«NN сделан камер-юнкером»: камер-юнкеры..

МОЯ ЗАДУМЧИВАЯ РУСЬ.... — 01.07.2013

wise-cat вывесил фотку

В. С. Садовников: вид Зимнего дворца со стороны Адмиралтейской площади в начало 1840-х годов..

Название чина (затем звания) камер-юнкера заимствовано из немецкого языка в начале XVIII в. и происходит от Kammerjunker (образовано сложением Kammer – комната и Junker – дворянин). После того как в 1809 г. чин камер-юнкера был преобразован в придворное звание, отношение к этой милости стало двойственным. Практического, житейского интереса в этом теперь не было. Звание камер-юнкера дало повод для иронии героя «Записок сумасшедшего» Н. В. Гоголя: «Что из того, что он камер-юнкер. Ведь это больше ничего, кроме достоинства: не какая-нибудь вещь видимая, которую можно было бы взять в руки. Ведь через то, что камер-юнкер, не прибавится третий глаз на лбу» [80]. В то же время быть камер-юнкером было престижным в мнении светского Петербурга.  Писатель, сподвижник Н. А. Некрасова, И. И. Панаев вспоминал о своей службе в 1830 - 1844 годах (с перерывом на отдых на два года) чиновником Государственного казначейства и младшим помощником столоначальника в Министерстве народного просвещения: «Я решился вступить в штатскую службу, вопреки желаниям моих близких, которые утешались мыслию, что я буду камер-юнкером. Мне самому очень хотелось надеть золотой мундир. Я даже несколько раз видел себя во сне в этом мундире и в каких-то орденах и, просыпаясь, всякий раз был огорчен, что это только сон… Служба решительно не давалась мне, или лучше сказать, я никак не мог подчиниться ей. У меня не оказывалось ни малейшего честолюбия. Камер-юнкерство уже перестало занимать меня; но мои близкие всякий раз, когда производили в камер-юнкера сына или родственника их знакомых, с упреком говорили мне:

– NN сделан камер-юнкером. В каком восторге от этого его родители, и какой он прекрасный молодой человек, как он утешает их, как отзывается о нем начальство! Это примерный сын!

И за такими речами следовал обычно глубокий вздох»[81].

Среди камер-юнкеров было много служащих в центральных государственных учреждениях, особенно часто ими были дипломаты и чиновники Министерства иностранных дел. Чиновником особых поручений при Министерстве внутренних дел числился надворный советник, камер-юнкер граф Алексей Сергеевич Уваров (1828–1884), сын министра народного просвещения Сергея Семеновича Уварова, один из основателей Московского археологического общества. Одно время он служил в Министерстве иностранных дел (с 1845 года), а после поездки на Черноморское побережье в 1848 году стал известен своим трудом «Исследование о древностях Южной России» (опубликовано в 2 частях с атласом в 1851–1856 годах). Перейдя в штат Кабинета камер-юнкером в 1853 году он продолжил свои археологические исследования. По распоряжению царя им было начато изучение скифских курганов Приднепровья, проведены масштабные археологические раскопки в Екатеринославской губернии, в окрестностях древнего Танаиса, в Ольвии, близ Феодосии, в Херсонесе, Неаполе Скифском[82].


«Ян Ксаверий Каневский: портрет археолога графа Алексея Сергеевича Уварова(1825-1884),1843 год»

Причисленным к МВД значился статский советник граф Владимир Александрович Соллогуб (1813–1882), в то время уже известный писатель. После окончания Дерптского университета (1834), «протанцевав, – как он вспоминал, – зиму в Петербурге»[83], в январе 1835 года поступил на службу в МВД чиновником для особых поручений. В мае 1835 года прикомандирован в Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий, наконец, 3 января 1836 года – к тверскому губернатору А. П. Толстому «для занятий по его усмотрению»[84]. Осенью 1837 года В. А. Соллогуб вернулся из Твери в Петербург. В звание камер-юнкера граф Соллогуб назначен 27 декабря 1839 года, когда служил в Харькове[85]. В 40-е годы В. А. Соллогуб  выступил с произведениями в жанре светской повести («Лев», «Медведь», «Большой свет» и др.) в которых с легкой насмешкой изображал пустоту светского общества. В повести «Тарантас», написанной в форме путевых заметок (отдельное издание с иллюстрациями художника А. Агина вышло в 1845 году) изображение нравов сочеталось со славянофильскими настроениями. Повесть вызвала недовольство консервативного общества. Рассказывая об обеде у некоего генерала, В. А. Соллогуб заметил: «Итак, я присутствовал на этом обеде; хозяин, настоящий генерал, служака николаевских времен, сидел, разумеется, во главе стола на первом месте; я вовсе не потому, что имел дурную привычку пачкать бумагу, а потому, что носил камер-юнкерский мундир, сидел по правую руку хозяина; надо сказать, что в те отдаленные времена я имел честь быть не только модным писателем, но даже считался писателем вредного направления, и потому хозяин с самого начала отечески, но строго заметил мне, что "Тарантас" (Боже мой! Тогда еще говорили о "Тарантасе"), разумеется, остроумное произведение, но тем не менее в нем есть вещи очень… того… неуместные…»[86]

Чиновником особых поручений при Санкт-Петербургском гражданском губернаторе был коллежский советник Николай Дмитриевич Бантыш-Каменский, сын тобольского и виленского губернатора Д. Н. Бантыш-Каменского, историка и внука историка-археографа. Перечислять можно долго, Но самым известным камер-юнкером был, конечно, Александр Сергеевич Пушкин. В конце декабря 1833 года  поэт был пожалован в камер-юнкеры, о чем он узнал об этом на балу у графа Алексея Орлова, в дневнике 1 января 1834 года Пушкин лаконично записал: «Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам)… Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством? Доволен, потому что Государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным, – а по мне, хоть в камер-пажи, только б не заставляли меня учиться французским вокабулам и арифметике»[87]. 17 января 1834 года Пушкин писал в дневнике  о бале у графов Бобринских: «Гос[ударь] мне о моем камер-юнкерстве не говорил, а я не благодарил его» [88]. При дворе такое поведение сочли верхом неприличия и 8 апреля 1834 года А. С. Пушкин представлялся Императрице Александре Федоровне. В камер-фурьерском журнале отмечен прием в Золотой гостиной (после пожара в Малахитовом зале), где среди представлявшихся через обер-камергера графа Литта  девятнадцатым чиновником по списку значится: «Камер-юнкер Пушкин благод[арит] за пож[алование] в сие звание»[89].


«Евгений Алексеевич Устинов: поэт Александр Сергеевич Пушкин,1997 год»

В тот же день, 8 апреля А. С. Пушкин писал в дневнике: «Представлялся. Ждали царицу часа три. Нас было человек 20. Брат Паскевича, Шереметев (В. А. Шереметев, орловский предводитель дворянства. – Л. В.), Волховский, два Корфа, Вольховский – и другие. Царица подошла ко мне, смеясь: "Нет, это беспримерно! Я себе голову ломала, думая, какой Пушкин будет мне представлен. Оказывается, что это вы… Как поживает ваша жена? Ее тетка (Е. И. Загряжская. – А. В.) в нетерпении увидеть ее в добром здравии, – дитя ее сердца, ее приемную дочь"… и перевернулась. Я ужасно люблю царицу, несмотря на то, что ей уже 35 лет и даже 36 (в подлиннике – на франц. яз. – А. В.)»[90]. На поздравление великого князя Михаила по случаю пожалования Пушкин отвечал, что «.. до сих пор все надо мною смеялись, вы первый меня поздравили». Вероятно, осведомленный о реакции Пушкина Император сказал княгине Вере Вяземской: «Я надеюсь, что Пушкин принял в хорошую сторону свое назначение»[91].

Отставной штаб-ротмистр А. Н. Вульф, сосед Пушкина по Михайловскому, записал в дневнике 19 февраля 1834 года: «.. Поэта я нашел… сильно негодующим на царя за то, что он одел его в мундир, его, написавшего теперь повествование о бунте Пугачева… Он говорит, что он возвращается к оппозиции»[92]. Тем не менее 28 февраля (на Масленицу) Пушкин с супругой присутствовал на балу в Зимнем дворце 4 марта А. С. Пушкин снова возил Наталью Николаевну в Зимний. В принципе, пожалование камер-юнкером не стало большой неожиданностью - друзья поэта давно хлопотали о придворном чине для Пушкина, что обеспечило бы его более прочное положение в обществе. В мае 1830 года А. С. Пушкин писал Елизавете Хитрово (дочь М. И. Кутузова): «С вашей стороны, очень любезно, Сударыня, принимать участие в моем положении по отношению к хозяину. Но какое же место, по-вашему, я могу занять при нем? Не вижу ни одного подходящего… Быть камер-юнкером мне уже не по возрасту, да и что я бы стал делать при дворе?»[93] В марте 1834 года Александр Сергеевич писал П. В. Нащокину: «…Конечно, сделав меня камер-юнкером, Государь думал о моем чине, а не о моих летах – и верно не думал уж меня кольнуть»[94]. Но дело явно было не в возрасте. Среди камер-юнкеров шестьдесят девять лиц были моложе, но двадцать три – старше Пушкина [95].


«Евгений Алексеевич Устинов: князь Александр Пушкин с женой, 1998 год»

В столице ходили слухи, что Пушкину дали звание камер-юнкера, чтобы «иметь повод приглашать ко двору его жену»[96]. Ни для кого не было секретом, что ухаживания Императора за его женой стали более откровенны; впрочем, они не выходили за рамки обыкновенного флирта,Кроме того, это ухаживание ограждало ее от внимания придворных дон-жуанов. Сам Николай I вспоминал, что часто встречался с ней в свете и искренно ее любил «как очень добрую женщину»[97]. Кроме того, в тот год Пушкин хотел уединиться в деревне, чтобы поправить финансовые дела семьи. Теперь это стало затруднительно, Надежда Осиповна, писала приятельнице 4 января 1834 года.: «…Александр назначен камер-юнкером, Натали в восторге, потому что это дает ей доступ ко двору. Пока она всякий день где-нибудь пляшет»[98]. Проблема заключалась в том, что Пушкин пренебрегал не только служебными, но и придворными обязанностями. Его раздражали церемонии, в которых он должен участвовать, и в его дневнике с этого времени чувствуется неприязнь ко двору.

В 1834 году Пушкин чаще бывает на приемах и балах, но еще чаще манкирует их и Император через В. А. Жуковского передал Пушкину свое неудовольствие по этому поводу. Одновременно обер-камергер граф Ю. П. Литта вызвал его к себе, чтобы «мыть голову». «Я догадался, – писал в дневнике А. С. Пушкин, – что дело идет о том, что я не явился в придворную церковь ни к вечерне в субботу, ни обедне в вербное воскресенье»[99]. В дневнике А. С. Пушкина от 16 апреля сохранилось свидетельство, что (по сведениям В. А. Жуковского) Николай I был недоволен отсутствием многих камергеров и камер-юнкеров на обедне в вербное воскресенье. Граф Литта сокрушался тогда К. А. Нарышкину по поводу отсутствия многих камер-юнкеров, на что обратил внимание Император: «Mais enfin il у a des regies fixes pour les chambellans et les gentilshommes de la chambre» («Но есть же определенные правила для камергеров и камер-юнкеров» – франц.). На это Нарышкин возразил: «Pardonnez moi, се n'est que pour les demoiselles d'honneurs» («Извините, это только для фрейлин» – франц.). (Эвфемизм на французском: «правила» и «регулы» (месячные) у фрейлин[100].) Об этом А. С. Пушкин писал и жене 17 апреля 1834 года.


