Нет бога кроме Бога

messala — 13.02.2018 ПРОЛОГ
СТОЛКНОВЕНИЕ МОНОТЕИЗМОВ

УЖЕ ПОЛНОЧЬ, А ДО МАРРАКЕША еще пять часов. У меня всегда плохо получалось спать в поездах. Есть что-то неумолимое в ритмичном перестуке колес по рельсам, что не дает мне уснуть. Это как далекая мелодия, слишком громкая, чтобы ее можно было не замечать. Даже темнота, наполняющая ночное купе, не помогает. Еще хуже такие ночи, когда только звезды освещают бескрайнюю невзрачную пустыню, пробегающую за окном.

И это особенно обидно, потому что лучший способ путешествовать по Марокко на поезде – это проспать всю поездку. Поезда переполнены нелегальными гидами-самоучками, шастающими из вагона в вагон в поисках туристов, на которых они смогут обрушить все свои рекомендации по поводу лучших ресторанов, самых дешевых отелей, самых чистых женщин. Нелегальные гиды в Марокко говорят на десятке языков, так что игнорировать их непросто. Обычно моя смуглая кожа, густые брови и черные волосы помогают держать их на расстоянии. Но единственный способ избежать их внимания совершенно – это спать, тогда у них не остается никакого другого выбора, как только напасть на следующего путешественника.

Именно это, подумал я, и происходит в соседнем с моим купе, когда услышал там голоса на повышенных тонах. Мне показалось, что это спор между фальшивым гидом и упрямым туристом. До меня доносилось какое-то кудахтанье по-арабски, слишком быстрое, чтобы я мог его разобрать, временами прерывающееся возмущенными репликами на американском английском.

До этого я часто слышал подобные перебранки – в такси, на базаре, а особенно часто в поездах. За несколько месяцев, проведенных в Марокко, я привык к внезапным вспышкам ярости у местных, подобным внезапной молнии, когда вы уже готовитесь к последующей буре, но тут же все переходит в недовольное ворчание, а дальше и вовсе в дружелюбное похлопывание по спине.
Голоса за соседней дверью становились все громче, и теперь, мне казалось, я начал понимать, в чем дело.

Это не был фальшивый гид. Кому-то устраивали разнос. Трудно было сказать точно, за что, но я узнал тот поддельный берберский диалект, который облеченные властью лица часто пускают в ход, чтобы напугать иностранцев. Американец все время повторял: «Погодите минутку», а затем: «Парле ву англе? Парле ву франсэ?». Марокканец, как я уже понял, требовал их паспорта.

Заинтересованный, я встал и аккуратно перебрался через колени храпевшего рядом со мной бизнесмена. Я отодвинул скользящую дверь настолько, чтобы можно было выскользнуть в коридор. Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел перед собой проводника в привычной черно-красной униформе, светящего фонариком через стеклянную дверь в соседнее купе.

- Салаам алай-кум, - сказал я. «Мир вам».

Проводник прекратил на время свои обличения и повернулся ко мне с обычным Валай-кум салаам, «И вам мир». Лицо его пылало, глаза покраснели, хотя, как мне показалось, не от гнева. Всклокоченные волосы и некоторый беспорядок в одежде указывали на то, что он только что проснулся. Речь его отличалась какой-то невнятностью, из-за чего я с трудом его понимал. Мое появление придало ему новые силы.

- Дорогой господин, - сказал он на чистом и уже вполне понятном арабском языке, - у нас не ночной клуб!
Здесь едут дети! Это не ночной клуб!

Я совершенно не понимал, о чем он.

Американец взял меня за плечо и повернул к себе.

- Вы не могли бы объяснить этому человеку, что мы спали?

Он был молод и довольно высокого роста, с большими зелеными глазами и светлыми волосами, которые падали ему на глаза и которые он отбрасывал обратно движением руки.

- Мы просто спали, - повторил он, выговаривая слова так, словно я должен был читать их по губам. - Comprendez-vous?

Я повернулся к проводнику и перевел: «Он говорит, они спали».

Проводник побагровел от возбуждения и снова переключился на нечленораздельный берберский диалект. Он начал широко жестикулировать, и все его движения должны были продемонстрировать искренность его возмущения. Я должен понять, что ему вовсе не нужны здесь спящие парочки. У него есть дети, повторял он. Он отец, и он мусульманин. Он говорил еще много чего, но я уже не слушал. Мое внимание привлекла фигура, остававшаяся в купе.

Женщина сидела за мужчиной, полностью скрытая в его тени – нога на ногу, руки скрещены на коленях. Волосы ее были распущены, а щеки горели. Она не смотрела на нас прямо, но явно следила за всей сценой, глядя на наши искаженные отражения в дверном стекле.

- Вы сказали ему, что мы спали? – спросил американец.
- Не думаю, что он вам поверил, - ответил я.

Хотя его и удивил мой английский, но это обвинение так шокировало его, что он продолжал недоумевать:
-
Он не верит мне? Отлично. И что он собирается делать? Забить нас камнями до смерти?
- Малкольм! – воскликнула женщина явно громче, чем собиралась. Она подняла руку и потянула его вниз, к себе.
- Прекрасно, - сказал Маклкольм со вздохом, - Просто спросите его, сколько он хочет, чтобы уйти.

Он порылся в кармане рубашки и вытащил горсть мятых цветных купюр. До того, как он успел разобраться в них, я встал перед ним и протянул руки к проводнику.

- Американец говорит, что он сожалеет, - сказал я, - очень, очень сильно сожалеет.

Взяв проводника за руку, я мягко подтолкнул его к двери, но он не хотел принимать извинения. Он опять стал требовать их паспорта. Я притворился, будто не понимаю, что он говорит. Все это казалось мне каким-то спектаклем. Возможно, он застал пару в каком-то нескромном положении, но в любом случае достаточно было строгого замечания. Они были молоды, и они были иностранцами. Они не разбирались в особенностях правил приличий исламского мира. И конечно, проводник это понимал. И все равно он выглядел обиженным этой безобидной парой до глубины души. Он опять стал настаивать на том, что он отец, мусульманин и вообще порядочный человек. Я согласился и пообещал, что останусь с молодыми людьми, пока мы не прибудем в Мараккеш.

- Да воздаст вам Бог за вашу доброту, - сказал я и открыл дверь.

Проводник неохотно приложил руку к груди и поблагодарил меня. Затем, уже шагнув одной ногой в коридор, он повернулся лицом в купе и, показав трясущимся пальцем на сидящую пару, процедил по-английски «Христиане!» дрожащим от возмущения голосом. Он закрыл дверь, и мы услышали, как он шумно удаляется по коридору.

Какое-то время все молчали. Я продолжал стоять у двери, ухватившись за багажную полку, пока поезд проходил поворот.
-
Да, неприятная вышла штука, - сказал я, усмехаясь.
- Меня зовут Дженнифер, - представилась девушка, - а это мой муж Малкольм. Спасибо вам за помощь. Все могло бы обернуться куда хуже. Ситуация уже выходила из-под контроля.
- Не думаю. Уверен, что он уже давно забыл обо всем.
- Да не было ничего такого, чтобы забывать! – ответил Малкольм.
- Да, конечно…

Внезапно Малкольма охватила ярость:

- На самом деле этот человек с самого начала к нам стал цепляться, как только мы сели в поезд.
- Малкольм! – тихо произнесла женщина, сжимая его руку. Я попытался поймать ее взгляд, но она не смотрела на меня. Малкольма трясло от возмущения.
- С чего бы это ему к вам цепляться? – спросил я.
- Вы же его слышали. Потому что мы христиане.

На лице у меня промелькнула гримаса. Это была непроизвольная реакция – всего лишь немного поднялась бровь – но Дженнифер ее заметила и сказала почти извиняющимся тоном:

- Мы миссионеры. Едем в Западную Сахару проповедовать Евангелие.

И тут я понял, почему проводник преследовал эту пару, почему он был так разъярен и бескомпромиссен, застав их в сомнительном положении. Впервые с того момента, как я вошел в купе, я заметил небольшую открытую картонную коробку, приткнутую между двумя рюкзаками на багажной полке. Коробка была заполнена зелеными карманными изданиями Нового Завета на арабском. Трех или четырех книжек недоставало.

- Не хотите взять одну? – спросила Джениффер.

Сохранено