция? онажабстрактная!
Таки возможно. Как бы не старалсо автор программы
сохранять нейтралитет, «обучая» «чистой» динамике и статике,
«чистому» равновесию и тэ дэ, - никуда не направленнная, не
стремящаяся к (хотя бы элементарной) изобразительности абстракция
гниёт и протухает сама по себе, сама в себе. Десятки, сотни
убийственно скучных, дохлых как по замыслу, так и по исполнению
наборов из геометрических форм заполняют страницы этого
скорбноглавого труда – особенно страшны ленточные и
распространяющиеся композиции, основанные на нутряном убеждении,
что всякий, любой мусор, семижды повторенный по вертикали и семижды
по горизонтали, уж тем самым превращается в
орнамент.
Это только для калейдоскопа, заи,
справедливо.
А студням мешают превратиться в калейдоскоп остатки
мозгов в галаве. Тот абстрактно-графический мусор, который они
повторяют ленточно или по двум измерениям, - недостаточно
рандомный, чтобы порождённые простым дублированием ритмы были
непринуждённо-приятны.
Как только же, как только эти студни касаются
изобразительного (я выше была не совсем справедлива, одно
соединительное звенцо там всё же есть, упр. №35, 280-е страницы –
студни внезапно от треугольничков и полосок брошены в цветы и
травы, им велено сочинять композиции в стиле петрикивськой росписи
– почему, кстати, именно петрикивськой? Почему не нормальное
евробарокко, которое прямой законный наследник античных акантов и
пальметт, а вот эта сельская седьмая вода на киселе? – ну ОК, пусть
даже и петрикивськая, но -
Две трети примеров - раздрызганные, кляксоватые,
бессвязные и бесхребетные, кислотных колеров. Они кишат
элементарными, очевиднейшими ритмическими ошибками, как
тухлятина опарышами. Не лучше, а хуже оригинальных крестьянских
размалёвок, не лучше, а хуже стандарта, на который натаскивают в
профильных ПТУ. Эти нищасные плоскостопые цветуёчки и ягодки, эти
беспомощные, перепутавшиеся, а местами так и просто похабные
растительные винегреты суть первая и последняя встреча обучающихся
композиции студней – с изобразительностью.
А это ведь конец учебника, предпоследняя тема (всего их
тридцать шесть). Конец учебника композиции по программе высшего
учебного заведения.
В коронном, тридцать шестом задании они выполнят
«эскизы композиции рекламной упаковочной бумаги» и напоследок
потерзают Пуссена и Рубенса стрелочками и
диагоналями.
И на этом всё, плывите дальше сами, заи. Ирина
Александровна вам уже всё сказала.
Двести экземпляров.
Это, конечно, хорошо, но двадцать было бы ещё
лучше.
|
</> |