Ольшанский американский - про Бродского и Сэлинджера

sapojnik — 18.12.2018 И еще один рассказик Вадима Ольшанского из ФБ, того самого препода математики из Бостона - грех не перепечатать.

БРОДСКИЙ И СЭЛИНДЖЕР. Когда наши бостонские русские пенсионеры вызывают скорую помощь, они всегда просят отвезти их в больницу Бэт Исраэль. На 330 Бруклайн авеню, при Гарварде. Хорошая больница. Тут всё как в конвейере, все бегут, мониторы везде пикают, капельницу меняют, как в сериале Grey’s Anatomy. Тут тебе за час все анализы сделают, кардиограмму, рентген грудной клетки, и анализ крови на инфаркт.

У меня много уже немолодых родственников, и я их часто в Бэт Исраэль вожу. Или с сердцем, или с давлением. Так что - привычное место уже давно. Длинный ряд палат, и в каждой на кровати лежит обвешанный кучей датчиков и проводов человек. Пятнадцать палат до туалета, так что пока туда дойдешь, ты увидишь пятнадцать лиц, пятнадцать пар глаз, и пятнадцать пикающих мониторов. Одни больные смотрят на тебя из-под своих электрокардиографических кривых молча, с грустью, а некоторые, наоборот, как ни в чем ни бывало улыбаются и рукой тебе машут.
- Хай! – говорят.

Однажды, проходя по этому коридору в туалет, я услышал, что в одной из палат говорят по-русски, там было почему-то две кровати. Я замедлил ход и осторожно туда заглянул. На стене, на белой доске было написано красным фломастером Ta-ni-a & Na-ta-sha, по слогам. Чтобы эти сложные имена по-английски легче читать было. Тане и Наташе было лет под семьдесят примерно. Они не обратили на меня никакого внимания, и продолжали оживленно болтать.

- Прикольно, - говорила одна из них, видимо, Таня. – Меня сюда каждые две недели возят, а я вас здесь еще ни разу не видела. Прикольно.
- Да и я тут последнее время не так, чтобы уж очень редкая гостья, - ответила Наташа. – Действительно, непонятно. Просто нарушение законов теории вероятностей какое-то.
Я сделал еще несколько шагов в направлении туалета, но, услышав о чем говорят Таня и Наташа, остановился. И стал подслушивать. Интересно же.
- Вы, конечно, слышали о таком поэте Бродском? – спросила Таня Наташу. – Иосиф Бродский, да знаете, конечно! О нем сейчас везде, и по телевизору, и в интернете. Ему еще премию Нобелевскую дали.
- Конечно, слышала, - ответила Наташа, видимо, улыбнувшись.
- А я была с ним лично знакома! – заявила Таня. – Представляете? Лично!
- Я с Иосифом тоже где-то в гостях пересекалась, - ответила Наташа. – Но никогда не разговаривала. Боялась к нему даже подойти.
- А чего бояться-то? – воскликнула Таня. – Вот вечно мы так всегда, русские. Всего боимся. А надо как американцы, ничего не бояться и подходить! И сразу брать быка за рога!
- Расскажите о Бродском, - попросила Наташа.
- Я тогда только в Америку приехала, - с готовностью начала Таня. – Убежала от большой любви. Взяла билет Ростов-на-Дону-Бостон и прилетела. К Дашке свалилась на голову, как дождь, вся в слезах. Даша тоже наша, из ростовских, мы с ней в кулинарном вместе учились. А потом еще в столовке сто лет вместе работали.
-Приехала, - продолжала Таня. - А тут – Бостон. Что делать? Без копейки в кармане, без языка… Ну, пошла пока в русский продовольственный работать, на кэш. По туристической-то кто тебя на зарплату возьмет, с бенефитами? Причем, что интересно, по лицу мужчины всегда можно определить, женатый он или нет. Ну если кольцо на пальце, то это понятно. А вот если даже без кольца, но он со списком продуктов в магазин приходит, то тоже ясное дело. Я этих женатиков со списками ненавидела прямо. Ты десять часов на ногах, пашешь как мама Карло, а тут на него надо время терять. Крутиться перед ним почем зря. Ну, ладно.
- И вот, - продолжала Таня. - Тут Дашка моя, она в одной семье тогда убиралась и помогала им по хозяйству. Это когда к ним гости приходили. Тут Дашка мне и говорит, слушай, к Вистопляцким моим опять Бродский на выходные приезжает. Иди к ним вместо меня готовить и на стол накрывать? А то, - говорит, - ко мне Бродский всегда пристает, надоело. Ну, семьдесят пять долларов, конечно пошла. Главное, иду, а кто такой Бродский не знаю. Это сейчас о нем все только и говорят! В нашем детском садике для пенсионеров. А тогда… Ну, Бродский и Бродский. Мне-то что?
- К Вистопляцким Бродский раз в полгода приезжает, - это мне Дашка моя объясняет. – Из Нью-Йорка своего. Приезжает, и всегда меня домогается, достал уже. Не понимает человек с первого слова!
- Ну, - продолжала Таня. - Я тогда пошла и в библиотеке на Бикон-стрит книгу взяла. Предисловие посмотрела, узнала, что Нобелевская премия. Стихи тоже почитала. Хорошие. Нобелевскую премию за просто так никому не дают.
- А там, - продолжала Таня. – Там, уже у Вистопляцких, я смотрю, а они все прямо носятся по дому. Бродский приезжает! Бродский приезжает! Икра, салат оливье, селедка под шубой. Я пашу как мама Карло. Ну, что, семьдесят пять долларов – деньги хорошие. Особенно по тем временам. Бродскому, кстати, мой оливье потом очень понравился. Он сразу ко мне подошел тихонько, когда никто не видел, и говорит,
- Дарья! Во всем Нью-Йорке на найти такого оливье, как у вас. Вы – чудо!
Это он даже не заметил, что я – не Дашка. Мужикам все бабы смазливые на одно лицо. У них одно на уме.
А на следующий день, после завтрака уже, Вистопляцкие пошли на работу.
– Пойди погуляй по городу! – это они Бродскому.
- Я лучше дома посижу, - это он им. – Поработаю немного.
А сам на меня смотрит. Но – садится за столик и блокнот открывает. У них там, у Вистопляцких этих, был его столик. Они его специально для Бродского купили. И никого другого за этот столик не пускали. Сейчас этот столик можно продать за сумасшедшие деньги, наверное. Только Вистопляцкие за дверь, как Бродский от своего столика сразу ко мне. И – на колени!
- Дарья! – говорит. Так смешно, не замечает, что я – не Дашка.
– Свет моей жизни! - это он мне. – Грех мой, душа моя!
А я его, главное, слушаю, слушаю, а сама себе думаю, – Дашка меня убьет! Точно убьет потом!
- Вот такая история! – заключила Таня. – Лично знакома была!

- А вы, вы были знакомы с кем-то из писателей? – спросила Таня Наташу после паузы.
- Я об этом редко кому рассказываю, - ответила Наташа, тоже после паузы. – Но для вас сделаю исключение. Почему не вспомнить? Тем более, пока мы здесь, пока они нас наверх еще не перевели.
- Так вот, - сказала Наташа. - Об этом мало кто знает, но я какое-то время близко общалась с Сэлинджером.
- Это с каким Сэлинджером? – спросила Таня. – Это тот Сэлинджер, о котором у нас в детском садике для пенсионеров все говорят? Который умер недавно?
- Да, - сухо ответила Наташа. – Это тот.
- А где вы с ним познакомились? – спросила Даша. – Тоже у русских у наших где-то?
- Я написала ему письмо, - ответила Наташа. – На первом курсе. Я тогда молодая была, не знала ничего толком. Устроилась в книжный магазин у нас в Бостоне. Подрабатывать во вторую смену, после лекций. В магазин международной книги. Там у них в объявлении было написано, что надо знать два иностранных языка, и один из них – монгольский. Ну, кроме английского и немецкого, я говорю по-русски, конечно, и по-украински немного. Для них это ведь тоже иностранные языки. Монгольского не знала совсем, но все равно подала заявление. На что-то надеялась, работы же тогда совсем не было, кризис. А потом уже, на интервью, они мне дали книгу на монгольском прочитать вслух. И я прочитала легко, алфавит же у монголов – наша кириллица. И меня приняли.
- Одной из первых книг, которые я в магазине прочитала, - рассказывала Наташа, - была его «Catcher in the rye». Над пропастью во ржи. Я ничего не слышала об авторе раньше, но книга мне так понравилась, что я взяла адрес у хозяина магазина. Почтовый ящик где-то в Винзоре, в Вермонте, до востребования. Я потом это свое самое первое ему письмо много раз перечитывала, у меня вся наша переписка хранится. Он мне писал каждый день. Это мое первое письмо было таким наивным, я его сейчас читаю, и каждый раз думаю, почему? Почему он выбрал меня? Почему ответил? Я же ему просто написала, что у него во всей книге только две маленькие девочки вызывают у читателя симпатию. Фиби, сестра Холдена, и Салли. Фиби Колфилд и Салли Хейс. Две маленькие девочки. И еще Джейн Галлахер, конечно. Три.
- А через три дня, - рассказывала Наташа. – Через три дня пришел ответ в оранжевом конверте. Короткая записка, и маленький оранжевый билет на автобус Бостон-Виндзор. Из плотного картона. Он писал, что встретит меня на ступеньках у почты в Виндзоре.
- Когда я из автобуса вышла, - рассказывала Наташа, - он уже стоял напротив, у почты красной кирпичной, через дорогу. Ждал. Высокий очень. Автобус уехал, я стою на остановке одна, с сумкой нелепой своей, и тоже ему вовсю машу через улицу. А он не пошел направо, к переходу, он перепрыгнул через парапет, и ко мне прямиком. У меня эта сцена до сих пор перед глазами стоит. Первая встреча, он такой худой, высокий, выше чем я ожидала, и как он через парапет перепрыгивает. И улицу в неположенном месте ко мне по асфальту в трещинах перебегает.
- Сели в его джип армейский, - рассказывала Наташа дальше, - и поехали к нему в Корниш. Джип открытый, трясет, ветер в лицо, он говорит что-то, шутит, а я ни слова вымолвить не могу. Стесняюсь его очень.
- А через пять минут, когда сквозь крытый мост из Вермонта в его Нью-Гэмпшир проезжали, - рассказывала Наташа. – Когда из темного тоннеля выехали, свет был таким ярким, что я даже на мгновение ослепла. Огромное солнце внезапно вспыхнуло перед глазами, и полетело мне в глаза со скоростью трехсот тысяч километров в секунду. И все вдруг стало в порядке вещей, я еду с ним, мы смеемся и болтаем ни о чем совершенно. Он гонит свой джип, как ненормальный, как мальчишка, со скоростью 100 километров час, по узким лесным дорогам. Мои волосы развеваются, я хохочу. И нет ни Бостона, ни директора магазина, ни преподавателя греческого в университете. Только лес, асфальт, деревья, и солнце. И его дом. И два оранжевых пластиковых стула под деревом над оврагом. И мы сидим на этих стульях, пьем кофе и молча смотрим на гору Аскутни вдалеке. Смотрим на всю эту красоту, и он вдруг поворачивается ко мне и говорит,
- Представляешь, ничего этого на самом деле нет, это иллюзия. Нет ни тебя, ни меня, ни горы Аскутни. Представляешь?
А потом мы едем в немецкую закусочную неподалеку, заказываем венские сосиски и кислую капусту сауеркрат. И хохочем, и говорим зачем-то не по-английски, а по-немецки. Шутки ради.
А потом, ночью уже, он делает нам попкорн, у него на кухне машина для попкорна настоящая, как в кинотеатрах, большая, красная, сверкающая. А потом он заряжает кинопроектор, и мы всю ночь смотрим фильмы, один за другим. Проектор стрекочет, мы смотрим «Сержанта Йорка». Его любимый, с Гэри Купером. Видеомагнитофонов тогда не было, не придумали еще, а у него – огромная библиотека бобин в металлических коробках. Я хотела, чтобы он зарядил «Жижи», французский, с Лесли Карон. Про маленькую девочку. Но он почему-то нахмурился, и не захотел его вместе со мной смотреть. Сделал нам еще попкорна и зарядил «Потерянный горизонт» Фрэнка Капры, про Шамбалу.
- Я ездила к нему в Корниш раз в месяц, - рассказывала Наташа. – А он приезжал в Бостон раз в неделю на выходные. Мы всегда гуляли по Мемориал Драйв, вдоль Чарльз ривер. И разговаривали. Мы усаживались на широкий парапет над рекой, скрестив ноги по-индийски, лицом друг к другу, и смотрели на проносившиеся мимо лодки. В Бостоне все студенты помешаны на академической гребле... Проносятся мимо в своих лодках, и даже не представляют с кем я здесь сижу.
- Он часами говорил о Вивекананде... - продолжала Наташа. - Потом мы ужинали где-то неподалеку. А потом он садился в свой джип и уезжал к себе в Нью Гэмпшир. Ко мне никогда не заходил.
- Стандартный прием, - прокомментировала Таня. – Маскировался. Влюблял в себя. Скрывал намерения.
- За те три месяца, - рассказывала Наташа, не обращая внимания на Танины слова, - я от него узнала больше, чем потом за четыре года в университете. Я приняла его любимые книги, его любимую еду, его интерес к востоку. Он меня слепил, по своему образу и подобию. Каждое утро, только проснувшись, я произносила несколько строк из Гиты. Как он.
- А через три месяца, - продолжала Наташа. – Во время прогулки, он вдруг свернул с Мемориал Драйв на мост Лонгфелло. Через реку. И там уже, на самой середине моста, облокотившись на парапет, он достал часы и конверт с двумя билетами на самолет. И сказал, что он хочет, чтобы мы сегодня полетели во Флориду. А после Флориды я бросаю университет и переезжаю к нему в Нью-Гэмпшир. И он подарил мне часы. Мужские часы, с огромным циферблатом.
- Классный мужик! – воскликнула Таня. – А ты что?
- Я ему сказала, что для меня все это очень неожиданно, - ответила Наташа. – Что я никогда не думала о нас как о паре. Для меня наше общение были духовным обменом, отношениями между умудренным опытом учителем и талантливой ученицей.
Он кисло улыбнулся.
- А как же университет? – спросила я. - Должна же я получить высшее образование?
- Ты слишком любишь жизнь, - произнес он, глядя сквозь меня стеклянными глазами.
- Да и разница в возрасте огромна, - сказала я ему. - Я бы предпочла, чтобы наши отношения оставались платоническими.
- Так прямо и сказала? – воскликнула Таня. – Ну ты даешь! А он?
- А он сказал, что его это не устраивает, - ответила Наташа. – Повернулся и ушел.
- А ты? – спросила Таня.
- Я вечером села и написала письмо, - сказала Наташа. – Он не ответил. И с тех пор я одна. Вот и все.
- Ну ты даешь! – воскликнула Таня. – Не дать Сэлинджеру! У меня это прямо в голове не укладывается!

Наташа ничего не успела ответить - в их палату, бросив по пути на меня изучающий взгляд, вошли трое врачей. Я застеснялся и продолжил свой путь по коридору.
- Вас выписывают, - успел услышать я, что врачи сказали Тане. – На этот раз ничего страшного, все анализы в норме.
- А вас мы переводим наверх, - сказали они Наташе. – В отделение intensive care. Мы хотим за вами понаблюдать, кажется, у вас инфаркт.

Когда я шел по коридору назад, Наташи в палате уже не было. Таня успела поднять спинку кровати, она сидела прямо и, держа в руках свой айфон, слушала нью-йоркское радио Давидзон и ела яблоко.
- А сейчас - прогноз погоды, - можно было расслышать из коридора мягкий, красивый голос дикторши. - В Нью Йорке солнечно, температура днем 73 градуса по Фаренгейту, ночью – 62 градуса. Расслабьтесь, улыбнитесь и не нервничайте. Живем в прекрасной стране, у всех есть крыша над головой, есть что покушать, никаких проблем. Впрочем, проблемы с покушать могут возникнуть у тех, у кого аллергия на еду, и я передаю микрофон аллергологу клиники Маунт Синай Ксении Ван Винкль, которая нам расскажет, как с этим бороться.
Таня, поймав мой взгляд, помахала мне рукой и улыбнулась широкой американской улыбкой.
- Хааа-ай, - пропела она.


UPD. В комментах, как обычно, наши ученые литературоведы обсуждают сразу всех трех графоманов и бездарей - Бродского, Сэлинджера и Ольшанского.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив