Нетипичный фронтовик

chipka_ne — 11.05.2020

Ничего не стала писать ко Дню Победы. Во-первых — пятница-суббота, сначала некогда, а потом выключаем компьютер.

Во-вторых — чахлые холивары и без моего участия дотлевают. 

А я и так в последние карантинные дни всё вспоминаю и вспоминаю. Раньшую жизнь, своих родителей, их родню, их фронтовых друзей — и чем больше вспоминаю, тем, знаете, меньше хочется праздновать.

У меня папа, отвоевавший — реально отвоевавший восемь лет, имевший иконостас боевых наград, ранения и контузию — никогда и ничего не рассказывал о войне. Вот реально — никогда и ничего. У меня очень цепкая память, я себя помню фрагментами лет с 3-х, папины рассказы о детстве, о братьях-сестрах, о техникуме, о жизни в Китае помню, а вот на месте войны — пустота. Чёрная дыра. Иногда на попытки расспросить отшучивался — для этого у нас мама есть, она любит по митингам... Очень кисло относился к приглашениям постоять на трибуне, когда в 60-е возобновили торжества по случаю 9 мая. 

Вот гостей пригласить и поляну накрыть — это с радостью. Причём, если погода позволяет, то «поляну» в буквальном смысле слова, выехать на машине в лес за ландышами, и устроить пикник на травке. После обеда вздремнуть в тенёчке, чтобы «фронтовые сто грамм» выветрились и вернуться вечером в уже притихший и опустевший город — шума-гама папа не любил. 

Что он любил — так это встречи с однополчанами, но не на трибунах, а за столом, они проводились не в мае, а, как правило, в марте, в Москве, приуроченные к какой-то памятной дате из истории 39-й армии. Ну, и каждый год визиты — мы к вам, а вы к нам, запросто, без особого предупреждения. Я только лет в 10 сообразила, что далеко не все, кого я звала дядями Ванями и тётями Анями — нам действительно родня. Это были фронтовые друзья моих родителей — ближе, чем любая родня.

Кроме этого, несколько лет писал во все инстанции, занимаясь поисками провавшего без вести брата Ивана, помогал вместе с остальными братьями-сёстрами его вдове с двумя детьми (формулировка «пропавший без вести» означала, что пенсию вдове и детям платить не будут — а ну как ваш муж и отец в плену жировал, предавая родину за бочку варенья и корзину печенья!) — и ведь нашёл его могилу и детей и внуков его туда привёз! И установил, что тот погиб в бою — это было для него настоящим делом, а не митинги и не парады. 

И фильмы не любил военные. Любил безыдейное цветное кино, про любовь и комедии — лучше, чтоб «не наши». Очень хорошо пел, мама рассказывала, что влюбилась в него сначала, когда услышала, как он поёт «Вася-Василёк», а потом увидела, как крутит «солнце» на турнике. Но военную песню при мне пел только одну «Дороги» да и то редко — всё больше «Ой, чи то кінь стоїть» или «Несе Галя воду», джентельменский застольный набор 

Всякие юбилейные медали, на которые пошла мода, если не ошибаюсь, с середины 60-х, презирал искренне и непедагогично называл «цацками», а потом любимым внучкам давал поиграть по первой просьбе к маминому ужасу (а нынче, как глянешь, на фоточки бодреньких румяных ветеранов — чуть ли не моих ровесников - и медальки-то у них такие же... румяные и блестящие, вчерась с фабрики). Ну, и нарядные машынки с портретом усатого доставляют отдельно.

Был один случай в раннем детстве, когда папа меня ужасно напугал. (Вообще человек спокойный, неторопливый и редко повышающий голос, когда он раз-другой в жизни впадает в гнев — то пугает гораздо больше, чем тот, кто орёт постоянно). А вспомнила я это, когда увеличивала для ЖЖ крошечную, размером с кадрик на плёнке единственную фотографию живого Вити. На втором этаже виллы, где папу поселили, до этого жила уже семья какого-то военного, я так и не знаю ковёр и портрет на стене остались от прежних жильцов или уже родители этим обзавелись? Дома у нас этого ковра в числе привезённых из Китая вещей не было. А в портрете мне сначала почудился Сталин — усатый же! — но присмотревшись засомневалась: усы какие-то не такие — с заострёнными кончиками и лицо удлинённое — так и не разобрала, кто это такой. Может, и Сталин — мама любила периодически творить себе кумиров и была горячей его поклонницей, так что вполне могла повесить портрет — тогда, после войны. 

Но случай, когда папа меня напугал, произошёл уже году в 60-м в Луцке, когда никаких таких портретов дома не висело. 

В школу я ещё не ходила, но читала уже бегло, не читала — заглатывала всё, до чего дотягивалась. Очень стихи любила, маминого любимого Некрасова, разумеется. Но и детские, более соответствующие возрасту, тоже, конечно. И одной из самых любимых книжек у меня был толстенный том Маршака — я сейчас всё пытаюсь найти на букинистических сайтах это издание. Там было всё — вот всё: от малышовых «Деток в клетке», «Сказки о глупом мышонке»,  стихов о детском садике: «...голубые трусики, беленькие майки», до больших, «для пионеров», поэм «Быль-небылица» и «Ледяной остров». Интересно, помнит кто-нибудь это сейчас:

«Ну, что вы, дедушка, завод
нельзя продать на рынке!
Завод — не кресло, не комод,
не шляпа не ботинки!» 

или:

«Румяный маленький кадет,
как офицерик, был одет
и хвастал перед нами
мундиром с галунами». 

По этой книжке учился читать ещё мой брат и была она очень потрёпанная, переплёт отваливался, некоторые страницы подклеены, мама всё время мне напоминала о том, что обращаться с ней надо бережно, а аккуратист-папа, устав от бесконечных попыток починить переплёт, отнёс однажды её в ремонт, к настоящему старому кустарю-переплётчику (батюшки, ребяты, я  ещё застала и жестянщиков-лудильщиков-паяльщиков, и точильщиков ножей с вот этим фейерверком искр из-под точила, и мастериц, изготавливающих искусственные цветы, и вот переплётчика — еврея, представьте себя, в чёрненькой, как мне тогда казалось, тюбетеечке и с заложенными за уши пейсами). В каморке его было тесно, пыльно, душно, на керосинке томился жуткого вида клей с удушливо-сладковатым запахом, книги принесённые на ремонт, громоздились на расшатанной этажерке неопрятной кучей, и мне было страшно до слёз оставлять там любимую книжку. Но через два дня я счастливо ахнула, получив её обратно — переплёт был красивого бутылочного цвета, матовый с мраморными разводами, корешок коричневый из блестящего коленкора, каждая страничка внутри разглажена и даже словно бы выстирана, а надпись «С. Маршак» на корешке переплётчик вывел с завитушками, и позолотил, и позолота эта довольно долго не стиралась (потом оказалось, что это был бонус за то, что папа устроил его внучку на работу телефонисткой, что тогда считалось работой почти престижной). 

А спустя пару недель случилось ужасное.  У меня был день рождения, закончился детский дневной праздник с тортом и лимонадом, вечером пришли взрослые гости — в основном маминого круга, учительского. И мама решила на мою беду похвастаться и обновлённой книжкой, и моими способностями. Нет, на табуреточку меня не ставили — просто попросили именинницу прочесть что-нибудь любимое. А любимым на тот момент был «Ледяной остров» — история чудесного спасения лётчика-полярника, с саспенсом, приключениями и хэппи-эндом. И я прочла «с выражением» последнюю часть. Вряд ли кто-нибудь сейчас эту увлекательную, написанную в 1947-м году историю, помнит, кончалась она следующими строками:

...Для этого стоило прыгать с высот,
В седой океан, на изрезанный лёд,
На снег между тёмных проталин,
Куда нас на помощь товарищу шлёт
От имени Родины Сталин!

Звонкое слово «Сталин» мне ужасно нравилось , и я отчеканила его с особенным нажимом. 

И тут папа встал, подошёл ко мне, очень резко, почти грубо, взял у меня из рук красавицу-книжку, с каким-то остервенением выдрал из неё два листа, скомкал их и зашвырнул в печку. И вышел из комнаты, хлопнув дверью. Я даже не расплакалась — просто захлебнулась от ужаса. Так поступить с книжкой, которую он столько лет подклеивал? Которую носил к переплётчику? За которую заплатил большие, по моему мнению, деньги? (Для меня тогда всё, что больше рубля, казалось большими деньгами).
Мама вымученно улыбалась, не зная, что сказать. Гости тоже онемели — папу все хорошо знали, как немногословного, спокойного, улыбчивого и гостеприимного человека — никто не знал, как реагировать. Положение спасла, как ни странно, самая бестактная и шумная тётка, мелкая начальница из облоно. Она всё это время спокойно дожёвывала отбивную, запивая сладким вином и не слушая моё художественное чтение. К моменту, когда папа хлопнул дверью, она уже всё дожевала, допила, икнула, деликатно прикрыв рот ладошкой, оглядела стол и спросила, как ни в чём не бывало:

— Хозяйка, а чаем поить гостей будем — нет? 

Все тут же ожили, заговорили преувеличенно громко, задвигали стульями, стали наперебой предлагать помощь — убрать со стола, подать чашки, нарезать тортик, разложить варенье по вазочкам — и кое-как инцидент растушевался. 

Только я всё никак не могла успокоиться — я даже смотреть боялась на испорченную книжку и всё вспоминала чужое, застывшее папино лицо...

Утром я нашла у себя возле подушки совершенно роскошную книжку, изданную в Чехословакии «Золушку». Она была не просто иллюстрированная, а с секретом — раскрываешь её, например,на странице с появлением феи, а там — раздвижная картинка, тянешь за картонный хвостик - и потрёпанное платьишко героини меняется на роскошный бальный наряд. Кони с помощью нехитрых картонным шарнирчиков били передними копытами, колёсики кареты крутились, дворцовая лестница становилась объёмной, а принц двигал рукой в нарядной перчатке, примеряя Золушке хрустальный башмачок.

В книжку была вложена открытка: «Любимой доценьке от папы». 

Мало о чём из пропавших вещей я жалею так, как об этой «Золушке» и об открытке.

О том, что было на дне рождения, я постаралась забыть. Маршака на «Ледяном острове» старалась не открывать. Однажды случайно обнаружила, что грубо оборванные обрывки страниц аккуратно подрезаны ножничками. 

Потом мама этот том кому-то отдала.

Папа роскошно выглядел до самой смерти. Не лысел на зависть всем своим ровесникам. Проседь у него появилась поздно и такая картинно-эффектная —  словно в парикмахерской на заказ мелирование делали. За всю жизнь имел один-единственный запломбированный зуб. Не пил, не курил. Хобби типично «мальчиковые» — автомобиль, рыбалка, охота. Стройный и спортивный. Красавец. Его обрюзгшие краснолицые, златозубые ровесники вздыхали: «нам бы твоё здоровье!» Сглазили. Я сейчас старше его — он умер в 64 года. Всё, всё, пережитое в детстве и на фронте аукнулось. 

Кто-то ждёт какого-то вывода? А нету никакого вывода. Просто вспоминается.

И раз уж в нескольких постах мне к слову вспомнился Китай, то вот несколько чудесных папиных портретов с того времени. Это уже 48-й год, после того как они, уж не знаю как, пережили-переплакали смерть первенца Вити, а потом родился Валерик, а они были молодые ещё совсем — маме 26, папе 30, войны больше не будет никогда, и жизнь, вопреки всему, просто обязана быть прекрасной!

Фотосессия, кстати, сделана в белоэмигранском ателье — в Дальнем была большая община послереволюционных беженцев из Советской России — людей с так называемыми «нансеновскими паспортами». 

Как-нибудь и об этом напишу.

Оставить комментарий

Популярные посты:

albinus

Часы Casio: почему они остаются выбором номер один среди ценителей

katia_lexx

Иллюстрация из книги «Мотыльки», 1925

werewolf0001

Магазин СВД на 20 в серии

strannik1990

РОКОВАЯ ЛИЛЯ БРИК

lady_catari

Я пригласить хочу на танец

uctopuockon_pyc

Случайное фото

ppetrovichh

Озабоченность проблемами

katia_lexx

Иллюстрации из немецкого журнала «Югенд» ( «Молодость» ) 1910 года

rybolovlad

Рыбинское водохранилище

• Ранее
• Архив