«Борис Кустодиев. `Портрет Александра Сергеевича Пушкина, 1915 год.»

Нарушением этикета была и неявка Пушкина на празднование совершеннолетия цесаревича Александра Николаевича, состоявшееся в Святую Пасху 22 апреля 1834 года в Георгиевском зале и в Большей церкви, тем более что поэт был в тот день в Зимнем дворце у фрейлины Е. И. Загряжской, тетки Н. Н. Пушкиной. О своем отсутствии Пушкин написал жене в письме, начатом в пятницу 20 апреля и завершенном в воскресенье 22 апреля. Это наиболее резкое и откровенное письмо А. С. Пушкина, не предназначавшееся для посторонних глаз. В эпиграфе, процитированном в начале данной книги, приводится это высказывание. В воскресенье Пушкин дописал: «Нынче великий князь присягал, я не был на церемонии, потому что рапортуюсь больным, да и в самом деле не очень здоров»[101]. Это письмо было распечатано московским почт-директором. Оно было затем скопировано и отправлено А. X. Бенкендорфу и стало известно царю. На перлюстрацию письма Пушкин отреагировал болезненно. 10 мая 1834 года он гневно записал в дневнике: «Г.[осударю] неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, – но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит читать их царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться – и дать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! что ни говори, мудрено быть самодержавным»[102].

Император не дал хода письму, а гнев Пушкина постепенно утих и в письме к А. X. Бенкендорфу от 6 июля 1834 года поэт просил вернуть свое прошение об отставке. Между прочим, он писал об Императоре (вероятно, искренне): «Государь осыпал меня милостями с той первой минуты, когда монаршая мысль обратилась ко мне. Среди них есть такие, о которых я не могу думать без глубокого волнения, сколько он вложил в них прямоты и великодушия. Он всегда был для меня провидением, и если в течение этих восьми лет мне случалось роптать, то никогда, клянусь, чувство горечи не примешивалось к тем чувствам, которые я питал к нему»[103]. В последующие месяцы А. С. Пушкин остался верен себе: в июне камер-юнкер известил обер-камергера, что не сможет быть на праздновании дня рождения Императрицы 1 июля в Петергофе, приглашение на которое почиталось за высокую честь. Судя по всему, отказаться ему не удалось; граф B. А. Соллогуб видел его в придворной карете, заметив, что «из-под треугольной шляпы» лицо поэта «казалось скорбным, суровым, бледным». Другой очевидец, В. В. Ленц, заметил Пушкина, «смотревшего угрюмо» из окна «дивана на колесах», то есть придворной линейки[104].


«  Николай Павлович Ульянов: «Пушкин с женой на придворном балу», 1936 год.»

Камер-юнкер Пушкин пренебрег приглашением на главный праздник и не вызвал жену из деревни, лишив возможности Императора танцевать с ней. Конфликт углублялся. 25 июня 1834 года в день рождения Николая I, Пушкин вручил А. X. Бенкендорфу прошение об отставке. Автограф письма имеет дату 15 июня: «Поскольку семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, я вижу себя вынужденным оставить службу и покорнейше прошу ваше сиятельство исходатайствовать мне соответствующее разрешение»[105]. Современники воспринимали службу А. С. Пушкина как трагикомедию, не понимая подлинной причины призвания А. С. Пушкина ко двору. Граф В. А. Соллогуб писал: «Жена его была красавица, украшение всех собраний и, следовательно, предмет зависти всех ее сверстниц. Для того, чтоб приглашать ее на балы, Пушкин пожалован был камер-юнкером. Певец свободы, наряженный в придворный мундир, для сопутствования жене-красавице, играл роль жалкую, едва ли не смешную. Пушкин был не Пушкин, а царедворец и муж. Это он чувствовал глубоко. К тому же светская жизнь требовала значительных издержек, на которые у Пушкина часто недоставало средств. Эти средства он хотел пополнять игрою, но постоянно проигрывал, как все люди, нуждающиеся в выигрыше»[106]. Последнее обстоятельство было еще одной причиной, препятствовавшей в июне 1834 года встрече поэта с Императором. Пушкин должен был поблагодарить Николая Павловича за крупный заем из казны, но все толковали о его огромном проигрыше в карты.

У поэта были и другие основания ждать нареканий. В письме Наталье Николаевне от 28 июня, объясняя игру в карты желанием развлечься, так как «был желчен», он заметил: «все Тот виноват»[107]. Он опасался, что после праздника его ждет «мытье головы», и желал избежать унижения. [108].Ответ последовал быстро. 30 июня 1834 года накануне празднования дня рождения Императрицы А. X. Бенкендорф писал Пушкину: «…Его Императорское Величество, не желая никого удерживать против воли, повелел мне сообщить господину вице-канцлеру об удовлетворении вашей просьбы…»[109]. Наталье Николаевне поэт сообщил об отставке задним числом, когда все было позади: «На днях хандра меня взяла; подал я в отставку»[110]. Впрочем, около 28 июня А. С. Пушкин намекнул о предстоящем событии: «Мой Ангел, сейчас послал я к графу Литта извинение в том, что не могу быть на Петергофском празднике по причине болезни. Жалею, что ты его не увидишь; оно того стоит. Не знаю даже, удастся ли тебе когда-нибудь его видеть. Я крепко думаю об отставке»[111]. А в конце следующего письма от 30 июня дописал: «Погоди, в отставку выйду, тогда переписка нужна не будет»[112]. Больше всего Пушкина огорчало, что увольнение со службы в Министерстве иностранных дел автоматически закрыло для него архивы – об этом он получил официальное извещение.


Иван Логинович Линев: портрет Александра Пушкина, 1836 год

В августе 1834 года Пушкин намеренно уехал из Петербурга за пять дней до открытия Александровской колонны и не присутствовать на церемонии. Накануне 6 декабря 1834 года («Никола Зимний»), дня именин Николая I, Пушкин записал в дневнике (5 декабря): «Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами, – молокососами. Царь рассердится, – да что мне делать?»[113] И вскоре добавил: «Я все-таки не был 6-го во дворце – и рапортовался больным. За мною Царь хотел прислать фельдъегеря или Арнта» (лейб-медика Н. Ф. Арендта. – А. В.)[114]». Раздражение было понятным. Николай I, как человек военный, любил порядок и следил за дисциплиной придворных чинов и кавалеров. Буквально через десять дней Пушкин с супругой танццевал на балу в Аничковом дворце…

На этом история с камер-юнкерством Пушкина не закончилась. После кончины поэта Николай I решил, что А. С. Пушкина как камер-юнкера надо отпевать не в Исаакиевском соборе, как планировалось, а в придворной Конюшенной церкви. Более того, Николай I хотел, чтобы поэта обрядили в камер-юнкерский мундир[115]. Когда же на покойном оказался фрак, Император был недоволен[116]. На панихиде, по свидетельству А. И. Тургенева, были многие генерал-адъютанты: начальник Военно-походной канцелярии генерал граф А. В. Адлерберг, генерал граф В. А. Перовский, сенатор князь Василий Сергеевич Трубецкой, генерал-майор граф А. Г. Строганов, генерал от артиллерии И. О. Сухозанет, министр внутренних дел Д. Н. Блудов, гофмейстер двора и камергер М. Ю. Виельгорский, лицейские товарищи, Елизавета Хитрово с дочерьми, семьи князя П. А. Вяземского и Н. М. Карамзина, литераторы. Император осыпал милостями семью Пушкина…

Л. В. Выскочков : «Будни и праздники императорского двора »


«В. С. Садовников  Открытие памятника Императору Александру I (1850 год) »

Примечания:

80 Цит. по:  Р. Г. Скрынников Дуэль Пушкина. С. 330.

81 И. И. Панаев  Литературные воспоминания. М., 1950. С. 54.

82 И. В. Тункина  Русская наука о классических древностях Юга России (XVIII – середина XIX в.). СПб., 2002. С. 254–255.

83 В. Л. Соллогуб  Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба. СПб., 1993. С. 180.

84 Там же. Примечания. С. 180.

85 Там же.

86 Там же. С. 180.

87 Л. С. Пушкин  [Дневник 1833–1834 гг.] // Поли. собр. соч. [В 16 т.] Т. 12. [М.; Л.], 1949.

С. 318.

88 Там же. С. 319.

89 Цит. по: Дневник А. С. Пушкина. 1833–1835. М.; Пг., 1923. Комментарии. С. 136.

90  А. С. Пушкин [Дневник 1833–1834 гг.]. С. 324.

91 Р. Г. Скрынников Дуэль Пушкина. С. 104.

92 А. Н. Майков  Пушкин. СПб., 1899. С. 208.

93  А. С. Пушкин Е. М. Хитрово. 19–24 мая 1830 г. // Полн. собр. соч. [В 16 т.] Т. 14. [М.; Л.], 1941. С. 93–94 (Пер. с франц.: С. 411–412).

94 Л. С. Пушкин  Письма последних лет. Л., 1969. С. 31.

95 С. Л. Рейсер  Три строки дневники Пушкина // Временник Пушкинской комиссии. 1981. Л., 1985. С. 150.

96 А. С. Пушкин  ПСС. [В 16 т.] Т. 15. С. 62, 317.

97 М. Л. Корф  Записки // PC. 1899. Т. 99. С. 311. Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. С. 85.

98  М. И. Семевский К биографии Пушкина // Русский вестник. 1869. Ноябрь. С. 90.

99 Л. С. Пушкин [Дневник 1833–1834 гг.] С. 326.

100 Там же.

101 Л. С. Пушкин  Письма к жене. Л., 1986. С. 52.

102 Л. С. Пушкин  [Дневник 1833–1834 гг.] С. 329.

103 Цит. по: Г. Л. Принцева  А. С. Пушкин и Зимний дворец // Пушкин и Зимний дворец / Государственный Эрмитаж. [Выставка. Пушкин и Зимний дворец. 200 лет со дня рождения А. С. Пушкина] / Авторы концепции: Г. Н. Комелова, Г. А. Миролюбова.

А. Г. Побединская, Г. А. Принцева, А. А. Тарасова. СПб., 1999.47 с. [Каталог]. С. 9. См. также: Горбачева Н. Прекрасная Натали. М., 1988. С. 185.

104 Л. С. Пушкин  Письма к жене. Л., 1986. С. 64–65; Соллогуб В. Л. Воспоминания. М.; Л., 1931. С. 594; Ленц В. В. Приключения лифляндца в Петербурге // РА. 1878. Кн. 1.

C. 451–452. Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. С. 106.

105 Л. С. Пушкин  ПСС. [В 16 т.] Т. 15. С. 165.

106 В. Л. Соллогуб Петербургские страницы воспоминаний графа Соллогуба. С. 184.

107 А. С. Пушкин – Н. Н. Пушкиной, 28 июня 1834 г. // Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 15 [М.; Л.], 1948. С. 168.

108 Р. Г. Скрынников  Дуэль Пушкина. СПб., 1999. С. 111.

109 А. X. Бенкендорф – А. С. Пушкину, 30 июня 1834 г. // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 16 т. Т. 15 [М.; Л.], 1948. С. 171.

110 А. С. Пушкин – Н. Н. Пушкиной, около (не позднее) 14 июля 1834 г. // Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 15 [М.; Л.], 1948. С. 180.

111 А. С. Пушкин  – Н. Н. Пушкиной, около 28 июня 1834 г. // Полн. Собр. соч.: В 16 т. Т. 15 [М.; Л.], 1948. С. 167.

112  А. С. Пушкин. – Н. Н. Пушкиной, 30 июня 1834 г. // Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 15 [М.; Л.], 1948. С. 170.

113 Л. С.Пушкин  [Дневник 1833–1834 гг.] С. 333.

114 Там же.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив