О триединстве образа Коровьева-Фагота-Рыцаря в Романе Михаила Булгакова

nad-suetoi — 22.07.2024






От val000
(Валерий Аллин)

«- Вы не Достоевский, - сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.
- Ну, почем знать, почем знать, - ответил тот.» («Мастер и Маргарита» М. Булгаков)
Мне кажется, что вместо Достоевского здесь должен был быть Диккенс. Достоевский, конечно, ближе русскоязычному читателю, и должен бы быть знаком «гражданке», но, по воспоминаниям мужа сестры М.А. Булгакова Варвары Афанасьевны, «дома он отдыхал ... Читал и перечитывал Гоголя и Диккенса, особенно восторгался "Записками Пиквикского клуба", которые он считал непревзойденным произведением» («Михаил Булгаков. Жизнь и творчество»). Действительно, по словам сестры Булгакова Надежды Афанасьевны, с гимназических лет любимыми писателями Михаила Афанасьевича были Гоголь и Салтыков-Щедрин, «а из заграничных - Диккенс» («Воспоминания о Михаиле Булгакове», с. 57). В.А. Лёвшин вспоминал, что «удивился, когда узнал, что писатель номер один для Булгакова — не Достоевский, не Шекспир, а Гоголь» (с. 173) В период написания «Мастера и Маргариты» Булгаков ещё ближе знакомится с Диккенсом - «работая и в качестве актера (роль председателя суда в спектакле «Пиквикский клуб» по Диккенсу).» (с. 40) Более того, «... когда он смотрел на себя в зеркало, было ясно, что он видит перед собой уже не себя, Булгакова, а диккенсовского Судью.» (с. 278)

Все официальные объяснения образа Коровьего и его происхождения не выдерживают никакой критики. Булгаков был очень хорошим эзотериком, и главные образы у него вряд ли случайно разложены на три составляющие, соответствующие трём слоям нашего мира: материальному (в Москве), интеллектуальному (бал-фантазия Воланда) и духовному (потусторонний мир). При этом, центральное событие Романа, бал, является точкой истины – местом, где проявляется результат борьбы земных и духовных сущностей каждого героя. Например, Бегемот там остаётся «котом», а Воланд – Сатаной (своей ипостасью в потустороннем мире). Коровьев же там уже не шут Коровьев, а Фагот, ведущий себя вполне благородно.

В Романе Коровьев - единственный, кто совершенно однозначно предстаёт нам в трёх как бы параллельных, не пересекающихся образах:
1. Шут - собственно Коровьев, регент хора;
2. Фагот – организатор бала Воланда;
3. Рыцарь из свиты Воланда в потустороннем мире.

С эзотерической точки зрения основная сущность тут, безусловно, духовная - Рыцарь. Интеллектуальная сущность (Фагот) – проекция образов рыцаря и Коровьева, а сам Коровьев – проявление того, за что была наказана душа Рыцаря, а наказана она была за шутовство: «Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил, – ответил Воланд, поворачивая к Маргарите своё лицо с тихо горящим глазом, – его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал.»

Давайте разберём образ Коровьева-Фагота-Рыцаря, начиная с его главной сущности. Безусловно, образ Рыцаря Булгаков взял оттуда же, откуда и образы Маргариты-ведьмы и Бегемота, и откуда взял и высшую точку своего Романа (бал) - из рисунков Нормана Линдсея (Norman Lindsay). Коровьев там показан (1) на балу в виде человека и (2) «в аду» в виде рыцаря. На рисунке «Путешественник с демонами» (справа) рыцарь наконец-то осознаёт, что стремиться надо было бы к Свету, а притащенные им с собой в потусторонний мир рыцарские атрибуты (то, что ему было дорого при жизни) – атрибуты ада – то, что его в нём и держит. Сидящие рядом демоны даже не пытаются его держать – он сам привязал себя к тяжёлому мечу и доспехам – поэтому они показаны в самом низу рисунка (на уровне демонов). С этими атрибутами Рыцарь от демонов не уйдёт. Единственное, что ещё остаётся хорошего в рыцаре – воля, ведущая, в данном случае, вверх, к Свету.

Воля к Свету проявляется и на интеллектуальном уровне, как чувство собственного достоинства, как благородство. Это очевидно в поведении Фагота и на балу, и после бала. Перед нами уже не шут, а некто очень похожий на услужливого начальника стражи Понтия Пилата Афрания (кстати, тогда считалось, что фагот изобрёл монах Афранио). Надо сказать, что не мной отмечено подобие Воланда Пилату (с его сверкавшими в темноте волчьими глазами), Бегемота – Банге, а Фагота – Афранию. Конечно, во времена Пилата рыцарей не было, но по статусу Афраний вполне соответствует рыцарю. И он, кстати, шутит над Светом (Христом):

«Нет, прокуратор, он (прим. Иуда) встанет, когда труба мессии, которого здесь ожидают, прозвучит над ним.»

В общем, в этом сравнении чувствуется сильная натяжка. Тем более, что Афранио Альбонези фагот не изобретал. Скорее уж Булгаков под именем Фагот имел в виду плохо произносимое русскими английское слово forgotten (забытый). Но кто тогда забыт?

Теперь опустимся на землю, к образу Коровьева-шута. Это безусловно диккенсовский образ. В своей основе это (опять же не мной подмечено) - Альфред Джингль. Вот примечательное место из его монолога в «Пиквинском клубе» Диккенса:

«- Головы, головы! Берегите головы! - кричал болтливый незнакомец, когда они проезжали под низкой аркой, которая в те дни служила въездом в каретный двор гостиницы. - Ужасное место - страшная опасность - недавно - пятеро детей - мать - женщина высокая, ест сэндвич - об арке забыла - кррак - дети оглядываются - мать без головы - в руке сэндвич - нечем есть - глава семьи обезглавлена - ужасно, ужасно!»

Кстати, выглядит Альфред Джингль (и внешне, и в смысле гардероба) почти также как Коровьев, а его фамилия происходит от слова «бубенчик» – неотъемлемый атрибут шутовских колпаков. Интересно, что почти также критики отзывались и о самом Диккенсе ("болтливый молодой человек" William Wordsworth).

Надо сказать, что, читая «Посмертные записки Пиквикского клуба» Диккенса, то и дело вспоминаешь различные места из «Мастера и Маргариты»: мистика, приведения, демоны, сумасшедшие, чёрный юмор, тонкий стёб...

Итак, Альфред Джингль – основа образа Коровьева, а рисунок Нормана Линдсея – основа образа Рыцаря. Но, несмотря на рисунок «бала» (справа) у Линдсея, ясной основы образа Фагота нет. И это понятно, если он – результат борьбы образов приземлённого суетливого Коровьева и монументального, как бы показанного в «замедленной съёмке», Рыцаря («время Там течёт медленнее»). И тут мы переходим к главной загадке образа, который прольёт свет и на некоторые другие аспекты Романа. Для этого нам придётся как бы охватить взглядом всю жизнь ... Чарльза Диккенса, отражённую в его «датах» - первом и последнем романах этого гениального автора.

Сам Коровьев представляет себя бывшим регентом церковного хора. Как мы видим, у Булгакова в Романе нет ничего случайного. То есть, в титуле Коровьева важно каждое слово и всё вместе. Если перевести смысл, то Коровьев – некто, кто раньше был регентом церковного хора. Да, именно регентом, именно церковного, и именно был. У Диккенса есть и такой персонаж! Это - Джон Джаспер из неоконченного романа «Тайна Эдвина Друда» (входит, тем не менее, в 100 лучших детективных романов всех времен) - композитор и регент церковного хора. Диккенс умер, не оставив даже намёка на то, был ли Джаспер убийцей своего племянника Эдвина Друда. Грешник он или святой? Эта тайна не в шутку волновала общественность и, безусловно, самого Михаила Булгакова. Тайна Джаспера стала главной тайной самого Диккенса.

«В 1914 году Диккенсовское общество подвергло Джона Джаспера «суду». Современным исследователям трудно понять серьёзность, с которой отнеслись к «процессу» диккенсоведы того времени. В «суде» приняли участие многие литературные деятели начала XX века. Например, обязанности старшины присяжных взял на себя Б. Шоу.»

Возможно, бывшим титулом Коровьева Булгаков указывает нам на самого Диккенса (портрет справа), как источник образа Коровьева-Фагота-Рыцаря. Скорее всего, Булгаков, пытаясь разгадать тайну Джаспера, как и другие поклонники Диккенса, искал дополнительный смысл в каждом слове «Тайны Эдвина Друда». Но тогда он не мог не заметить, что Джаспер – очень необычная фамилия для главного героя. Так в западной христианской традиции зовут одного из волхвов, пришедших к только что родившемуся Христу с дарами. Собственно имя этого католического святого и означает на персидском «дары приносящий». Как после этого понимать слова влюбившегося в земную девушку религиозного композитора в следующем отрывке?

«Ни один монах, когда-то денно и нощно бормотавший молитвы в этом мрачном закутке, не испытывал, наверно, такой иссушающей скуки, как я. Он хоть мог отвести душу тем, что творил демонов из дерева или камня. А мне что остается? Творить их из собственного сердца?»

Творить дьявола из любви! Это ли не каламбур? Как это сказалось на отношении Булгакова к творчеству Диккенса, в котором сам Диккенс, безусловно, и отражён, и чья фамилия согласно словарю Вебстер – синоним слова «дьявол»?

Не чувствовал ли Булгаков себя, подобно мастеру в Романе, магом, влюбившимся в дьявола? Не задумывался ли он, описывая Рыцаря, о своей судьбе, думая о посмертном пути любовника Маргариты?

* Оригинальный пост

Содержание

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив