О, женщины! Коварство ваше имя... (с)

    Ну, не то, чтобы - прямо так вот - коварное коварство. Просто - ведут себя по-женски, еще когда они - совсем маленькие девочки.
    Я помню, наш класс сбежал с какого-то урока - весь, массово. Вот странно, как так получилось? Мы ведь и не хулиганы были - 3-й или 4-й "А" - ну, приличные же люди. Может, и не было его - того урока? Что-то, мне кажется, с физрой тогда не сложилось. А дело было зимой. И пошли мы все гулять по улице. Но недалеко - вокруг школы. А там - где гулять? Тротуар, да пара детских садов.
    И вот мы, пацаны, лазаем за забором детсада, по их всяким там лестницам-качелям-беседкам, малышей-то еще нет на прогулке. А девочки все чинно-благородно, стайкой прогуливаются по тротуару. Вдоль забора детсада. И на нас - мальчишек - даже не глядят, о чем-то своем, девичьем шебечут. Ну, мы их вроде как тоже не замечаем, своим лазаньем заняты.
    Тут смотрим - куда-то наши девочки пошли. По направлению к лесу. Обнинск-то - известное дело: "город в лесу и лес в городе", вот такой лес - целый квартал, оставленный нетронутым при строительстве между жилых районов и был рядом с нашей школой. Кстати, зимой там у нас лыжные занятия проводились, трасса имелась специальная. Вообще, этот лес горожане любили, гуляли там, это ведь так здорово - настоящий лес прямо в городе!
    Пока в 1981 году в этом лесу не убили девочку из нашей школы - Таню Б. Изнасиловали и жестоко убили. Мы как раз в этом году выпустились. В то время это было ЧП не то, что районного - областного масштаба. Всю милицию на уши подняли. Но так никого и не нашли. А лес горожане стали не то, чтобы избегать - но уже ходили по нему с какой-то опаской.
    Но тогда, раньше никто еще не мог предположить, что произойдет такое страшное событие. И Таня - обычная девочка, которая училась в параллельном классе... А в лесу мы зимой катались на лыжах, летом играли в индейцев.
    Итак, наши девчонки куда-то пошли, демонстративно не глядя на нас. Мы удивились: "Куда это бабы поперлись?" Ну, а как мы могли еще между собой называть наших одноклассниц - мы, суровые пацаны? Бабы, понятное дело. "Бабы" уходили вдаль.
    И тут Светка Морозова, обернувшись к нам, крикнула: "Мы идем гулять в лес, но вы за нами не ходите! Понятно?" Я тогда подумал еще: "Что за фальшивое жеманство?" Конечно, подумал это какими-то другими словами. Ибо таких слов, скорее всего, не знал еще. Наверное. Или знал. Я ведь мальчик умненький был, книжки взрослые еще до школы читать начал.
    А за Морозовой я бы пошел куда угодно. На край света пошел. Влюблен был в нее потому что. Безответно. Да что я - весь класс влюблен. Но что мне до класса?
    Света являлась гордостью класса - отличницей, красавицей и примерной пионеркой - как такую не любить? Потом она даже стала председателем совета отряда. А я был троечником (иногда "хорошистом") и неактивным пионером. От всей этой безнадежной ситуации я украл две ее фотографии со школьного стенда "Наши лучшие". На одной она в парадной пионерской форме - белой блузке, галстуке и алой пилотке подписывала какое-то важное послание съезду, а на второй - вместе с еще одной девочкой из нашего класса, Ларисой Коваленко (тоже отличницей, кстати) стояла в почетном карауле у городского Вечного огня.
    Меня сейчас очень сильно настораживает это словосочетание. Сразу вспоминаются слова из Покаянного канона: "Помысли, душе моя, горький час смерти и страшный суд Творца твоего и Бога: Ангели бо грознии поймут тя, душе, и в вечный огнь введут: убо прежде смерти покайся, вопиющи: Господи, помилуй мя грешнаго". Но тогда вряд кто-то задумывался о таком смысле, да и просто - знал ли? Более того, уверен: и сейчас очень многие не согласятся со мной в том, насколько ужасен сам этот символ, не только его название - пятиконечная звезда, из которой вырывается пламя - над могилой павших воинов.
    Я опять отвлекаюсь в своем повествовании. Я снова "растекашася мысею по древу". Правда, в это раз все эти "ответвления" какие-то нерадостные.
    Впрочем, такова и сама наша жизнь: плохое рядом с хорошим, радостное - рядом с трагическим... Жизнь и смерть - они всегда рядом...
    Светка крикнула и я подумал, какое же это фальшивое жеманство. Мне было больно, что предмет моего обожания так ведет себя. Я как-то даже разочаровался немного. Где ее девичья честь? Да и вообще как-то глупо так вести себя. И, возможно, так же подумала Лариса Коваленко - та девочка, что стояла в почетном карауле рядом со Светой на украденной мною фотографии. Я видел, как неодобрительно она покосилась на нее - неформального, впрочем, позже и вполне официального - лидера нашего класса. Неужели я все это видел тогда, все понимал? Или мой разум сейчас приписывает детским воспоминаниям такие "взрослые" психологические оценки? Мог ли я их давать тогда?
    Думаю - да, мог, возможно, другими словами. Но я как-то рассуждал тогда... Я жалею, безумно жалею, что "повзрослев", в старших классах я порвал и выбросил свои записи - нет, это был не дневник, я вел их крайне не регулярно. "Здравствуй, мой дорогой дневничок!" - нет, такого не было. Но я очень хорошо помню, например, совершенно патетическую запись в блокноте, начинающуюся словами: "Сегодня меня принимают в пионеры..." - и дальше что-то о том, какая это великая честь. Я, действительно, тогда так думал. Став старше, я стал более иронично относиться к этому. А тогда...
    О! Я вспомнил один эпизод, когда я проявил себя прямо как Мальчиш-Кибальчиш перед буржуинами:
- Молчишь, Кибальчиш?
- Молчу-кибальчу...
    У нас с моим старшим братом были у каждого свои обязанности по дому, у меня, в частности - мыть посуду. Брат отвечал за выполнение своих обязанностей и за выполнение мною моих. Такая, видимо, доля у всех старших братьев.
    И вот я тогда, став пионером, должен был после обеда помыть посуду. Но куда-то хотел срочно убежать, на улицу, не помню. Брат меня не отпускал. "Сначала помоешь, потом пойдешь" - отрезал он. Я обещал, что помою ее позже, когда вернусь, ДО прихода родителей с работы. И тогда брат сказал: "Дай честное пионерское, что помоешь". Я торжественно поднял руку в салюте: "Честное пионерское!"
    Я, конечно, выполнил это обещание, связанное такой Великой Клятвой. А вечером - я не уверен, отмечали ли мы с родителями как-то торжественно эту пионерскую бармицву, наверное, должны были - но хорошо помню, как похвастался маме, что я вот уже применил на практике твердость своего пионерского слова и рассказал ей про эту ситуацию.
    Мама, вопреки моему ожиданию, не похвалила меня, а сказала что-то в том духе, что негоже тратить такие клятвы на столь ничтожный повод. И мне стало как-то неловко и стыдно, как будто я был девственницей и отдался, выйдя из дому, первому попавшемуся клошару.
    Я не понимаю, почему мама тогда так сказала. Неужели она на самом деле в это верила? Ведь и мы сами, позже, классе в шестом-седьмом уже старались не надевать надоевший красный галстук (в комсомол вступали позже, в восьмом классе; ну, значок ВЛКСМ было носить как-то уже солиднее), про "честное пионерское" и говорить нечего - смешно просто. Мы рассказывали друг-другу "политические" анекдоты, слушали "упаднические" песни "Машины времени" - идеология трещала по швам. Впрочем, моя мама была активистом и народным депутатом, возможно, она хотела воспитать меня идеологически правильно.
(продолжение следует)