О Яго

kirovtanin — 21.05.2024
Помню как поразил меня Боб Хоскинс - Яго в британской экранизации "Отелло" 1981 года. Он затмевал всех и внушал благоговейный ужас (не то что в нашем фильме с Бондарчуком и Скобцевой). Оказалось такой Яго имеет и давнюю традицию и обоснование:

Наум Берковский "Отелло",трагедия Шекспира"
"Яго в такой же степени персонаж большой исторической картины, как Отелло и Дездемона. Яго и Отелло — два ли­ца, две типичности из внутренней истории Ренессанса. Отел­ло — порождение Венеции, и Яго тоже, — Венеция, Флорен­ция, итальянский, европейский Ренессанс произвели его и не могут от него отказаться.

В английской критике существует традиция частичной, а иногда и полной защиты Яго. Начало ее восходит, очевидно, к Хэзлитту, замечательному романтическому истолкователю Шекспира. Хэзлитт выделил в Яго великого эксперимента­тора, режиссера, дерзко распоряжающегося живыми фактами и лицами; «великий любитель трагедий действительной жиз­ни», — говорит о нем Хэзлитт. Блестящие средства, кото­рыми пользуется Яго, его неутомимая изобретательность пе­реносят внимание зрителя на эти средства и отвлекают его от целей, ради которых они применяются. Вслед за Хэзлиттом Маколей в своем известном опыте о Макиавелли писал об уме, искусстве и блеске Яго, о его проницательности, ко­торые не могут не впечатлять зрителей, как бы они ни осуж­дали этого шекспировского героя. Наиболее резкое разви­тие апология Яго нашла у Суинберна в книге его о Шекспи­ре. Не постыдно, говорит Суинберн, пасть от такой руки, как рука Яго. Яго дерзок, неукротим, поэтичен. Это новый Про­метей, освещенный адским пламенем.
У нас о Яго с некоторым благоволением писал Аполлон Григорьев (Яго — «артист зла»).

Защита Яго предпринималась иногда ради литературно­го и морального парадокса, но почву у Шекспира она нахо­дит. Яго в трагедии наделен, если угодно, вульгарным вели­чием; Шекспир не отнимает у него того, что ему принадле­жит. У Яго есть превосходство над недавней моралью и над недавними нравами, и он по заслугам глумится над недавним феодальным раболепием, над боязливыми слугами — хозяй­скими ослами, которые тратят свою жизнь ради сухого корма.
Есть доля свободы и исто­рического движения в гордых тирадах Яго, что он служит самому себе и не хочет знать господ, — эти слова произноси­лись со сцены, еще окруженной старой Европой — с ее вас­сальными отношениями, с ее обветшавшими идеями «любви и долга» («loveandduty»), столь презренными для Яго.

В Яго, как почти во всех шекспировских злодеях, есть свежесть жизни и морального новаторства; они только что открыли, что можно пользоваться собственным умом для се­бя же, что можно распорядиться жизнью и миром как личной собственностью. Тут есть своя поэзия освобождения от не­годных жизненных форм и поэзия дерзости, с какой отда­ются эти люди еще неизведанному в истории опыту. В Яго играет этот новый дух («unevervediabolique», — гово­рит Тэн), Яго полон бодрости и злорадства от своего от­крытия. Шекспировские злодеи — мыслители, с афоризма­ми на ходу, с тенденцией к системе и теории. Яго — фило­соф не по призванию, не по охоте к отвлеченной мысли, а по необходимости. Он поступает индивидуально, без указки традиции

Яго — явление пророческое, в нем предсказаны на триста лет вперед жизненные стили буржуазного общества, целые системы мировоззрения, с Гоббсом, Гельвецием и Бентамом включительно. Существует не только Яго, существует также учение Яго, «ягоизм», как выразился Кольридж («thetrueJagoism!»). Будущие системы права, морали, государства, по­знания еще не отделились от этого поручика, который, про­хаживаясь по улицам ночной Венеции, сочиняет свой житей­ский план. Что станет впоследствии отвлеченным направ­лением мысли, книгой, проповедью, памфлетом, то сейчас составляет внутренний быт и обиход этого человека, выраба­тывается на случай, никем и ничем не закрепляется, возни­кает и умирает, как внезапная импровизация".

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив