Невоенное. О русской хореографической пластике и русском эросе

maria_gorynceva — 08.05.2010 С подачи Мявы вдумчиво прочитала статью Лены Эрнандес "О женской пластике".

Лена пишет:

Сцена в аэропорту: зал ожидания, задержка рейса, и какая-то трехлетняя кроха, соскучившись, начинает тан цевать, раздувая оборки голубой юбочки. Я говорю своему спутнику: «Смотри, такая маленькая, а уже танцует!» Спутник отвечает мне: «Не уже, а – еще». Всю глубину его правоты я поняла позже, пытаясь научить русских женщин испанским танцам. Сначала мне, испанской цыганке, казалось естественным, чтобы взрослый танцевал лучше ребенка. В Испании многие конкурсы фламенко выигрывают старухи. Они танцуют с чувством судьбы, с привкусом крови во рту, у них в каждом жесте столько пережитого, что выходящая следом молодая танцовщица кажется спортсменкой. Беда в том, что в России можно довольно точно вычислить, в какой момент прекращается пластическое развитие женщины – примерно в старших классах, с последней дискотекой. А ведь в интеллектуальном развитии Вы не останавливались.

Другой мир, другое мировоззрение.

Совсем отличное от нашего, русского. Старухи, говорите, выигрывают конкурсы? Ну, наши деревенские тоже поют и пляшут для фольклористов - когда охотно, когда уговаривать приходится. И в фольклорных конкурсах тоже участие принимают. Однако есть одно маленькое "но" во всём этом. Если в парадигме фламенко для старой испанки вполне естественно ярко нарядиться и пойти выдавать эротические потоки в танце, несмотря на седину, избыточный вес, пресловутый целлюлит, морщины и мозоли, и никому не придёт в голову её осудить, если она красиво двигается и выражает своим танцем то, что "цепляет" зрителей, то для традиционной русской культуры такое не то что нехарактерно - недопустимо. И не потому, что русские старухи не умели "петь с привкусом крови во рту" или забывали, как надо плясать. Моё общение с ними в экспедициях показало мне, что они, прежде времени состарившиеся от тяжёлой работы и неласковой судьбы, несут в себе неугасимый огонь вечной женственности - однако, в отличие от испанских сверстниц, старательно прячут его под сосудом, в точности по евангельской притче. Почему? А потому что "непристатно". (Об особенностях восприятия пожилого возраста у русских я уже немного писала.)

И дело тут не только и не столько в недопустимости демонстративной эротики в старшем возрасте. Можно подумать, русские люди не знали, что это такое и откуда берутся дети. Судя по тому, что нам даёт древнерусская литература и старообрядческий фольклор, многое из неё усвоивший, эротика и всё, связанное с активностью материально-телесного низа (в смысле М.М. Бахтина), ассоциировалось с культурно-маргинальным, "нехристиянским", а "нехристиянское" - это, по сути, то, что приближает человека к животному (младенец до крещения у старообрядцев читался "поганым", т.е. сакрально нечистым, подобно, например, собаке). Животное начало молчаливо признавалось в молодёжном общении - всё-таки так называемый русский народ был не глупее других и понимал, что без эротики не будет продолжения рода, а стало быть, необходимо, чтобы девки и парни как-то эти хтонические, хаотические энергии выражали. Хорошо известно, что во время праздничных хороводов и плясок молодёжи на улице где-нибудь рядом на брёвнышках рассаживались старухи, оглядывали нарядных девок и с рустикальной непосредственностью вслух обсуждали их стати, достоинства, умение двигаться и носить наряды - т.е. оценивали девушек именно с эротически-репродуктивной точки зрения. Даже старообрядцы, которые называли "мирские" песни "бесовской песнёй и пляснёй", для молодёжи всё-таки дели "скидочку" - строгость строгостью, но ходили девки и на поседки, и на игрища, и в карагоды.

Однако чем старше становился человек, тем больше должно было в нём становиться "християнского" и меньше - "бесовского", "животного". Это было достаточно наглядно выражено в субкультурах многих старообрядческих согласий и менее ярко у "никониян" (но тут многое зависело от локальных культурных традиций). Однако как бы там ни было, тенденция у русских была такова: "бесовская песнЯ и плясня" и даже открытые проявления эротики (вплоть до ритуального свального греха) - для неженатой молодёжи и - в меньшей степени - для молодых женатых пар, особенно по первому году; но чем больше тебе лет, тем больше животное должно редуцироваться в человеке, причём показательно. Те, кто не следуют этому пути, демонстрируют своё отклонение от "християнства" - иными словами, старухи, которые в дореволюционной деревне пустились бы плясать перед молодёжью на улице, рисковали бы прослыть чем-то вроде язычниц.

(У Тэффи есть замечательный рассказ "Явдоха". И хотя в нём речь идёт об украинцах, там, в сущности, показано именно то, о чём я говорю здесь: старуха, которую односельчане всё-таки уговаривают "поскакать", "прощается" перед иконой, поскольку совершает "непристатность", грех для своего возраста и статуса - пляшет в присутствии молодёжи, да ещё и с парнем:

И вдруг запросили все:
-- Бабка Сахфея, поскачи! Бабка Сахфея, поскачи!
Небольшая старушонка в теплом платке, повязанном чалмой, сердито отмахивалась, трясла головой -- ни за что не пойдет.
-- И чего они к старой лезут? -- удивлялись те, что не знали.
А те, что знали, кричали:
-- Бабка Сахфея, поскачи!
И вдруг бабка сморщилась, засмеялась, повернулась к образу.
-- Ну ладно. Дайте у иконы попрощаться. Перекрестилась, низко-низко иконе поклонилась и сказала три раза:
-- Прости меня, Боже, прости меня, Боже, прости меня, Боже!
Повернулась, усмехнулась:
-- Замолила грех.
Да и было что замаливать! Как подбоченилась, как подмигнула, как головой вздернула, и-их!
Выскочил долговязый парень, закренделял лапотными ногами. Да на него никто и не смотрит. На Сахфею смотрят. Вот сейчас и не пляшет она, а только стоит, ждет своей череды, ждет, пока парень до нее допрыгнет. Пляшет-то, значит, парень, а она только ждет, а вся пляска в ней, а не в нем. Он кренделяет лапотными ногами, а у ней каждая жилка живет, каждая косточка играет, каждая кровинка переливается. На него и смотреть не надо -- только на нее. А вот дошел черед -- повернулась, взметнулась и пошла -- и-их!
Знала старуха, что делала, как перед иконой "прощалась". Уж за такой грех строго на том свете спросится. )

Лена Эрнандес считает, что русских женщин ей трудно учить раскованности движений из-за того, что русской-де культуре присущи "застенчивость и целомудренность". Есть и это, но последний свой родной зуб даю, что Лена, по всему судя, не видела настоящей, аутентичной русской пляски. Не в застенчивости нашей культуры дело - а в том, что мы её, эту аутентичную культуру, хорошо и прочно забыли и забываем. Причин этого я сейчас касаться не буду - но, думаю, со мной многие согласятся.

Прочитав у Мявы в комментариях, что русская народная хореография не раскрывает то, что я у себя люблю обозначать как Дикую Женщину, я тут же за русский народ обиделась. Потому как доводилось мне наблюдать неоднократно то самое осуждаемое деятелями Церкви "многовертимое скаканье", за которое именно что надо "у иконы прощаться".

Много-много лет назад приезжал к нам на один из первых фольклорных фестивалей в Академгородке хор семейских из села Большой Куналей (Республтка Бурятия). Большой Куналей считается чем-то вроде образцово-показательного семейского села, в котором сохранились старые избы с традиционной росписью интерьера, предметы утвари, которыми пользуются в быту и старинные костюмы с золотошитыми кокошниками (в виде шапочки, натягиваемой на кичку с рогом), бусами из огромных янтарей и тяжёлыми полушёлковыми шалями.



Семейские считаются старообрядцами, но живут довольно открыто и "светски", если можно так выразиться. В особенном почёте у них песни - та самая "бесовская песнЯ", не без плясни, конечно. Покойный Дмитрий Викторович Покровский говорил нам, что русская проголосная, полифоническая песня сохранилась у русских среди казаков на Дону и у семейских Забайкалья. Я не этномузыколог, оставляю это утверждение на его совести - однако факт остаётся фактом: манеру семейских не спутать ни с какой другой.

Хор Большого Куналея состоял большей частью из женщин среднего возраста - дам крепких телом, коренастых, что подчёркивалось ещё и покроем их сарафанов (см. фото - взято отсюда) - преимущественно круглых, борёных поверху, подпоясываемых почти под грудью. Поверх пояса повязывается ещё фартук, верхняя часть которого служит своего рода внешним бюстгальтером.

Костюмы очень яркие, изумительно красивые, но женщины в них становятся похожи на колобки. Паче того: я заметила, что на худых женщинах семейский костюм сидит некрасиво, болтается как-то жалко - он рассчитан на ТЕЛО. И вот одна из песен хора как раз была про тело.

Было это в Доме учёных. Выплыли тётушки и немногочисленные дядюшки на сцену, выстроились полукругом, спели несколько песен. Хорошо спели, им горячо аплодировали - очень уж они живые и настоящие. А затем вышла вперёд весьма упитанная дама лет за пятьдесят, маленькая, весом килограммов под сто, в зелёном сарафане и розовой рубахе, в полушёлковой шали, классически повязанной "корабликом" поверх кички с рогом, в пудовых янтарях в три ряда, и запела плясовую:

Бо-ка мои, бока,
Толсты окорока...

Зал грохнул. А певица, немало не смутившись, подняла высоко правую руку и повертелась, чтоб все могли убедиться: бока присутствуют.

...Кому мои бока
Досы-та-а-ну-ты-ся! - подхватил хор.

Темп постепенно убыстрялся:

Кому мои бока
Доста-нут-ся -
Ивану-болвану
Нетё-о-санному.

Нетёсынныму
Да неболваненныму... - поющие всё больше входили в раж.

И тут произошло невероятное. Запевала вдруг топнула ногой в мягком сапожке, широко раскинула руки и... Полетела? Поплыла по кругу? Если б не облачка пыли, выпархивавшие из под её сапог, я бы поклялась, что она стремительно и плавно летит над досками сцены, делая ногами филигранные, тончайшие движения, ловкая, изящная, неудержимая, как ветер...

Зал взревел.

У Ивана, у болвана
Жена прядея была -
Что неделя, то куделя,
Что ни де-ень - сто кудель... - бушевал хор.

А плясунья неслась по сцене (или над нею?), лихо скругляя углы и занося своё грузное тело на разворотах с такой лёгкостью и грацией, как будто земное притяжение больше не имело над ней власти. То ли огромная, пёстрая бабочка, то ли жар-птица, то ли живой огонь, то ли поток полой воды, то ли всё вместе...

Как на этом мотовиле
Грибы выросли,
Грибы выросли,
Цыплят высидели.

Публика неистовствовала.
Когда песня кончилась, плясунье устроили бурную овацию с восторженным "у-у-у!" В этом "у-у-у" явственно слышались характерные басовитые ноты, какие начинают издавать мужчины, когда их нижняя чакра впечатлена.

На поклоны на авансцену выходила немолодая, некрасивая, толстая женщина, которую без малого тысяча человек дружно обожали.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив