О пошлости

«Гоголь говорил: “Сейчас идет самый главный бой — бой за душу человека!”, и Достоевский его поддерживал, говоря: “Дьявол с Богом борются, и поле битвы — сердца людей”.
Пошлость — 1) скабрёзность, непристойность, безвкусная и безнравственная грубость; 2) низкопробность в духовном, нравственном отношении, заурядность, банальность, китч..
Именно этим и должна заниматься [в современной России] и культура в целом, и кинематограф, и литература», — сказал Николай Бурляев в кулуарах XXXIV Международного кинофорума «Золотой витязь».
Не тем же самым и мы должны заниматься в Бездне?
А не уподобляться тем, кто выискивает в метро пьяниц и фриков, чтобы сфоткать их и сказать - это быдло.
«Нужно помнить, какая у нас величайшая русская литература, какой у нас величайший советский кинематограф. Когда к нам с перестройкой хлынул Запад со всей своей кинопродукцией, я вообще думал, как бы от них закрыться — от этой вседозволенности и пошлости. Но они сами взяли и опустили занавес, оставили нас в покое», — добавил Бурляев.
Один из самых опасных врагов духовности — это пошлость. Против нее сражался вампир А. Чехов, с ней боролся другой великий вампир — Л. Толстой.
_________________
«Обо мне много толковали, разбирая кое-какие мои стороны, но
главного существа моего не определили. Его слышал один только
Пушкин. Он мне говорил всегда, что еще ни у одного писателя не было
этого дара выставлять так ярко пошлость жизни, уметь очертить в
такой силе пошлость пошлого человека, чтобы вся та мелочь, которая
ускользает от глаз, мелькнула бы крупно в глаза всем. Вот мое
главное свойство, одному мне принадлежащее и которого точно нет у
других писателей. Оно впоследствии углубилось во мне еще сильней от
соединенья с ним некоторого душевного обстоятельства. Но этого я не
в состоянии был открыть тогда даже и Пушкину.
Это свойство выступило с большей силою в «Мёртвых душах». «Мёртвые
души» не потому так испугали Россию и произвели такой шум внутри
ее, чтобы они раскрыли какие-нибудь ее раны или внутренние болезни,
и не потому также, чтобы представили потрясающие картины
торжествующего зла и страждущей невинности. Ничуть не бывало. Герои
мои вовсе не злодеи; прибавь я только одну добрую черту любому из
них, читатель помирился бы с ними всеми. Но пошлость всего вместе
испугала читателей. Испугало их то, что один за другим следуют у
меня герои один пошлее другого, что нет ни одного утешительного
явления, что негде даже и приотдохнуть или перевести дух бедному
читателю и что по прочтенье всей книги кажется, как бы точно вышел
из какого-то душного погреба на Божий свет. Мне бы скорей простили,
если бы я выставил картинных извергов; но пошлости не простили
мне.
— Николай Гоголь, «Выбранные места из переписки с друзьями»,
Пошлость, дурновкусие, снобизм, ЧСВ — вот что отличает и некоторых «читателей» Пелевина.
Какая уж тут духовность?
Пошлость — это не только явная, неприкрытая бездарность, но главным образом ложная, поддельная значительность, поддельная красота, поддельный ум, поддельная привлекательность.
В Набоков
Понятие «пошлость» в массовом представлении сегодня часто ограничено вульгарным эротизмом. Таким образом, значение этого слова искусственно сужается до смысла удобного и безопасного для обывательского большинства. В реальности же «пошлость» — явление гораздо более широкое. Можно сказать, что она сегодня стала стилем и способом существования миллионов людей. Пошлость определяет в жизни мещан как выбор темы для разговора, так и их решения во множестве сфер и вопросов: от бутика до концертного зала и от телепередачи до избирательного участка. Об этом, полузабытом, но актуальном, значении пошлости как поддельной культуры — знаменитое эссе писателя Владимира Набокова.
***
"Пошлость и пошляки". В. Набоков
Цитаты:
«Мещанин — это взрослый человек с практичным умом, корыстными, общепринятыми интересами и низменными идеалами своего времени и своей среды.
Обыватель и мещанин — в какой-то степени синонимы: в обывателе удручает не столько его повсеместность, сколько сама вульгарность некоторых его представлений. Его можно назвать «благовоспитанным» и «буржуазным». Благовоспитанность предполагает галантерейную, изысканную вульгарность, которая бывает хуже простодушной грубости. Рыгнуть в обществе — грубо, но рыгнуть и сказать: «Прошу прощения» — не просто вульгарно, но еще и жеманно.
Обыватель с его страстной потребностью приспособиться разрывается между стремлением поступать как все и страстным желанием принадлежать к избранному кругу. Он не увлекается и не интересуется искусством, в том числе и литературой — вся его природа искусству враждебна. Но он с жадностью поглощает всяческую информацию и отлично натренирован в чтении газет.
Мещане питаются запасом банальных идей, прибегая к избитым фразам и клише, их речь изобилует тусклыми, невыразительными словами. Истинный обыватель весь соткан из этих заурядных, убогих мыслей, кроме них у него ничего нет.
Персонаж, выступающий под именем «величественного пошляка», не просто обыватель-новичок, нет, это — профессиональный жеманник с головы до пят, законченный тип благопристойного буржуа, всемирный продукт заурядности и косности. Он — конформист, приспособившийся к своей среде. Ему присущи лжеидеализм, лжесострадание и ложная мудрость. Обман — верный союзник настоящего обывателя. Великие слова Красота, Любовь, Природа — звучат в его устах фальшиво и своекорыстно. Таков Чичиков из «Мертвых душ», Скимпол из «Холодного дома», наконец, Омэ из «Мадам Бовари». Обыватель любит пустить пыль в глаза и любит, когда это делают другие, поэтому всегда и всюду за ним по пятам следуют обман и мошенничество.
Обыватель не отличает одного автора от другого; читает он мало и всегда с определенной целью, но может вступить в общество библиофилов и смаковать прелестные, прелестные книги: винегрет из Симоны де Бовуар, Достоевского, Сомерсета Моэма, «Доктора Живаго» и мастеров эпохи Возрождения. Его не очень интересует живопись, но престижа ради он охотно повесит в гостиной репродукции Ван Гога или Уистлера, втайне предпочитая им Нормана Рокуэлла.
|
</> |