Одна научная загадка

watermelon83 — 08.06.2021 - знаменитый манифест герцога Брауншвейгского, 1792 г.


Печальной памяти битва при Вальми.



Франсуа Минье -
Этот напыщенный и нетактичный манифест, не скрывавший намерений ни эмиграции, ни Европы, обращавшейся к великому народу свысока тоном приказания, возвещая ему открыто все бедствия вторжения и сверх того мщение и деспотизм, возбудил общее народное восстание. Более чем что-либо он ускорил падение монархии и помешал успеху коалиции. С одного конца Франции до другого раздавался один крик, одно желание — сопротивляться; на тех, кто не разделял этого желания, смотрели как на врагов родины и святого дела ее независимости.

Франц Меринг -
Однако, несмотря на эти сомнения, герцог позволил эмигрантской рвани уговорить себя и разразился тем знаменитым манифестом, который угрожал сравнять Париж с землей, суля французскому народу все ужасы вражеского нашествия, а вдобавок к этому — возвращение деспотизма и мщение. Это было той поразительной глупостью, примеры которой можно встретить только в прусской истории, но зато уж целыми дюжинами; в момент, когда прусско-австрийский союз трещал по всем швам, была объявлена феодальная принципиальная война, возмутившая французский народ до последнего человека. Бесстыдному манифесту были ответом бессмертные звуки «Марсельезы», написанной в Страсбурге; aux armes, citoyens.


Это трогательное единодушие Франсуа и Франца - почтенного французского историка XIX века и первого историка-марксиста, умершего в 1918 году - является довольно характерным. И в самом деле, в большинстве трудов, которые вам довелось читать о французской революции, вы обязательно встретите пассаж о "неудачном" (а то и вызывающем, провокационном) манифесте герцога Брауншвейгского, будто бы озлобившим французский народ настолько, что потомки некогда порабощенных франками романо-галлов не могли спокойно допить вина, но массово записывались в республиканскую армию, дошагавшую с Наполеоном до Каира и Москвы. Такой силы это был документ.

Перед глазами встают картины неслыханного ужаса. Быть может прусский фельдмаршал, знакомец Вольтера и настоящий князь эпохи просвещенного абсолютизма изменил себе, своему веку, своему достоинству солдата и пообещал залить Францию кровью, как это сделают политически ангажированные французы в Вандее? Убивать политических противников, расстреливать безоружных картечью, топить их в баржах, душить дымом в шахтах? Мобилизовать сотни тысяч солдат в миллионную армию и обратить всю Европу в поле боя, наконец? Да что же такого написал или, вернее будет сказать, подписал злополучный герцог, в прошлом году преспокойно подавивший революцию в Нидерландах, а теперь допустивший такую грубую политическую ошибку, что расплачиваться - репутацией - ему приходится и по сей день? Такого, что даже в 1806 году, будучи смертельно раненным в бою с наполеоновскими войсками, несчастный герцог получит полное угроз письмо от Бонапарта, в котором император, бывшая надежда якобинской партии, еще раз упрекнет немца в авторстве этого обращения к французскому народу?

Давайте же ознакомимся с этим "бесстыдным манифестом", заговорившим с великим народом "свысока тоном приказания".


Их величества император и король Пруссии доверили мне командование соединенными армиями, которые они приказали стянуть к границам Франции. Я хочу ознакомить жителей этого государства с теми мотивами, которые определили меры, принятые обоими монархами, а также с теми намерениями, которыми они руководствуются. После того, как были незаконно уничтожены права и владения немецких князей в Эльзас-Лотарингии, после того, как внутри страны был нарушен порядок и ниспровергнуто законное правительство; после того, как против священной особы короля и против его августейшей семьи были произведены покушения и насилия, продолжающиеся и возобновляющиеся со дня на день - те которые захватили власть, перешли, наконец, всякую границу дозволенного, объявив несправедливую войну его величеству и напав на его провинции, расположенное в Нидерландах. Некоторые из владений Священной Римской империи подпали под этот гнет, другие же избегли этой опасности, лишь уступив настоятельным угрозам господствующей партии и ее эмиссаров.

Его величество король Пруссии, связанный с его императорским величеством узами тесного оборонительного союза и будучи сам наиболее влиятельным членом германской империи, не мог не пойти на помощь своему союзнику и своим соратникам и, руководствуясь этими двоякого рода соображениями, он берет на себя защиту этого монарха и Германии. К этим существенным интересам присоединяется важная цель, одинаково близкая сердцам обоих монархов - прекратить анархию внутри Франции, покончить с нападками на трон и церковь, восстановить законную власть, возвратить королю безопасность и свободу, которых он теперь лишен и дать ему возможность осуществить принадлежащую ему законную власть. Убежденные, что благомыслящая часть французского народа ужасается деяниями кучки людей, поработивших их, и что большинство жителей страны с нетерпением ожидает помощи, чтобы открыто объявить себя против позорных посягательств своих угнетателей, его величество император и его величество король Пруссии приглашают их без промедления возвратиться на путь разума, справедливости, порядка и мира. Исходя из этих соображений, я, нижеподписавшийся, главнокомандующий обеими армиями, объявляю:

1. Что, будучи втянуты в эту войну непреодолимыми обстоятельствами, оба союзных двора не ставят себе никакой другой цели, кроме блага Франции, отнюдь не намереваясь обогатиться какими-либо завоеваниями.

2. Что они отнюдь не намерены вмешиваться во внутренние дела Франции, но что они лишь хотят освободить короля, королеву и королевскую семью из их плена и гарантировать христианнейшему монарху безопасность, дабы он мог беспрепятственно произвести созыв тех представителей, коих он сочтет нужным собрать и трудиться для утверждения блага своих подданных, согласно его обещаний и насколько это будет от него зависеть.

3. Что соединенные армии будут защищать города, местечки, деревни и их жителей, а также и имущество всех тех, кто подчинится королю, и что армии будут способствовать немедленному восстановлению порядка и благочиния во Франции.

4. Что к национальной гвардии под страхом личной ответственности предъявляется требование охранять спокойствие городов и деревень, а также личную и имущественную безопасность французов, впредь до прихода войск их императорского и королевского величеств или же впредь до издания другого приказа. Те же из национальных гвардейцев, которые будут сражаться против войск союзников, и которые будут захвачены с оружием в руках будут считаться врагами и понесут наказание, как мятежники против своего короля и как нарушители общественного спокойствия.

5. Что к генералам, офицерам, унтер-офицерам и солдатам, принадлежащим к войскам французской армии, предъявляется требование возвратиться к их старинной верности и немедленно подчиниться их законному королю.

6. Что члены управлений департаментов, дистриктов, муниципалитетов, будут ответственны своей головой и своим имуществом за все преступления, пожары, убийства, грабежи и насилия, которые они допустят на своей территории и которым они не постараются явно противодействовать. Они должны выполнять свои обязанности впредь до того, как его христианнейшее величество, получивши свободу, назначит им заместителей или пока не будет издано по этому поводу какого-либо другого приказа от его имени.

7. Что жители городов, местечек и деревень, которые осмелятся защищаться против войск их императорского и королевского величеств и стрелять в них в открытом месте или же через окна, двери и др. отверстия их домой, понесут немедленное наказание по всей строгости законов военного времени, а дома их будут разрушены и сожжены. Наоборот, все жители упомянутых городов, местечек и деревень, которые поспешат подчиниться королю, открывая двери войскам их величеств, будут немедленно взяты под их непосредственную охрану; их личная и имущественная безопасность будет находиться под защитой законов и будут приняты меры к охране безопасности всех вообще и каждого в отдельности.

8. Город Париж и все его жители, без всякого различия, должны будут тотчас же и безотлагательно подчиниться королю, предоставив ему полную свободу; обеспечить ему и августейшим особам неприкосновенность и уважение, к которому естественное международное право обязывает подданных по отношению к их государям. Их императорское и королевское величества считают лично ответственными за все происходящее, по законам военного времени, без надежды на прощение, всех членов Национального собрания, департамента, дистрикта, муниципалитета и национальной гвардии Парижа, мировых судей и всех прочих должностных лиц. Их величества далее объявляют и клянутся своим именем императора и короля, что если Тюильрийский дворец будет захвачен, если будет учинено малейшее оскорбление и насилие, если будет допущена малейшая обида по отношению к королю, королеве и королевской семье, если не будут приняты меры к их безопасности, к их спасению и предоставлению им свободы, - то их королевское и императорское величества проявят беспримерную и долгопамятную мстительность, предав город Париж военной экзекуции и полному разрушению, а мятежники, виновные в преступлениях, будут подвергнуты казни, которую они заслужили. Наоборот, их императорское и королевское величества обещают жителям Парижа представительствовать перед его христианнейшим величеством о прощении им их ошибок и заблуждений и обещают принять самые строгие меры к охране их личности и имущества, если они будут скоро и точно выполнять вышеизложенное повеление. Наконец, их величества могут признать законными лишь те постановления, которые будут исходить от короля, пользующегося полной свободой и потому заранее протестуют против подлинности всех заявлений, которые могут быть сделаны от имени его христианнейшего величества до тех пор, пока его священная особа, особа королевы и вся королевская семья не будут в действительной безопасности. Вследствие этого, их императорское и королевское величества приглашают и просят его христианнейшее величество наметить город своего государства, ближайший к границе, в который он сочтет нужным удалиться под надежным эскортом, который будет предоставлен ему для этой цели, дабы его христианнейшее величество, будучи в полной безопасности, мог призвать министров и советников, которых ему угодно будет наметить, созвать представителей, которых он найдет нужным собрать, заботиться о поддержании общественного порядка и наладить управление своим государством.

В заключение я объявляю и обязуюсь лично от себя и в качестве главнокомандующего, заставить вверенные мне войска соблюдать строгую дисциплину, обещаю обходиться мягко и доброжелательно с благомыслящими обывателями, которые выкажут себя покорными и мирными и употребить силу против тех, кто окажется виновным в противодействии или в недоброжелательстве. В силу этих соображений я требую самым настоятельным образом от жителей королевства, не препятствовать прохождению и операциям войск, которыми я командую, а наоборот, предоставить им свободный проход и всячески оказывать им ту помощь и содействие, какие обстоятельства потребуют.

Дано в главной квартире в Кобленце, 26 июля 1792 г.
Карл-Вильгельм-Фердинанд, герцог Брауншвейг-Люнебургский


Итак, что мы видим? Мы видим, что за исключением выделенного мною места, в котором герцог (подписавшись, он взял ответственность за текст на себя) и в самом деле угрожает подвергнуть французскую столицу экзекуции и разрушению, весь манифест выдержан в примирительном тоне и даже более того - любая современная военная операция, вроде разгрома хуссейновского Ирака, могла бы смело заимствовать из него целые фрагменты, не опасаясь быть обвиненной в чрезмерной жестокости.

И где же тут указанное выше обещание восстановить деспотизм? Манифест требует возвратить королю свободу - "дабы он мог беспрепятственно произвести созыв тех представителей, коих он сочтет нужным собрать и трудиться для утверждения блага своих подданных".

Надо ли напоминать, что парламентская Франция 1789 года была сокрушена не монархией, но уличным террором радикальных политических партий?
Надо ли напоминать, что к 1792 году захватившие Париж радикалы успели натворить немало такого, за что Париж и в самом деле стоило подвергнуть "военной экзекуции"?

Что же до "полного разрушения", то этот оборот нельзя не признать действительно неудачным. Во-первых, карательное разрушение городов было чисто французской практикой, введенной еще Людовиком XIV (и, очевидно, в порыве мстительной угрозы вписанное в текст каким-то роялистом), а во-вторых, вообразить себе прусско-австрийское сорокатысячное войско, разбирающее Париж по камешку, совершено невозможно. Равно как и какую-нибудь блокаду города, по принципу Ленинграда во ВМВ, в ожидании когда жители перемрут от голода и болезней.

Наконец, было бы неплохо - для сравнения - ознакомиться со стилем противной - во всех смыслах - стороны, а именно правящей тогда во Франции партии жирондистов, объявивших войну практически всем соседям бывшего королевства.

Вот жирондист Жан-Пьер Бриссо, друг чернокожих и автор знаменитого "Собственность - это кража!" выступает 16 декабря 1791 г. (то есть за полгода до злополучного манифеста), -

Силой рассуждений и фактов убедился я в том, что народу, завоевавшему после векового рабства свободу, нужна война. Она нужна для укрепления свободы, для очистки ее от пороков деспотизма, для освобождения ее людей, могущих ее извратить.

Все присутствующие здесь депутаты должны испытывать то же чувство, какое было бы несчастье, если бы мы разошлись во мнениях по вопросу, от которого зависит счастье Франции! В течение двух лет Франция исчерпала все средства для мирного возвращения мятежников; но все попытки, все просьбы были бесплодны; они продолжают свой мятеж, а иностранные князья продолжают их поддерживать. Можно ли колебаться напасть на них? Наша честь, доверие, оказанное нам народом, необходимость облагородить и укрепить нашу революцию - все приказывает нам это. Не была ли бы Франция обесчещена, если бы, по окончании, выработки конституции, она терпела горсточку мятежников, оскорбляющих установленные ею власти? Не была ли бы она обесчещена, терпя оскорбления, которые деспот не вынес бы и в течение двух недель? Какой-то Людовик XIV объявил Испании войну за то, что его посол был оскорблен испанским послом, а мы - свободные - станем ли хоть на мгновение колебаться?

Что они об этом подумают? Что мы бессильны выступить продав иностранных держав и что нас страшат мятежники; и это будет сочтено результатом нашей анархии. Каково же должно быть действие этой войны? Мы должны отомстить или решиться стать посмешищем всех наций; нам нужно отомстить, уничтожив эту шайку разбойников, или согласиться на вечное продолжение заговоров, мятежей и пожаров, согласиться терпеть становящуюся все более дерзкой наглость наших аристократов. Они верят в армию Кобленца - вот причина упорства наших фанатиков. Хотите одним ударом уничтожить аристократию, непокорных, недовольных - разрушьте Кобленц! Тогда глава нации будет вынужден править согласно конституции, видеть в преданности ей свое спасение и направлять в соответствии с ней все свои действия.

Замечательно, не так ли? Политические эмигранты в Кобленце, на территории Священной Римской империи, оказываются весомой причиной для того, чтобы напасть на эту самую империю. Это ведь не "абсолютистская солидарность монархов", будто бы одинаково побуждавшая парламентскую Англию и монархическую Пруссию воевать с французами - это другое. Прольется нечистая кровь.

Немного утешает лишь то, что сам Бриссо не дожил до торжества своих идей - развязав революционную войну снаружи и внутри страны, жирондисты совершенно не умели ее вести по-настоящему, а потому были сметены еще более левыми якобинцами.

Не откажу себе в удовольствии привести еще несколько цитат, -

Если Конвент будет и дальше продолжать откладывать необходимость истребления всех этих партий, то наверное появятся и другие последователи этого плана. Нужно, наконец, начать действовать, руководствуясь лишь интересами народа и общего блага. Те, которые сплачиваются ради приостановления хода революции, должны пасть от меча ее законов. Если все те, кто составили заговор против свободы, если все последователи Бриссо не подвергнутся той же участи, что и он сам, то неминуемо наступят величайшие бедствия.

Это Робеспьер, "диктатор во имя Разума". А вот его верный Сен-Жюст, десятью днями позднее, 31 марта 1794 г., -

Существует ли в мире власть, столь же искренняя, столь же дружественная народу, столь же признательная ему, как ваша? Много ли найдется в истории правительств, которые, подобно вам, выдержали бы натиск пятнадцати армий, испытали бы столько измен, противостояли бы всему континенту, не по праву ставшему врагом французского народа? Это вы-то изнурены! Но вы победили Европу, и у вас миллион двести тысяч солдат под ружьем! Нет такой цены, какую враги ваши не заплатили бы за ваше уничтожение. Что может быть более явным, чем злоба и предательство тех, кто хотел бы сокрушить свободу, поставив на ваше место других? Французский народ, повсюду победоносный, приказывает своему представительству занять место в первом ряду властителей человечества: этот народ хотят унизить в вашем лице; перед ним вы отвечаете за то, чтобы свято хранить его величие. Народ признал Республику; его воля не требует одобрения иностранных держав; всем тиранам он отвечает своим презрением и своими победами; здесь умеют умирать!

Видите? Вот чем отличаются угрозы "великому народу" от смелых речей "лучших представителей нации". Впервые столкнувшийся с практикой международного терроризма (до нашей эпохи было еще несколько сотен лет, а об античной традиции взятия заложников в Европе уже как-то подзабыли), герцог Брауншвейгский напрасно пытался спасти дочку Марии-Терезии и королевскую семью своей угрозой Парижу. Вероятно, что писать так не стоило, но в бурных событиях 1789-1792 гг., когда идиотский штурм Бастилии сменялся не менее отвратительным маршем женщин на Версаль и прочими примерами газоиспускания "пробуждающегося исполина французской нации", головы теряли и более способные люди, нежели порядочный, но безыскусный герцог Брауншвейгский.

Резюмируя все вышесказанное, следует указать на очевидную вещь. Французы, а точнее те, кто в 1792 году присвоил себе право говорить от имени всей нации, оскорбились потому что очень хотели оскорбиться. Такое случалось и прежде, такое будет случатся и после того, как французская революция начнет восприниматься нами с тем же вниманием, что и неловкое посредничество родосцев в войне Рима с Македонией. Рим тогда тоже захотел оскорбиться, но в последний момент был успокоен выступлением Катона, указавшего сенату на то, что все их возмущение строится на том, что родосцев заподозрили в желании быть тщеславнее римлян. В 1792 году такого Катона во Франции не нашлось, а Мирабо уже лежал в могиле, вместе со своей ясной головой.

...

Так вижу. А у вас, конечно, может быть и свое мнение, чего уж там. Если есть человек - будет и мнение, верно?

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив