Об "Иисус Христос - суперзвезда"

diak-kuraev — 26.10.2016 Теги: Кураев И. Воробьева― Здравствуйте. Это программа «Особое мнение». И сегодня со своим особым мнением дьякон Андрей Кураев. Хотелось бы поговорить про двух жительниц Хабаровска, которым по 17 лет и их обвиняют в истязании животных. Более 15 животных и птиц пострадали. Им грозит до двух лет лишения свободы. Как их нужно наказывать за то, что они сделали. Какое было бы адекватное наказание.
А. Кураев― Я не являюсь ходячим уголовным кодексом, чтобы придумывать, кого и как наказать. Забыть Герострата это самое интересное, что можно сделать. Делать этим дурочкам рекламу это ни к чему. Такое может быть в любом обществе. Хоть американском, хоть германском, китайском, хоть в российском. То есть это две такие альтернативно одаренные девицы, о которых есть информация, что они в какой-то сатанинской секте состоят. Они решили заткнуть трупами животных пустоту собственных душ и сердец. Наверное, люди совершенные могут им сочувствовать и молиться за них, а я как человек несовершенный лучше буду гнушаться этой мерзости и не буду ее обсуждать.
И. Воробьева― Хорошо. А если мы поговорим не о них самих, а о тех людях, которые сейчас проводят акции в социальных сетях и сегодня должны представители Хабаровского края проводить акцию. Они требуют очень жестокого наказания к этим девушкам.
А. Кураев― Значит, они недалеко ушли в своем7 развитии, простите.
И. Воробьева― Те люди, которые жестокости требуют?
А. Кураев― Да.
И. Воробьева― Почему?
А. Кураев― Потому что они повестку своего дня формируют как производную, взятую от поведения кого-то другого.
И. Воробьева― То есть жестокостью на жестокость получается.
А. Кураев― Не в этом дело. А в том, что они свое время и свои силы, свой креатив тратят на то, чтобы реагировать на чье-то другое поведение. Эти девчонки убивали котиков и собачек, потому что у них пустота в душе была, но получается, мы сплетнями про этих девчонок заполняем пустоту, которая у нас в душе.
И. Воробьева― Почему сплетнями-то?
А. Кураев― Хорошо, не сплетнями. Митингами.
И. Воробьева― Обсуждениями. Это общество, оно должно живо реагировать на подобные вещи.
А. Кураев― Есть масса гораздо более интересных поводов для реакции.
И. Воробьева― А вот давайте не про них. Есть масса случаев, когда люди оставляют животных на улице. Выбрасывают из машин, из дома. У нас сейчас никакого наказания не предусмотрено. А должно ли оно быть и поможет ли это людям перестать так истязать животных и бросать их.
А. Кураев― С тем же успехом можно обсуждать вопрос: есть ли жизнь на Марсе.
И. Воробьева― Почему?
А. Кураев― У нас на земле значит так хорошо, что нас интересует только Марс.
И. Воробьева― У нас на земле не так хорошо, чтобы нас не интересовали животные.
А. Кураев― У нас проблема человеческой жестокости уже давно позади?
И. Воробьева― А человеческая жестокость как раз в отношении тех, кто беззащитен перед ними.
А. Кураев― Люди тоже бывают беззащитны друг перед другом.
И. Воробьева― Илья спрашивает: вообще детская жестокость в принципе это обыденность или скорее исключение в нашем обществе.
А. Кураев― Здесь надо смотреть статистику. Наше общество в данном случае это все-таки общество не российское, а может быть просто общество модерна. Здесь, конечно, могут быть какие-то особенности. Но я боюсь, что предыдущие эпохи просто не фиксировали этого. И поэтому не с чем сравнивать. Одна из причин этой пресловутой подростковой жестокости это проблемы самоидентификации подростка. Архаическое общество, традиционное патерналистское общество всех нас объединяло, Меня нет, есть мы, есть определенные образы отцов, на которых надо ориентироваться, определенный иконостас героев. Там действительно можно было обойтись без кризисов самоидентичности. Современное общество более разнообразно, плюралистично, рассыпчато, атомизировано. И в этих условиях разные его атомы слипаются по-разному. Прямо по Демокриту, когда у него атомы вдруг сошли с ума и начали в свободном падении слипаться друг с другом, то всякие уродцы стали появляться. Также и здесь. Когда подросток, потерявшийся среди наших небоскребов начинает искать себя — «кто я такой», если рядом с ним встретится какая-то группка с садистскими способами самоутверждения и презентацией осознания своего «мы»: мы не такие как они, через противопоставление, естественно, самым простым путем это идет в этой среде, - то все может быть иначе. Вы знаете, я сам таким мог стать. Классе в пятом у меня было несколько приводов в милицию.
И. Воробьева― За что?
А. Кураев― Всякие хулиганства, драки, битье стекол и так далее. компания такая была. Меня даже в какой-то спецприемник уже хотели отдавать. И это не потому что я был плохой мальчик, а потому что я никакой мальчик. То есть чистая бумага: с кем поведешься, от того и наберешься. Вот там пацаны чуть постарше во дворе попались именно с такими наклонностями. И предложили такой вариант времяпровождения. Давай вместе, должны быть какие-то общие приключения. Общие авантюры. Куда-то через забор залезть, что-то назло взрослым сделать. Ушло это из моей судьбы просто по милости Божьей: родители уехали в Прагу в командировку и все мои дворово-социальные связи, к счастью, были радикально оборваны. Но эти связи могут возникать просто от соседства. И от того, что официальные воспитатели (пионерская организация или еще что-то), решали свои проблемы: там люди просто делали свои мелкие карьеры и им было немножко не до детей.
И. Воробьева― А школа какую роль в этом играет?
А. Кураев― Какую захочет. Зависит от интересов данного педагога. Если он действительно болеет за своих детей и хочет жить их жизнью. Вот в первом классе у меня была такая учительница Ольга Акимовна. Она и домой приходила Но во второй класс меня перевели в другую школу. Она хотя и специальная, с языками, но вот такой учительницы там для меня уже не нашлось.
И. Воробьева― Как интересно. Но, закрывая тему с животными, наши слушатели спрашивают: а вы вообще животных любите? Кошки, собаки есть у вас.
А. Кураев― думаю, что слово «любовь» здесь нельзя употреблять. Слишком это слово и так девальвировано. Но я с ними нахожу общий язык, особенно с собаками. Причем чем больше этот волкодав, тем мне интереснее вступить с ним в диалог. Это вопрос моего я бы сказал профессионального миссионерского тщеславия.
И. Воробьева― Да вы что.
А. Кураев― Ну потому что если я не могу найти общий язык с этим зверем, то как я с людями буду находить общий язык?
И. Воробьева― Так а у вас есть домашние животные?
А. Кураев― Нет, потому что вся жизнь в поездках. Не с кем оставлять.
И. Воробьева― К вопросу о тщеславии, сегодня об этом говорил патриарх Кирилл. Он считает, что так называемые лайки в социальных сетях усиливают тщеславие. И призывал людей перестать на это обращать внимание.
А. Кураев― Великолепно, пусть обратит внимание на свой сайт Вконтакте, где люто удаляются все те, кто пробует не лайкать.
И. Воробьева― А вы там кстати…
А. Кураев― Нет, я там ничего не пробовал писать. Но как только патриархия с помпой оповестила, что патриарх доступен онлайн, что у нас такой необычно открытый патриарх, что он готов отвечать на ваши вопросы - народ ломанулся туда, и в общем, два дня там пирдуха была, а потом все-таки они наняли целую бригаду чистильщиков, которые стали удалять все неинтересные для них комментарии, и в итоге там сейчас только «большое-большое человеческое спасибо лично вам».
И. Воробьева― Патриарх попросил журналистов объяснять людям, что именно имеет церковь в виду, когда какие-то новости появляются. Потому что просто забирают условно заголовки и так плоско людям все преподают. Если так серьезно взглянуть на это, может быть действительно следует как-то людям объяснять, потому что иногда церковь изъясняется таким языком, который например, людям не православным очень трудно понять.
А. Кураев― С одной стороны действительно у нас птичий язык, такой церковно-китайский я бы сказал, на котором звучат наши проповеди. Я не о языке богослужения, а именно проповеди. Когда какие-то слова, которые кажется, мозоль натерли на церковном языке, но людям, которые впервые на этот телеканал переключаются, они не очень внятны. И эти вещи надо пояснять. С другой стороны дело не в терминологии, а именно в том, а почему это считается информационным поводом. А что было до этого? что переменилось? какое значение этой перемены? Это сами церковные информаторы должны делать. Потому что их слушатели и даже трансляторы, светские журналисты не обязаны знать, что было в 19 веке в этом вопросе, а что сейчас. Вот недавняя новость, патриарх говорит: игумены, носите ваши посохи, чтобы на них не было крестиков… Почему-то журналисты сошли с ума от этой новости. Хотя она не значит ровно ничего. Это новость все равно что крик генерала на полковника: вы тут позволили себе лампасы нашивать, понимаете ли, а с лампасами только я могу ходить. Это что-то из этого. То есть сделать какие-то выводы об оздоровлении нравственной атмосферы в церкви на этом основании это более чем странно. И патриарх это явно не для журналистов говорил. Это уже журналисты решили сами создать сенсацию на пустом месте. Но с другой стороны даже фейковая сенсация важна: она означает запрос, который есть в обществе: мы хотели бы, чтобы наши церковные лидеры попроще что ли были, чтобы не состязались с олигархами, у кого там яхта покруче или брюлики побольше где-то висят. Такой запрос в обществе несомненно есть.
И. Воробьева― Давно уже.
А. Кураев― Но и желания отвечать, реагировать на него тоже столько же давно нет.
И. Воробьева― Про выступление Константина Райкина просят вас спросить. Он действительно выступал на всероссийском театральном форуме. Большая речь у него. Десятиминутная эмоциональная. Но в частности он возмущался тем, что очень сильно наезжают на искусство, на театры в частности и такие заявления часто делаю люди, которые называют себя православными. Некие православные организации или какие-то люди. Должна ли быть такая не цензура, но может быть какая-то оценка от православных людей или церкви того, что происходит в театрах, музеях, выставках и так далее.
А. Кураев― Здесь много тем. С одной стороны, безусловно, у любого члена общества есть право высказать свое суждение. В том числе и у православного человека, по любому из общественных поводов. Публичных. В том числе выставка, театральная постановка или фильм. Ничего странного в этом нет, и эта оценка не обязана быть позитивной. Она может быть критической, она может пояснять - какие здесь мысли не нравятся. А может даже и мир чувств, потому что искусство обращено к чувствам человека. А зачастую оно направлено на то, чтобы спровоцировать определенные чувства. Поэтому с одной стороны в этом ничего странного нет. Вопрос в другом. То, что сейчас создан такой тренд на реакцию неквалифицированных реакционеров. Реакционер это человек, который реагирует. Есть люди, которые понимают язык искусства, театра, у них естественно тоже далеко не всегда есть согласие в оценке тех или иных современных произведений искусства. Но нужен некий уровень компетентности все-таки для того, чтобы об этом говорить. А вот стараниями патриарха Кирилла за последние годы эта планка снята вообще. То есть храмовая продавщица тетя Маша пусть говорит и демонстрирует свои оскорбленные чувства. Ведь есть вроде какой-то патриарший совет по культуре. Там некоторые люди довольно вменяемые. Ну дать им хотя бы на экспертизу, чтобы они высказались. Нет же, какие-то такие совершенно низовые активисты, для которых все, что отличается от закона божьего, может считаться для них ересью и оскорблением. Но это с одной стороны, с другой стороны - сама установка на то, что давайте возбуждайтесь… Я вот советский человек, я привык быть благодарным за тот позитив, который есть. Этот стакан - он наполовину пустой или полный? Я как советский христианин всегда радуюсь, в нем есть хоть капелька христианства. А эти наши театральные критики нового разлива говорят: нет, нет, здесь чуть-чуть недолито. Это значит не стандарт, не проходит. Также рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда».
И. Воробьева― А вы как вообще к этой рок-опере относитесь. Ей уже сколько лет.
А. Кураев― Много. Я благодарен промыслу божьему, что звезда этой рок-оперы взошла на небосклоне в ту эпоху, когда советская молодежь не знала английского языка. Поэтому мы, не понимая либретто и сюжета, просто удивлялись потрясающей музыке. И тому, что такая современная потрясающая классная музыка связана с миром наших бабушек. Для советской молодежи 70-80 годов, эта рок-опера она была калиточкой, которая приоткрывала мир Библии, мир церковной жизни. Оказывается, не только контуженные наши бабушки могут в храм ходить, но эта их странная книга – Евангелие - оказывается, может быть поводом для создания очень современных произведений искусства даже на языке нашей рок-музыки. Это была сенсация. Были сняты определенные табу, красные флажки в сознании многих людей. А в текст действительно не вчитывались, не знали. Да и сравнивать с оригиналом не могли. Потому что оригинал – Евангелие - тоже не знали. Сегодня ситуация иная. Я не знаю, что именно хотели представлять в Омске. Буквально на днях у меня была в Санкт-Петербурге с местной интеллигенцией дискуссия на эту тему. И мне пришлось напомнить им старый анекдот, как приходит покупатель в магазин… Это были времена, когда все по дефициту и если где-то в магазине сметанку дают, то по всему микрорайону проносится слух: в наш гастроном завезли бидон сметаны из такого-то колхоза. Тогда ее из бидона половником разливали в свою тару. И вот мужичок идет в этот магазинчик, подходит его очередь и он говорит, простите, я скажу с таким анекдотическим акцентом, но он здесь важен: «мне триста граммов этой сметанки!». А продавец говорит: «а ты чего, еврей что ли?». — «Ну какое это имеет значение?». – «Ну евреям мы не даем». — «Как? Это антисемитизм, что это такое, почему такая дискриминация! Мой дедушка в гражданскую войну воевал за советскую власть. Мой папа в Великую Отечественную в составе нашей Красной Армии до Берлина дошел. А вы мне советскому гражданину в нашем советском магазине сметанки не даете?!». Продавец спокойно говорит: «слушай, я человек маленький, мне сказали, я делаю». — «Кто посмел, кто мог такой антисемитизм проявить?» – «Да я-то чего, ты директора спроси!». – «Где ваш директор?». Мужик идет вглубь магазина, находит кабинет директора, врывается туда. Опять следует горячий спич о том, какие заслуги его семьи перед советской властью, а тем не менее евреям не дают сметану. А директор совершенно спокойно сидит, какие-то бумажки листает, потом снимает очки, говорит с тем же акцентом: «а вы пробовали ту сметанку?» Вот также и я говорю: а вы пробовали ту рок-оперу?

И. Воробьева― Вообще-то да.
А. Кураев― Минуточку. Вы уверены,что читали русский перевод именно этого театра?.
И. Воробьева― Нет. Но я-то английский знаю.
А. Кураев― Не в этом дело. Во-первых, перевод и оригинал не всегда совпадают, во-вторых, может быть сознательная адаптация. В-третьих, мы живем в эпоху, когда даже классические оперы переделывают так, что мама родная не узнает. Поэтому поскольку мы с вами не знаем, что именно предлагалось в Омске, то поэтому лучше воздержаться от содержательной оценки этого произведения. Я ту сметанку не пробовал и вы тоже.
И. Воробьева― Да, мы с вами не знаем, что там именно поют. Какая разница, как они перевели. Это же искусство это рок-опера. Почему нужно брать и запрещать людям смотреть это. Что бы там ни говорилось.
А. Кураев― Я думаю, что те, кто протестовали, именно этой постановки не видели. А что касается самой их реакции. Я думаю, что она неумна. И вот почему. Дело в том, что для современного православного человека в России, особенно с миссионерским интересом, самая главная беда это отсутствие вопросов. Когда у матросов нет вопросов. Когда ты неинтересен в этом своем прикиде, с этой своей речью, позицией. И тебя ни о чем не спрашивают. Даже как пройти в библиотеку - и то предпочитают спросить не тебя, а другого прохожего. И вот в этих условиях всё, что дает повод для вопросов, на мой взгляд должно быть драгоценно для церкви. Вот когда показывался фильм «Код Да Винчи», который можно очень по-разному истолковывать я тогда говорил, что если бы я был епископом и до меня дошла информация, что такой фильм будет показан в моем городе, я бы все свои административные ресурсы напряг, и вышел бы на хозяина местной киносети или хозяев. И попробовал с ними договориться об одной вещи – чтобы увеличили на пять минут расстояние между киносеансами.
И. Воробьева― Чтобы между ними?
А. Кураев― Чтобы между ними в конце сеанса выходил бы засланный туда мною семинарист, который сказал бы: «люди, вам это интересно, вы хотите поговорить об этом? Вот вам флаерочки, заходите, давайте поговорим. Подискутируем. Это ведь и в самом деле жутко интересно». Точно также и здесь. Скорее нужно было бы использовать принять эту подачу, для того чтобы поговорить, поспорить. Кто-то не расслышал бы это, естественно, но кто-то бы расслышал. Особенно если бы это было бы сказано с добрыми глазами сказано и с аргументами.
И. Воробьева― Мне стало интересно, вот давайте представим, я посмотрела фильм. И пришла к вам поговорить. Что в этом фильме такого, в этой книге.
А. Кураев― Там жутко интересного много.
И. Воробьева― Без деталей даже…
А. Кураев― Там именно все прячется в деталях. Я вообще обожаю детали. Где-то 47-й странице главный герой епископ Арингароса летит в Ватикан. Такой у него приватный визит. Никому он о нем не говорит. И поэтому он в штатском костюме приходит в аэропорт, чтобы улетать в Рим. И там такая фраза: ничто в его одежде и поведении не выдавало епископа. И только очень искушенный взгляд мог бы познать его высокое епископское достоинство по хорошо инкрустированной митре.
И. Воробьева― А митра это…
А. Кураев― Вообще митра это шапка. Богослужебная.
И. Воробьева― И он ее надел, но был в штатском.
А. Кураев― Здесь или ляп переводчика или же это стеб автора. Это очень важно - понять авторское отношение к тексту. Вот я лично считаю, что Дэн Браун создал именно карикатуру на антицерковную западную публицистику.
И. Воробьева― То есть имеет смысл читать.
А. Кураев― Совершенно верно, то есть я полагаю, что эта книжка написана, чтобы под детективном сюжетом провести главный тезис такой, который вряд ли может быть озвучен просто напрямую в вашей радиостанции. Тезис о том, что в современном западном мире вопросы культурной политики решаются в бодании двух гигантов, два бульдога под ковром. Это Ватикан и какие-то, простите масонские ложи.
И. Воробьева – О―о.
А. Кураев― Да. Вот скажи я это прямо в тексте, сказали бы, как можно после этого его вменяемым считать. А Дэн Браун сказал и стал миллионером.
И. Воробьева― Как интересно. Наши слушатели очень любят вам задавать вопросы о реакциях РПЦ на разные вещи. Но я предлагаю все-таки немножко о других вещах поговорить. Сегодня снова всплыла тема выведения абортов из системы ОМС. Дело в том, что был проведен опрос ВЦИОМ, который показал, что 70% россиян против выведения абортов из этой системы. Это очень много. Большая часть людей, так и не казалось, казалось, что все люди такие верующие и сказали, что аборт это плохо.
А. Кураев― Может быть как всегда искусство задавания вопроса.
И. Воробьева― То есть вы считаете, что это хитрость такая.
А. Кураев― Во-первых, все-таки давайте исходить из того. Что государственная власть на это не пойдет. За год до выборов зачем создавать лишнюю линию полемики в обществе. Когда явно консенсуса точно по этому вопросу не будет. Я считаю, что инициатива патриарха была здесь не согласована. На что ему наверняка было указано, почему тут же его спикеры начали отрицать очевидное, что патриарх никакого такого запрета абортов не подписывал, не призывал и так далее. Дескать, только тема выведения абортов из ОМС. И опрос ВЦИОМ, который всегда дает нужные цифры, здесь лишний раз это показал. Все зависит от того, как сформулировать. А если людям сказать: вы против налогового маневра? Вы против того чтобы эти деньги можно потратить не на финансирование абортов, а на бесплатное протезирование зубов какой-то группе населения? При таком раскладе картинка была совершенно другая.
И. Воробьева― Но это да. Действительно как задавать вопрос. А как вы считаете, если следующим президентом РФ станет человек неверующий, атеист. То это скорее будет означать, что РПЦ в России будет как-то немножко чахнуть или это скорее означает, что этот человек скоро станет православным, чтобы своей рейтинг не терять.
А. Кураев― Скажите, вот я для вас принес печальную новость. Зима близко. А ночь темна и полна ужасов. Так вот зима близко, разве это для нас с вами повод чахнуть? Напротив мы ждем оздоравливающих морозцев. Так что если будет морозец, то он скорее поможет церкви в некоторой спортивной подтянутости. Потому что когда тепличные условия, то гнильца и плесень прежде всего размножаются. А если тем более нет желания эту плесень выкорчевывать, ограничивать, то получаем то, что получаем.
И. Воробьева― Интересно, люди поддержат президента атеиста. Потому что есть ощущение, что им это важно очень.
А. Кураев― Не уверен. Мне кажется, что для людей будут важны совсем другие идентичности и программы. Мне кажется, что столько за последние годы мы уже видели подчеркнуто православных чиновников и политиков, чьи аппетиты оказались ничуть не меньше, чем у предполагаемых атеистов, что мне кажется, эта политтехнология уже не очень будет работать.
И. Воробьева― О студентах хочу спросить. Вчера в газете «КоммерсантЪ» была замечательная статья о том, как в течение нескольких лет в вузах российских следили за рейтингами протестности. И как вообще преподаватели со студентами на эту тему общаются. Студенты это такое поле для разговоров о протесте, об оппозиции. Или они просто в силу возраста такие?
А. Кураев― У меня так получилось, что я из Санкт-Петербурга к вам приехал. У меня прошлая неделя там прошла, завтра опять туда. И вот, беседую буквально на днях с одним священником, у которого сын учится в элитном вузе. Причем специальность достаточно идеологически и политически интересная для властей. И вот я спросил: есть ли давление со стороны администрации факультета и преподавателей, чтобы его позиция соответствовала позиции партии и правительства. Как скажем, в МГИМО, а отчасти даже в МГУ. Ответ был, что нет, скорее сам тот парень, который сам вообще вырос в США, говорит, его преподаватели часто шокируют своими вполне прозападными суждениями на лекциях. И в историческом контексте и при оценке современной ситуации. Так что нет в стране единомыслия-то.

И. Воробьева― Так я понимаю, когда люди взрослые, например, обсуждают, им кто-то рассказывает или слушают специально кого-то, а студенты это же такая прослойка, очень легко поддающаяся любым, я бы сказала проповедям, но не религиозным, а вообще.
А. Кураев― Здесь осталось уточнить, что студенты это та прослойка, которая очень четко чувствует давление. То есть если они понимают, что их имеют, что их домогаются, что им навязывают какое-то суждение и уж тем более чем-то грозят за несогласие, то скорее студент станет в привычно протестную позу.
И. Воробьева― Есть еще несколько минут, чтобы вопросы от слушателей задать. Диггер напоминает, что когда-то в эфире «Эхо Москвы», я не могу, к сожалению, это проверить, вы сказали, что вообще все искусство грех. Все искусство грех?
А. Кураев― Можно просто пойти в Интернет, найти мою книжку «Школьное богословие», и в составе этой книжки уже давно, в 1998 году первое издание было, есть статья «Культура как жемчужина». И есть там такое: с религиозной точки зрения культура это следствие греха. Вся культура как таковая. Потому что тот потолок, тот максимум, которого жаждет религиозное сознание, это идея жизни без посредников. И без симулякров. То есть общение между людьми без слов это высший уровень общения людей. Когда не нужны слова. Когда есть то, что Гуссерль называл эйдетическое ведение. Гете воспевал непосредственное постижение природы -без формул, слов, без силлогизмов. Без препарирования, превращения всего в трупы и фрагменты. Целостное ведение, интуитивное восприятие. В Апокалипсисе говорится, что в небесном Иерусалиме храма не будет. В царстве божьем иконы Андрея Рублева не будет, и рафаэлевской Мадонны там не будет. Это не нужно, посредников не будет между человеком и Богом. Это некая мечта человека о подлинности и непосредственном доступе к Бытию. А культура это сложный мир зеркал, отражений. Если мы могли бы исследовать жизнь Адама и Евы в раю с помощью этнографии, антропологии, мы были бы в шоке. Наверное, мы не нашли бы орудий труда, музеев, следов их деятельности и так далее. Фабрик не нашли бы. Но там было иное. А вот уже их сын Каин строит города первые. Появляется уже какое-то отчуждение от природы. Значит вывод какой. Культура это следствие греха, но это лекарство. Как мои очки. Вот то, что у меня на носу очки - это знак, что мое зрение не идеально. Но если вы очки мне разобьете, вы не окажете мне добрую услугу.

http://echo.msk.ru/programs/personalno/1861518-echo/

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив