О науковерии

new_rabochy — 07.06.2024

Предыдущая тема про марксизм и математику тесно соприкасается с неприятным для многих явлением, название которого приведено в заголовке.

О чём это он? Суть в том, что если исходить из некоторых исследований, которые пытаются определить уровень распространённости научных знаний, можно сделать вывод, что сам по себе этот показатель мало о чём говорит. Многие люди воспринимают научные знания столь же некритично, что и, например, религиозные. В этом случае научное знание превращается в предмет веры. То есть человек может верить в то, что Земля стоит на трёх китах, а может верить в то, что она бороздит просторы космоса, вращаясь вокруг Солнца (причём любители астрономии не преминут заметить, что это не так, а на самом деле и Земля, и Солнце вращаются вокруг общего центра масс, но поскольку этот центр находится в недрах самого Солнца, то можно сказать, что Земля вращается вокруг самого светила). То есть меняется лишь наполнение, содержание веры, но не мировоззрение, которое точно так же построено на вере в истинность определённых постулатов, как и донаучное, архаичное мировоззрение.

Причём некоторые науковеры верят в научные знания столь фанатично, что готовы предать обструкции любого, кто верит не в них, а во что-то другое (ну хоть в Господа Бога), при этом не будучи способными сами эти знания обосновать и аргументировано защитить.

В общем, эта критика, вроде бы, неприятна для науки и учёных. А сам этот довод, что наука – это та же вера, нередко используется в дискуссиях между атеистами и верующими. Так вот давайте посмотрим на этот тезис не в пылу жарких споров, когда самолюбие не позволяет дать задний ход и скорректировать свою позицию, а спокойно, «без гнева и пристрастия».

Для начала придётся признать, что каждый из нас в некотором смысле «науковер».

Причём все – и самые блестящие учёные, и рядовые обыватели, и атеисты, и верующие любой религии. «Науковеров» нет только там, где нет науки (у немногих чудом сохранившихся первобытных племён или у маленьких детей – они в силу возраста ещё не знают, что есть наука). Там, где она существует, в неё приходится верить всем. Почему всем? Ну, потому что технический прогресс, вызванный её развитием, столь очевиден, что даже отпетые религиозные фанатики не могут его игнорировать. Поэтому отрицают науку они только выборочно – тогда, когда она покушается на что-то святое для них. Так, например, христианским священникам приходится оспаривать теорию эволюции, поскольку она прямо противоречит библейской версии происхождения жизни, но с тем, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, они давным-давно примирились и теперь верят в это так же, как и неверующие (забавный каламбур, да?). Непримиримые борцы с исторической наукой, скажем, последователи так называемой «новой хронологии» Фоменко и Носовского, истово верят в математику, которая, якобы, неопровержимо доказала, что вся история человечества (!) кем-то сфальсифицирована. И таких примеров можно придумать множество, ведь как бы мы не сомневались в одних научных знаниях, мы параллельно верим в другие (и вообще в возможность заменить одни, «лживые» научные факты на другие, «истинные»).

Мы видим, что в науку можно верить слепо, как в Бога, для веры в существование которого рациональные аргументы, в общем-то, не нужны и, скорее, даже мешают. Но ирония ситуации в том, что так верить в науку могут только далёкие от неё люди. Люди, которые наукой занимаются профессионально, сами прекрасно знают, что она не всесильна, осознают её слабые стороны, знакомы с методологическими и философскими проблемами, с которыми она сталкивается. Вот в этом и заключается кардинальная разница между просто науковерами и науковерами-фанатиками.

Определить её можно так: науковеры-фанатики верят в авторитет конкретных учёных, а умеренные науковеры (ну, как я, например) всего лишь доверяют учёным. В чём разница, спросите вы? О, она очень существенна! Тут, как в одном смешном, очень философском, но, увы, неприличном анекдоте, есть нюансы. Давайте разберёмся, как формируется багаж наших научных знаний.

Мы ещё в школе получаем колоссальный объём знаний. (По моему мнению, школьники-отличники – это наиболее образованные люди в обществе. Сужу по себе. Мой научный кругозор – не в области социогуманитарных наук, а вообще – был после 11 класса куда шире, чем сейчас. Увы, с годами школьная программа выветривается из памяти...) В школе (по крайней мере, так было в советской школе) нам, конечно, объясняли, как добываются знания – во всяком случае, когда речь шла о математике, физике, биологии. Мы доказывали теоремы, ставили эксперименты, разглядывали клетки под микроскопом. Но очевидно, что если пытаться самостоятельно изучать и перепроверять всё то, что написано в учебниках, не хватит и жизни. Научных знаний стало так много, что их приходится поглощать в концентрированном и ускоренном виде. Поэтому учебники нам дают выжимки из научной информации, да ещё и в упрощённом виде. И значительную часть знаний мы вынуждены принимать на веру просто потому, что так рациональнее (ну не открывать же каждому школьнику закон Бойля-Мариотта самостоятельно!). Мы именно доверяем науке, прежде всего, авторам учебников, учителям – мы полагаем, что они нам не врут. А если у нас зародятся сомнения, мы можем попробовать перепроверить те выводы, которыми нас снабжают педагоги. Вот это и есть нормальный, рациональный путь науковера. При этом умеренный науковер понимает, что наука может ошибаться. Более того, развитие науки – это постоянный путь исправления ошибок, когда менее совершенное знание заменяется более совершенным. Это можно сравнить с совершенствованием программного обеспечения для смартфона или компьютера. Не бывает совершенного ПО – в нём всегда найдётся то, что можно улучшить. Хотя худо-бедно оно работает и без улучшений. Скажем так: иметь на компьютере древнюю операционную систему лучше, чем не иметь вообще никакой. С наукой то же самое.

Науковер-фанатик этого не понимает. Он верит в авторитет того или иного учёного или псевдоучёного так, как религиозный верующий верит в правоту слов религиозного пророка, устами которого говорит Бог. В правоте его слов нельзя сомневаться, иначе ты становишься вероотступником, еретиком, грешником. Чтобы не портить свою веру, не поддаваться соблазну, лучше вообще не допускать возможности её поколебать. В этом плане такие науковеры действительно очень похожи на религиозных фанатиков.

Всё дело в том, что умеренных науковеров отличает от науковеров-фанатиков научный стиль мышления. Это именно скепсис, способность и даже потребность подвергать встречаемую информацию сомнению и требовать доказательств.

Что самое интересное, наличие хорошего образования отнюдь не является гарантией формирования научного мировоззрения. Эксперименты психологов показывают, что многие студенты, которые несколько лет изучали естественные науки, в этом отношении недалеко ушли от 5–6-летних детей. Для обоснования истинности существующей научной картины мира они зачастую апеллируют не к конкретным научным данным, а к тому, что «это и так все знают» – см.: Shtulman A. Epistemic Similarities Between Students’ Scientific and Supernatural Beliefs // Journal of Educational Psychology. 2013. Vol. 105. No. 1. P. 207.

Суть научного стиля мышления сводится к поговорке «доверяй, но проверяй». Первичную проверку качества научной публикации производят редакторы и рецензенты. Вероятность того, что в приличном издательстве или журнале выйдет некачественная научная работа, невелика. Но и качественная научная работа вовсе не является истиной в последней инстанции.

В дополнение и как иллюстрацию приведу скандальный пример, как в науке старательно заметают под ковер свои провалы. 

Как на Земле возникли первые цветы, вернее даже сказать цветковые (или покрытосеменные) растения? Этот вопрос не давал покоя и раздражал Дарвина в тот период, когда его жизнь уже подходила к завершению. Знаменитый натуралист не без оснований опасался, что отсутствие ответа подорвет доверие к его теории эволюции.

Термин «отвратительная тайна» появился в 1879 г, когда Дарвин писал письмо своему другу и коллеге доктору Джозефу Хукеру. «Быстрое появление и развитие высших растений поистине является отвратительной тайной».

Согласно многочисленным раскопкам, где ученые-археологи слой за слоем снимали пласты почвы, углубляясь, таким образом, в историю планеты, вдруг появились цветы. В меловом периоде. И сразу в огромном многообразии.

Примечательно, что ничего подобного до этого не было обнаружено. Покрытосеменные (цветковые растения) не развивались постепенно, как того требует дарвинизм. Почему мы не видим промежуточного развития растений, от голосеменных? Почему нет эволюции? Почему моментально возникло множество видов?

Получен ли ответ сегодня?

Откровенно говоря, нет. Конечно, понимание развития мира шагнуло далеко вперёд. За 140 лет в попытках объяснить появление на Земле цветковых растений предлагались различные теории, но ни одна из них не дает исчерпывающего ответа, и множество вопросов все еще остаются открытыми.

Возможным объяснением выступает явление, открытое не то чтобы недавно, а ещё в конце 1950-х годов — «горизонтальный перенос генов». О нём очень смутно упоминают научно-популярные источники, поскольку с открытием этого эффекта выяснилось, что формальная генетика, в лице её наиболее авторитетных представителей, жидко обделалась. Много десятилетий фанатично утверждалось, что существует один единственный механизм передачи наследственности, т.е. генов — «вертикальный», от родителей к потомкам. А ученые, которые утверждали, что это не единственный способ, например великий Лысенко и его ученики — шарлатаны, которым не место в науке. А тут такой всемирный конфуз. И что вы думаете? Генетики покаялись и насыпали головы пеплом? Естественно, ничего подобного. Ведь тогда придется ответить на неприятные вопросы, а заслужили ли они сами свои ученые степени и премии. Поэтому о горизонтальном переносе генов не то, чтобы совсем умалчивают, но и никогда не выносят его первые страницы учебников и научпопа, в противоположность менделизму-вейсманизму. А без механизмов горизонтального переноса никакой эволюции бы не могло быть в принципе. Поскольку при вертикальном переносе скорость накопления изменений слишком мала. 

Этому процессу подвержены все живые организмы, но проще всего изучать его на бактериях. К тому же все мы когда-то были одноклеточными, так что понимание механизма у братьев наших меньших может пролить свет и на нас самих. У бактерий горизонтальный перенос генов происходит минимум в трёх случаях.

Первый — во время конъюгации, или так называемого полового размножения бактерий. Две клетки соединяются белковыми мостиками, через которые происходит обмен определёнными частями ДНК. И вот уже один организм обладает способностями другого — безо всяких ваших эволюций.

Второй случай называется трансдукция. Он происходит не нарочно, а вследствие «болезни» бактерии, когда патогенный вирус внедряется и разрушает её клетку. Вирус размножается внутри бактерии, создавая множество своих копий. Но иногда в новых вирусных частицах могут сохраняться обрывки ДНК погибшей бактериальной клетки. Попадая в другие бактерии, такие вирусы приносят не болезни, а новые гены.

Третий случай обусловлен критическим состоянием окружающей среды. Когда становится совсем худо, бактерии начинают затягивать внутрь себя различные обрывки чужеродных ДНК и встраивать их в свой геном.

Как регулируются механизмы выбора пока непонятно, однако результаты потрясают. Генномодифицированные бактерии могут получить полную устойчивость к антибиотикам или, например, из безобидного товарища превратиться в жуткого заразного монстра. Но не только бактерии способны получать и отдавать ДНК. Горизонтальный перенос генов позволяет развиваться организмам квантовыми скачками. Получать те плюшки, которых у организма никогда не было.

Например, кофейный жук-мотылёк откуда-то получил уникальный ген HhMAN1, который помогает ему расщеплять галактоманнан. За счёт этого букаха способна есть и переваривать кофейные зёрна. Но у родственных насекомых даже близко нет адаптаций к этой еде! И гена, соответственно, тоже.

Да что там жуки! Мы с вами тоже активно заимствуем чужие гены. Учёные предполагают, что более 120 генов люди получили путём их горизонтального переноса. Например, ген HAS1, отвечающий за выработку гиалуроновой кислоты, вообще ближе... к грибам, чем к другим многоклеточным.

Если вспомнить, сколько судеб людей было поломано, в ту эпоху, когда генетики физически расправлялись с «лысенковщиной», то науковерие уже не выглядит безобидной причудой частных лиц.

Оставить комментарий

Популярные посты:

tescin

Вывод из запоя в Краснодаре: как действовать при абстиненции до приезда врачей

peremogi

Есть днище, а ещё есть хохлы...

roomd

Visit Us

katya_kch96

У каждого свое шоу

inna1903gr

Цветок

irina_chisa

Драконы Петербурга. Часть 9

veronika_stef

Продолжим гулять по Петроградке. И есть ;)

diegabel

Предновогоднее гуляние

a_simakoff

В поисках героя нашего времени

• Ранее
• Архив