О безусловной пользе трупов

ochendaje — 17.09.2014


Молодое американское государство, начав свою историю с победы в Войне за Независимость, спустя всего пять лет столкнулось с первыми массовыми беспорядками. Общественная драка началась с весьма сомнительной шутки хирурга с отрезанной рукой. Она получила название «Антиврачебный бунт»...



Для начала сделаем небольшое отступление. В конце 18–го века в США у работников медицинских учреждений не было возможностей легально доставать тела для изучения и обучения молодых врачей–студентов. Это привело к тому, что эти учреждения платили очень приличные деньги людям, которых назвали «похитители трупов».
Они, преимущественно по ночам, раскапывали свежие могилы, вытаскивали тела и нелегально поставляли их медикам. Бывали случаи, когда и сами медицинские работники совершали ночные рейды за материалом для исследований. Жители города предпринимали различные попытки уберечь покойников.

Те, что побогаче, заказывали специальные защищенные от вскрытия гробы или нанимали вооруженную охрану, которая днём и ночью дежурила на кладбище в течение двух недель, пока охраняемый представлял интерес для врачей. Так продолжалось до тех пор, пока 13 апреля 1788 года не произошла непредсказуемая череда событий.


Утром у Нью–Йоркского госпиталя играли мальчишки. Один из них, ведомый любопытством, залез к одному из окон и увидел студента Джона Хикса, который анатомировал тело. Джон заметил мальчишку и, видимо решив подшутить, схватил руку, только что отделенную от трупа, начал махать ей и закричал мальчику, что это рука его матери.


Это так и осталось бы циничной шуткой, если бы у мальчика на днях действительно не умерла мать. Мальчик в страхе прибежал к отцу и всё ему рассказал. Полный эмоций отец двинулся прямиком на кладбище. И надо же было такому случиться, что могила его жены была пуста! Более того, она была разграблена второпях и даже не засыпана. Разъяренный муж собрал своих друзей и знакомых, и негодующая толпа пошла на госпиталь.


Ворвавшись в здание, люди нашли ещё несколько трупов, что ещё больше разозлило их. Одного врача и несколько студентов, которые не успели сбежать, толпа схватила и вытащила на улицу, собираясь предать суду Линча. Но подоспевший мэр города спас их: он публично арестовал их и направил за решетку.

Всё новые люди, найдя подтверждение ходившим слухам про похитителей–медиков, примыкали к протестующим. На третий день волнений несколько тысяч человек двинулись по Бродвею в поисках Джона Хикса. Когда они подошли к зданию суда и принялись забрасывать его камнями, органам правопорядка был отдан приказ стрелять на поражение. Десятки погибли, прежде чем бунт удалось подавить.

Правительство мгновенно отреагировало на возникшее недовольство. Был принят закон о предоставлении тел казненных преступников для медицинских исследований. Но, несмотря на это, тел всё равно не хватало, и нелегальная охота за трупами продолжалась вплоть до середины 19–го века.

"Вскрыть умершего необходимо, — без этого клиническое преподавание теряет всякий смысл. Но для матери вскрытие ее ребенка часто составляет не меньшее горе, чем сама его смерть; даже интеллигентные лица большею частью крайне неохотно соглашаются на вскрытие близкого человека, для невежественного же бедняка оно кажется чем–то прямо ужасным; я не раз видел, как фабричная, зарабатывающая по сорок копеек в день, совала ассистенту трехрублевку, пытаясь взяткою спасти своего умершего ребенка от "поругания". Конечно, такой взгляд на вскрытие — предрассудок, но горе матери от этого не легче. Вспомните вопль некрасовской Тимофеевны над умершим Демушкой:
Я не ропщу,
Что бог прибрал младенчика,.
А больно то, зачем они
Ругалися над ним?
Зачем, как черны вороны,
На части тело белое
Терзали?.. Неужли
Ни бог, ни царь не вступятся?
Однажды летом я был на вскрытии девочки, умершей от крупозного воспаления легких. Большинство товарищей разъехалось на каникулы, присутствовали только ординатор и я. Служитель огромного роста, с черной бородой, вскрыл труп и вынул органы. Умершая лежала с запрокинутою назад головою, широко зияя окровавленною грудобрюшною полостью; на белом мраморе стола, в лужах алой крови, темнели внутренности. Прозектор разрезывал на деревянной дощечке правое легкое.
— Вы что тут делаете, а? — вдруг раздался в дверях задыхающийся голос.
На пороге стоял человек в пиджаке, с рыжею бородкою; лицо его было смертельно бледно и искажено ужасом. Это был мещанин–сапожник, отец умершей девочки; он шел в покойницкую узнать, когда можно одевать умершую, ошибся дверью и попал в секционную.
— Что вы тут делаете, разбойники?! — завопил он, трясясь и уставясь на нас широко раскрытыми глазами. У прозектора замер нож в руке.
— Ну, ну, чего тебе тут? Ступай! — сказал побледневший служитель, идя навстречу мещанину.
— Ребят здесь свежуете, а?! — кричал тот с каким–то плачущим воем, судорожно топаясь на месте и тряся сжатыми кулаками. — Вы что с моей девочкой исделали?
Он рванулся вперед. Служитель схватил его сзади под мышки и потащил вон; мещанин уцепился руками за косяк двери и закричал: "Караул!..".
Служителю удалось, наконец, вытолкать его в коридор и запереть дверь на ключ. Мещанин долго еще ломился в дверь и кричал "караул", пока прозектор не кликнул в окно сторожей, которые увели его.
Если у этого человека заболеет другой ребенок, то он разорится на лечение, предоставит ребенку умереть без помощи, но в клинику его не повезет: для отца это поругание дорогого ему трупа — слишком высокая плата за лечение."



Источники: (1), (2), (3), (4), (5), (6)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив