"Олег Сенцов как воплощение "мифа о Голодухе"

Три самых распиаренных украинских «узника совести» отличались
любовью к голодовкам. Заводилой стала «Девушка с Косой», Йуля
Тымошёнка, Так ослабела, что на коляске возили. Но излечилась
моментально, как в «Празднике святого Йоргена» (ой, люблю и
Кторова, и Ильинского!). Двое других «голодальщиков», Олег Сенцов и
Надiя Савченко, голодали долго (раза в два дольше, чем настоящие
борцы, солдаты Ирландской Республиканской Армии в английских
тюрьмах. Но они реально голодали, в отличие от парочки селюков. И
умирали не понарошке).
Правда, по выходе из «Узилища Кговавой Гэбни» все стремительно
набирали вес. И тут прекрасен «Казус Кукоцкого Сенцова»
Итак, эссе, написанное на пару с дружком Пафнутием
--------
Олег Сенцов и диета медиа-мученика
(гротеск, с ядрёной примесью соцсетевого витамина (С)
В новейшем искусстве самопрезентации появился отдельный жанр — «аскеза для камеры». Это когда страдание не столько переживается, сколько режиссируется: свет, тени, удачный ракурс, а потом — длительная экспозиция в ленте новостей. В этом жанре у диеты есть странная физиология: чем строже образ, тем плотнее картинка; чем громче слова о лишениях, тем упитаннее ощущение смысла. Энергия здесь считается не в килокалориях, а в охватах.
Олег Сенцов, «человек, похожий на режиссёра», теперь — автор своей легенды: из кадра «режиссёр» он шагнул в кадр «военный», а оттуда — в кадр «символ». И символ, как известно, питается не гречкой и не хлебом — он питается вниманием. У внимания особая биохимия: оно моментально усваивается, придаёт оттенок правоты и, если повезёт, даёт лёгкий блеск на скуле — тот самый, который так любят телекамеры.
На витрине — правильный минимализм: палитра хаки, спартанские аксессуары, взгляд, устремлённый «туда, где надо». За витриной — бухгалтерия смысла: сколько постов, сколько релевантных цитат, какой сегодняшний угол наклона подбородка лучше работает на сюжет «стойкости».
Есть отдельная, экспериментальная лаборатория «аскетики с помощью внешних средств». Там аскеза не отменяется, но смягчается чем-то обтекаемым: слегка тонизирующим, поддерживающим, хорошо совместимым с графиком интервью. Это даже честнее, чем кажется: ведь истинная цель — не умереть, а убедить; не исчезнуть, а закрепиться в памяти зрителя. А память зрителя — прожорлива и капризна: она любит выразительные щеки смысла и чёткие линии фабулы.
Когда-то режиссёр выбирал план-секвенс, теперь он живёт внутри него. Лента тянется неделями: хроника, брифинг, цитата, фото «с передовой», ещё хроника. Камера больше не «запечатлевает реальность», она ведёт домашнее хозяйство мифа: выносит за скобки неудачные сцены, отжимает сырые детали, подаёт готовое — подтянутое, компактное, удобоваримое. В этом хозяйстве худеют сомнения и толстеют утверждения: потому что утверждения легче упаковать, легче продать и легче вешать на стену — рядом с грамотами и мерчем.
И вот уже портрет: мягкий свет, правильный камуфляж, взгляд в сторону будущего — не слишком далёкого, чтобы оставаться актуальным, и не слишком близкого, чтобы не объясняться конкретикой. Портрет, сшитый из выдержек, выдержанности и выдержки (в смысле характера), — новый тип документалистики, где документа больше в пресс-релизе, чем в окопной пыли. Гротеск тут не в щёках и не в цифрах, а в пропорциях между экраном и жизнью: экран неизбежно расширяет, добавляет пикселей, насыщает цвет — чтобы картинка держала внимание, даже когда сюжет начинает повторяться.
Справедливости ради: «раскрученный символ» — не синоним лжи. Это просто другая форма биографии, где пункты «жизнь» и «роль» меняются местами, а «личное» растворяется в «знаковом». И если кто-то спросит: «Чем он питается?» — отвечайте честно: «Тем же, чем питаемся все — но при свете рампы». Свет делает волокна смысла более видимыми, а тени — полезно драматичными. В таком свете любая аскеза выглядит убедительнее, любое заявление — весомее, любое «вчистую» превращается в «вполнакала».
Финальный штрих — рапорт о победе формы над содержанием: форма выдержала осаду фактов, контент не провалился, охваты бодро маршируют. И если вас смущает, что идеальная «суровость» почему-то ложится на холст жирной линией — вспомните: в этой живописи кисть держит не организм, а хроника. Хроника любит контраст. А контраст, как известно, всегда чуть-чуть полнит.
Вот так и выходит: строгая диета — для сомнений, сытная подача —
для зрителя. И никакой мистики. Просто метаболизм медиа.
Про себя отмечу: небось, служба в 47-й бригаде почище санатория
будет. Иначе как наш «аскет» отъел такие жирные щёки?
P.S. да, Тояхара сегодня лентяй: так вышло.

|
</> |