Никодимова мудрость в устах Чаплина
diak-kuraev — 30.04.2015 Теги: Чаплин 21 апреля 2015 года в Большом зале Дома Правительства Севастополя :Восхитительное по своему цинизму отрицание сути христианства. Вместо покаяния (= "перемена ума") - "Мы должны оставаться такими как есть", "мы не должны принимать критику", "мы не должны стесняться".
Вспомним недавние декларации высших церковных лиц о том, что православная церковь якобы никогда никого не преследовала, не притесняла и не казнила (с явным намеком на то, что раз мы такие белые и пушистые, то нам на страшно дать еще больше власти над обществом и и страной).
А здесь уже следующий шаг: ну, преследовали, но мы такие, как есть, и стесняться этого не будем. Для нас цари, понуждающие к православному единомыслию и казнящие еретиков, - это святой и всевековой образец, и православная полиция-инквизиция это часть наших святоотеческих и равноапостольных преданий.
И вот Чаплин поминает святого императора Феодосия. "Идея отрицания того великого наследия, которое дает нам святой император Феодосий, это не наша идея, это чуждая нам идея. Попытка отказаться от основ нашей цивилизации".
Император Феодосия призван святым церковными властями вот за эту услугу им:
27 февраля 380 года, спустя год после провозглашения императором, Феодосий издал эдикт de fide catholica («о католической вере»).
"В соответствии с Нашим распоряжением, все народы, находящиеся под управлением Нашей Милости, должны придерживаться веры, переданной римлянам апостолом Петром, ибо она очищает и по сей день".
В 381—385 годах рядом указов запрещены были под страхом смертной казни жертвоприношения и предписано уничтожение языческих храмов.
Как это происходило, видно из рассказа Феодорита Киррского:
"Между тем в Апамею прибыл префект Востока и привел с собою двух тысяченачальников с их подчиненными. Тогда как, боясь воинов, народ оставался в покое, префект пытался разрушить капище Юпитера, величайшее и убранное разнообразными украшениями здание, но, видя крепость и твердость постройки, он понял, что людям невозможно расторгнуть связь камней, ибо они были величины огромной и прилажены один к другому плотно, да еще связаны железом и свинцом. Заметив раздумье префекта, божественный епископ Маркелл послал его в другие города, а сам начал молить Бога о ниспослании пособия к разрушению. И вот наутро сам собою пришел к нему некто - ни строитель, ни каменотес, ни знаток какого-либо другого искусства, а просто человек, привыкший носить на плечах камни и деревья. Пришедши к Маркеллу, он обещал легко разрушить капище и только просил платы двум работникам. Когда же блаженный архиерей обещал дать ее, тот человек придумал следующее: храм, расположенный на высоте, обнесен был с четырех сторон пристроенным к нему портиком. Колонны его были огромны и одной высоты с храмом; в окружности же каждая имела шестнадцать локтей, и камни в них, по своему свойству сохраняя какую-то особенную твердость, нелегко уступали орудиям каменотесов. Тот человек начал подрывать их кругом и подпирать оливковыми деревьями и, подрыв одну, тотчас переходил к другой. Подкопав таким образом три колонны, он подложил под дерева огонь. Но какой-то по виду черный демон препятствовал им по естественному порядку гореть и мешал действию огня. Когда же люди, сделав это несколько раз, увидели наконец свое усилие бесполезным, то донесли о том пастырю, который отдыхал после полудня. Маркелл тотчас побежал в святой храм и, приказав принести в сосуде воду, поставил ее под божественный жертвенник, а сам, повергшись челом на пол, умолял человеколюбивого Господа не уступать более тиранству демона, но обнажить его слабость и свою силу, чтобы отсюда для неверных не родилось повода к большему вреду. Сказав это и подобное и положив знамение креста над водою, он приказал некоему Экитию, удостоенному диаконства и огражденному верою и ревностию, взять воду и поспешить к капищу, с верою окропить дерева и подложить огонь. Когда это было сделано, демон не вынес влияния воды и убежал, а огонь, враждебною себе водою питаясь как бы елеем, обхватил дерева и в одну минуту пожрал их. Колонны же, когда подпор не стало, и сами пали и увлекли двенадцать других. Да и соединенная с ними стена храма была увлечена их силою и повалилась. Распространившийся по всему городу треск был столь силен, что собрал всех на зрелище. Между тем, как скоро сделалось известным бегство противника дьявола, язык каждого подвигался на песнопение Богу всяческих. Так разрушил этот блаженный архиерей и другие капища. Об этом муже мог бы я рассказывать и еще много весьма удивительного, ибо он и сам писал к победоносным мученикам, и от них получил ответы, и наконец лично украсился мученическим венцом" (Церк. история. 5, 21).
Созомен продолжает эту историю: "По другим городам язычники все еще усердно сражались за свои храмы: именно в Аравии - Петрейцы и Акрополитяне, в Палестине - Рафиоты и Газейцы, в Финикии - жители Илиополиса, а в Сирии особенно жители города Апамеи, лежащей при реке Аксиосе. Маркелл рассудил, что их нельзя удобнее отвратить от прежнего богопочтения, как разрушив бывшие в городе и деревнях храмы. Узнав же, что в Авлоне, местечке страны апанейской, есть у них величайшее капище, он взял несколько воинов и единоборцев и отправился туда. Приблизившись к этому месту, Маркелл остановился на таком расстоянии, чтобы до него не достигали стрелы, ибо был болен ногами и не мог ни сражаться, ни преследовать, ни бежать. Но между тем, как воины и единоборцы заняты были осадою храма, некоторые из язычников, узнав, что епископ остался один, вышли с той стороны местности, которая не была занята сражающимися, и нечаянно напав, взяли его, возложили на костер и умертвили" (Церк. история 7,15).
В 392 г. Феодосий издает рескрипт, запрещающий языческий культ, как оскорбление царского величества. Эдикт 391 года установил штрафы за поклонение старым богам:
«Никому не дано права совершать жертвоприношения, никто не должен совершать обход вокруг [языческих] храмов, никто не должен почитать капища. Каждый должен знать, что Наш закон запрещает вход в языческие храмы, и, если кто-либо попытается, невзирая на Наш запрет, совершить те или иные культовые действия по отношению к богам, то пусть знает, что ему не удастся избежать наказания, даже воспользовавшись особыми знаками императорского расположения. Судья […] должен заставить нечестивого нарушителя закона, вошедшего в оскверненное место, заплатить в Нашу казну штраф в размере пятнадцати фунтов золотом».
В итоге языческие культы запрещены вообще; а против христианских еретиков (арианам) им был издано 15 законов (Cod. Theod. XVI, 5, 6—23), которыми, в частности, еретикам запрещалось иметь свои церкви и собираться в населенных пунктах.
«Привилегиями в делах веры должны пользоваться только соблюдающие кафолический закон. Мы желаем, чтобы еретики и раскольники не только были чужды этих привилегий, но и подвержены различным повинностям. Заклейменные позорным именем еретиков, они, кроме осуждения божественного правосудия, должны ожидать еще тяжких наказаний, которым по внушению небесной мудрости заблагорассудит подвергнуть их наше величество» (Cod. Theod. XVI, 1, 2).
На совести имп. Феодосия
Репутация Феодосия как беспредельщика была столь очевидна, что св. Иоанну Златоусту (еще диакону) пришлось произносить "Слова о статуях", чтобы успокоить народ Антиохии, ожидавший тотальных репрессий от своего императора за снос его статуй.
Солунская же трагедия оставила и такой отголосок:
"Об этом достойном плача событии узнал св. Амвросий, когда царь, прибыв в Медиолан, хотел по обыкновению войти в храм Божий, встретил его в преддверии, и воспретил ему вступить в священный притвор, говоря так: «Ты, как кажется, не ведаешь, Государь, великости учиненного убийства; разум твой, и по успокоении гнева, не помыслил об этом: высота сана, может быть не позволила ему сознать грех могущества; напротив, она-то может быть, и омрачила силу рассудка. Но ты должен знать природу, ее смертность и тленность, должен знать и прародительскую персть, из которой мы сотворены и в которую обращаемся, и не обольщаясь блеском порфиры, ведать немощь покрываемого ею тела. Ты властвуешь, Государь, над единоплеменными, даже над сорабами; ибо один Владыка и Царь всех Творец всяческих. Какими же очами будешь ты созерцать храм общего Владыки? Какими стопами станешь попирать этот святой помост? Как прострешь руки, с которых еще каплет кровь неповинного убийства? Как этими руками примешь всесвятое тело Господа? Как к этим устам поднесешь честную кровь, когда исшедшее из них слово гнева несправедливо пролило столько крови? Отойди же и не пытайся прежнее беззаконие увеличивать другими; приими вязание, которое Бог, Владыка всех, утверждает горе: оно целительно и доставляет здоровье» (там же, 18).
Но через два месяца епитимьи последовало прощение.
В последующие века за кровавые репрессии против собственного населения никто из епископов более не отлучал императоров, князей и генсеков от причастия. Это, по чаплински, "основа нашей цивилизации".
Если бы отношения церкви и империи остались на уровне Константина, а не Феодосия, на уровне Миланского эдикта о веротерпимости а не Кодекса Феодосия - много позора не пало бы на церковь. Но от простой помощи Церкви (Константин) был сделан шаг к уничтожению и запрету всего остального (Феодосий). Это -"вершина апостольства"?
Нелюбимый Чаплиным о. Александр Шмеман справедливо писал:
"Надо открыто признать, что именно Церковь требует от государства борьбы с язычеством, отрицает сам принцип терпимости. Забыв о словах Тертуллиана, обращенных к гонителям христианства: «не подобает религии насиловать другую религию», христианский писатель Фирмикус Матернус в произведении «о заблуждениях языческих религий», которое написал он для сыновей Константина, сам призывает их теперь к насилию: «придите на помощь этим несчастным, лучше спасти их помимо их, чем позволить им погибнуть». С Феодосия Великого Церковь - это уже не только союз поверивших, но и союз обязанных верить. Государственная санкция даст Церкви небывалую силу, и, может быть, действительно, многих приведет к вере и новой жизни. Но, в конечном итоге, от нее же для христианского мира придет начало его теперешнего распада и разложения, восстание самого мира против Церкви".
По Чаплину, "Князь Владимир не принуждал силой никого принять свою веру".
"Повесть временных лет" пишет, однако, нечто иное:
"Разослал Владимир посланцев своих по всему городу сказать: «Если не придет кто завтра на реку — будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, — будет мне врагом».
Давно я просил, чтобы наши современные церковные идеологи поделись вслух своими мечтами о том, какое общество они устроят, если им дать карт-бланш.
Так слушаем Чаплина:
"в околобогословской традиции, которую нам пытались привить в 90 годы, считалось, что апостольство бродячих проповедников, которые создавали первую христианскую общину это и только это есть истинное апостольство... Деяния государственных мужей, которые выбрали веру для своего народа, деяния, подобные князю Владимиру, это вершина апостольства; это то, к чему всегда стремилась церковь, в том числе в период жизни первой апостольской общины".
Если именно к этому стремилась община бродячего проповедника Иисуса, то почему же Он не взялся за обращение Ирода или Пилата, а пошел к рыбакам? Зачем Он воплотился так далеко от римского императорского дворца? Эх, не было Чаплина на Предвечном Тройческом Совете о Боговоплощении, а то ведь по его подсказке вся мировая история могла бы пойти иначе...
Но благодаря о. Всеволоду мы хотя бы знаем теперь, "к чему всегда стремилась церковь". Оказывается - к власти. К тому, чтобы вместо ее "бродячих проповедников" миссионерствовали чиновники.
Это и есть стратегия "никодимовщины": влюбить в себя государственную власть (убедив ее в своей лояльности и полезности), и уже через власть понудить к вере народ. Зафиксировать его в православии, а потом уж как-нибудь научить и убедить. Кстати, хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается.
|
</> |