Когда нужно заменить электрический щиток? 
История шхуны «Кодор» — главного парусника советского кинематографа 
Котовасия 
Гражданская война. Любопытное признание с той стороны 
ЖЖ 25: интересные факты обо мне и моем блоге 
Болотце 
О последствиях украинских атак Ад, кошмар и катастрофа? 
А это точно их земля?.. 
Maraya: благодаря зеркальному фасаду при определенном ракурсе здание становится
22.07.2013 —
Понимаю что надоела всем эта тема
Наши
internasionale — 24.07.2013
Теги: Дуда
Сколько современный человек может прожить вне закона? А
если это четыреста тысяч человек? Население целого
города. Города без милиции, без прокуратуры, вообще без власти.К декабрю 94-го Грозный так жил уже три года. Формально власть существует. Милиция, департамент безопасности, национальная гвардия, муниципальная полиция, даже боевой «абхазский» батальон. Но все это существует в другом измерении, которое никакого отношения к жизни горожан не имеет. Силовиков перетасовывают, переименовывают, переподчиняют. Они что-то патрулируют, кого-то арестовывают. Но ничего не меняется.
Чеченцам легче – у них рядом села, их защищает родня. Но время от времени появляются крупные банды, которые терроризируют и чеченцев. Они раскатывают по городу в дорогих джипах, увешанные всеми видами оружия. Грабят и похищают богатых. Тут и родня не поможет. Хотя, случается, помогает. И тогда на улицах города происходят целые сражения. Оружие здесь у всех.
Ингушам легче – у них тоже родня. Да и мало их уже в городе, Большинство в только созданной Ингушское республике. Там Аушев, там порядок.
Легче всего евреям. Они уехали еще задолго до начала всего этого бардака, когда держались высокие цены на жилье.
«Их предупредили, – уверены горожане.– Их московские евреи заранее предупредили, что здесь произойдет».
Глупости. Евреев предупредил вековой инстинкт самосохранения и здравый смысл. Так же, как и армян, вовремя покинувших город. Русским, татарам, грекам, всем, кого теперь стали называть русскоязычным населением, здравого смысла не хватило. Не оказалось и инстинкта самосохранения. Только и была советская вера в родное государство. Кто ж знал, что оно уже перестало быть родным?
«Вот придут наши – наведут порядок», ‒ ждал город.
Но наши все не шли, а жизнь становилась все тяжелее. Бросились продавать дома, переезжать. Все одновременно. Цены обрушились, теперь уже на вырученные деньги можно было только вещи вывезти. И тогда многие решили: «Будь что будет, здесь жили ‒ здесь и останемся».
Так и существовал город в ожидании чуда. В это трудное время всех оставшихся горожан ‒ настоящих горожан, выросших в этом городе: русских, чеченцев, ингушей, татар, греков, персов и еще Бог весть кого объединяла эта святая советская вера в наших.
«Мэр Грозного Гантемиров отказался подчиняться Дудаеву и потребовал у него сложить полномочия, – радостно сообщали знакомые чеченцы.
Но разгромив слабенькую муниципальную милицию, в мэрию вламывались дудаевцы, и раненный в перестрелке Гантемиров скрывался в родном Урус-Мартане.
«Автурханов поднял Надтеречный район и идет освобождать город от Дудаева», – опять радостно сообщали знакомые чеченцы.
Город знает, что надтеречные чеченцы не признают Дудаева. Район живет как-бы в России, раз за разом отбивая атаки дудаевцев. Глава Надтеречного района Автурханов единственная сила, которая противостоит Дудаеву. Горожане ждут его.
Автурханов в конце концов приходит. С танками, в которых сидят нанятые по воинским частям экипажи, с отрядами надтеречных чеченцев. Но куда им до отлично обученных, и главное, не боящихся крови батальонов кадрового офицера Масхадова. Офицера, которого командование официально перевело из своей воинской части к Дудаеву.
Надтеречные чеченцы разгромлены. Они крестьяне, а не солдаты. Они могут защищать свои села, но им неинтересно погибать за город. Они уходят. А телевизор показывают трофейные танки с пленными экипажами.
Опять безнадежность и ожидание.
И вот пасмурным декабрьским утром шепот по всему городу: «наши идут».
Этого не говорят громко, опасаясь деловито снующих повсюду дудаевцев. Но это написано на каждом лице, в каждой понимающей улыбке, в каждом украдкой брошенном торжествующем взгляде. Этому шепоту вторит далекая артиллерийская канонада. Горожане шепчутся, слушают артиллерию и бегут к телевизору.
– Я возьму Грозный двумя полками, – хвастливо сообщает телевизор.
Это генерал Грачев. Он не вызывает симпатий. Неопрятный, расхлябанный и совсем не похожий на героя-спасителя. Но он ‒ наш. И ему хочется верить.
– В городе уже не осталось русскоязычного населения, его вырезали чеченцы, – вещает опять телевизор.
Как это нет?! А мы?! Мы-то никуда не подевались. Мы здесь и мы живы.
Заходит сосед-чеченец.
– Вот ты мне скажи, каким здесь беременным русским женщинам животы вспарывали, кому позвоночники ломали? Почему он врет?
Понимаю, что врет все тот же телевизор. Я не знаю о вспоротых животах и сломанных позвоночниках, но знаю о похищениях и убийствах. Знаю, как отнимают деньги, узнав, что кто-то продал квартиру и уезжает. Не так часто, как рассказывает телевизор, но знаю.
– А что, чеченцев не убивают, не похищают? – не унимается сосед. – Это же бандиты. Со всех тюрем же выпустили сами федералы. Чеченцы здесь причем? Я здесь причем?
Я знаю, что и чеченцев убивают. Но свои же чеченцы. А это для меня очень важный штрих. Но говорить об этом соседу глупо. К чему сейчас все это, если идут наши? Они разберутся с теми, кто убивал, кто грабил. А сосед хороший человек. Когда-то работал на заводе «Красный молот». В той, в другой жизни, когда еще были заводы.
‒ Слушай, я в село еду, – говорит сосед. – Поехали со мной. Там отсидишься.
Нет. Я не поеду к нему село. Я буду ждать наших. Хорошо, что семья уже давно выехала. Жена не хотела оставлять одного, но я настоял – одному проще.
– Здесь через пару дней все закончится, спокойно вернемся, ‒ уговаривает сосед.
‒ Не могу я. Мы с Игорем вместе договорились держаться. Мне сегодня к нему нужно.
Игорь когда-то жил на нашей улице. Потом продал дом и уехал куда-то под Туапсе. А через полгода вернулся один. Снял двухкомнатную квартиру в Олимпийском. Зачем он вернулся непонятно. Говорит, не может на новом месте. Может и правда, а может просто потому, что автоэлектрик от Бога. В Чечне полно иномарок, как здесь говорят, «воздушных». А он, наверное, единственный специалист на весь город. Странная личность.
Ни о чем я с ним не договаривался. Просто не нужно мне бояться наших. А еще в сарае у меня стоит заваленная всяким барахлом новенькая «девятка». Вовремя не перегнал, поэтому и сижу теперь в городе. Не то чтобы я не доверяю соседу. Но чем меньше людей знает, тем лучше. Конечно, можно и сказать, попытаться вместе перегнать в село. Но еще неизвестно, что с ней стало за столько лет, пока стояла. Вдруг по дороге сломается. А Игорь ‒ мастер. Если уж выбираться, то с ним надежнее.
‒ Ну, смотри сам. Я до вечера буду здесь, потом поеду, пока дорога еще свободна.
Отправляюсь в Олимпийский. Это микрорайон такой рядом с военным городком. Где-то вдали слышна артиллерийская канонада. Наши.
Игорь живет на третьем этаже обычной хрущевки.
– Проходи, – открывает дверь мой товарищ. – Сейчас ужинать будем.
У него всегда можно хорошо поесть, всегда водятся деньги. В отличие от меня. Но зато у меня в подвале двадцать коробок отличной импортной водки «На здоровье». Друг на сохранение оставил, когда уезжал. Все, что успел забрать из своего магазина. Продавать я ее, конечно, не продаю, но за два года ящики заметно опустошены.
У меня запас хорошей водки, у него – закуска. Это одна из тайных причин нашей дружбы.
Сидим, пьем, курим.
– Наши, наверное, уже завтра возьмут город, – говорю Игорю, не скрывая радостного настроя.
– Ганс, ты давно был в Москве?– спрашивает Игорь, пуская кольцами дым.
Ганс - мое прозвище. Прилипло с детства.
– Лет 10 не был, а что?
– Я там каждый месяц почти бываю, к семье езжу.
– Ты ж говорил они в какой-то станице возле Туапсе?
– Выжили нас из Туапсе. Там мы никому не нужны. Если бы не уехал дом обещали спалить.
– За что?!
– За то, что живем богато, работаем много, пьем мало. Но главное за то, что в долг на водку не даем.
– У моих в Пятигорске таких проблем нет. Жену, правда, «чеченкой» называют. Ну, это так ‒ в шутку.
– Ничего не в шутку. Мы не похожи на них. Поэтому не любят. Здесь не любят, там не любят… .
– В Москве бандитов не меньше, чем здесь, – добавляет он после долгой паузы.
– Сегодня по телевизору слышал, говорят, что нас всех вырезали,‒ озвучиваю мысль, которая целый день не дает покоя.
Игорь не простой автоэлектрик. Он еще и политик. Мы здесь все политики.
‒ Боятся, что «чехи» в отместку вырежут, на опережение работают. Или боевой дух солдат поднимают. Чтобы было за что воевать.
Нас прерывает взрыв. Это уже не артиллерия.
«Авиабомба» - догадываемся и выскакиваем на тесный балкон. Самолетов не видно. Может из-за темноты, может потому что высоко. Но хорошо видно взрывы бомб, которые, падают на крыши жилых многоэтажек вдали. И видны в небе огни дудаевских зениток.
С балконов вокруг нас слышны проклятия на русском и чеченском языках в адрес невидимых самолетов. Вдали гремят и гремят авиабомбы, все трещат и трещат зенитки.
– Гады, – вдруг слышу осипший голос Игоря и смотрю на его перекошенное лицо.
Неужели у меня такое же?
– Гады, гады, – повторяет он все так же, не разжимая губ. И вдруг я понимаю, что обращается он не к чеченским зенитчикам, а к нашим.
Вдали горят многоэтажки с людьми. Они тоже ждали наших.
Подавленные возвращаемся в комнату, наливаем по полстакана водки и молча, опрокидываем в себя.
‒ Может, на машинах попробуем проскочить? Нам бы только до военных добраться,‒ говорю Игорю под впечатлением от увиденного с балкона.
– О машине забудь. Вон, мой «пирожок» отняли, твою, тем более, не выпустят.
Игорь ездил на стареньком москвиче-фургоне, который ему дал хозяин
тех.станции. Кому он мог понадобиться?
‒ Боевики меня же самого заставили снять будку, обложили кузов мешками с землей, поставили какой-то мощный пулемет. Я такой и не видел никогда.
‒ Сам хотел уехать, ‒ буднично рассказывает Игорь. У него такая манера говорить обо всем, как о чем-то обыденном и скучном. Без эмоций.
‒ Там на границе местные с детьми, женщинами вышли на трассу, пытались остановить колонну. Я видел, как солдаты по толпе начали стрелять. Думаешь, здесь будут церемониться? Еле ноги оттуда унес. А в Черноречье уже боевикам попался. Ну, это какие-то левые, молодняк. Настоящие на мою развалюху не позарились бы.
Взрывы авиабомб приближаются. Мы еще не научились выживать при авианалетах. Это придет позже. Нам не приходит в голову куда-нибудь прятаться, даже свет не выключаем. У нас есть полуторалитровая бутылка водки. И мы представить не можем, что на нас упадет бомба.
Вдруг с улицы доносятся победные крики. Снова выскакиваем на балкон. Может мне кажется, что лицо моего товарища приобретает зловеще торжествующий вид? Пока мы пили, зенитка сбила самолет. И сразу все прекратилось. То ли этой потери оказалось достаточно, чтобы самолеты ушли, то ли самолет бы один, но наступает тишина. Только люди на балконах ликуют. Это ликование почему-то передается и мне.
Остаток ночи проводим в пьяной полудреме. Утром отправляюсь домой. Игорь, дал с собой целую сумку продуктов. Мне этого хватит на неделю. Звал выбираться пешком в сторону Дагестана, но я отказался. Еще остается надежда. Только самому непонятно на что.
Я изменился за эту ночь. И горожане изменились. Нет больше украдкой торжествующих улыбок, нет радости ожидания. За ночь город ощетинился, город возненавидел наших.
Транспорт не ходит и я, с огромной хозяйственной сумкой на плече, тащусь домой. Опять начинается бомбежка. Один самолет пролетел прямо над головой, так низко, что я невольно сел на корточки. От шума реактивных двигателей и от животного страха. Захожу в какой-то подъезд. Нужно отдышаться, собраться с мыслями. Очень хочется воды. Открывается дверь квартиры, выходит какая-то пожилая чеченка. Недовольно смотрит на меня. Видно не грозненская, переехала недавно из села. Грозненцы не смотрят друг на друга так. Прошу воды. Молча, уходит, потом появляется мальчик лет 10-ти с большой железной кружкой. Мальчик тоже смотрит исподлобья. Осушив кружку, быстро покидаю негостеприимный подъезд. От греха подальше.
Наконец добрался на свою улицу. Слышу душераздирающий крик. Женщина распласталась над чем-то черным и страшным на земле. Несколько мужчин пытаются ее поднять, оторвать от этого черного. Еле узнаю в ней соседку через три дома. Подхожу и понимаю – на земле обугленное человеческое тело. Ее муж.
Он появился на нашей улице еще в конце 70-х. Приехал из какого-то села. Женился и остался здесь. Работал на химзаводе. Спокойный, всегда вежливый. Ему дьявольски везло в нарды. Что я только ни делал, чтобы обыграть его, но всегда терпел позорные поражения, раздражаясь на это его неизменное везение. А здесь не повезло. Он и так был невысокого роста, а сейчас вообще кажется, что на земле лежит обугленный маленький ребенок.
Вокруг стоят насупившиеся соседи. Тихо переговариваются.
– Они фосфорные бомбы применяют.
– Нет, от фосфорной от него ничего бы не осталось. Обычная зажигалка.
– Как он попал под нее?
– На Садовой. Наверное, побоялись лететь на зенитки и сбросили куда попало. Там много погибло.
Говорят на смешанном языке грозненских чеченцев и я начинаю понимать, что произошло за прошедшие сутки.
Боевики установили зенитки, как и полагается по всем правилам военной науки на возвышенностях, то есть на крышах жилых многоэтажек. Наступающие войска, как и полагается по всем правилам той же военной науки начали подавлять военные точки, то есть бомбить авиацией жилые дома. До людей и тем и другим не было никакого дела.
Потом был дневной налет. Тот, который загнал меня в подъезд. Какой-то летчик то ли от страха, то ли от природной своей злобы скинул бомбу на оживленный перекресток. Образовалась пробка. Он развернулся и отбомбился по скоплению машин и людей. Так погиб мой везучий в нарды сосед.
– Нужно его везти к родителям.
– Как его везти, там все перекрыто. Лучше где-нибудь в здесь похороним.
– Нет, повезем в Ингушетию, к родителям, – жестко говорит старик в феске. –
Стыдно нам будет, если оставим его здесь.
У них свои понятия. Чеченцы и ингуши вечно соперничали. Еще когда была общая республика. Старик не хочет, чтобы кто-то сказал, что чеченцы плохие соседи, не привезли тела. Я родился и вырос здесь. Мне это привычно.
– Аушев с Дудаевым договорился вывезти мирное население. На площадь Дружбы уже несколько дней автобусы приезжают.
Это сообщает вышедший из дома незнакомый мне человек. Он не с нашей улицы, видимо он и привез тело соседа. Незнакомец куда-то уходит и возвращается на пассажирском «Рафике». В него кладут тело.
– Ты едешь?– спрашивает старший.
Я смотрю растерянно.
– Слушай, сынок, тебе лучше уехать отсюда. Всякие сейчас по городу ходят, злые все. Там автобусы. Закрывай дом и садись. Вечером уже со своими в Пятигорске будешь чай пить.
Машинально киваю головой и как во сне иду запереть дом. Пропади оно все пропадом. Не хочу, чтобы завтра так же стояли над моим обугленном телом и вспоминали, что я играл в нарды.
Беру только документы и самое необходимое. А на улице уже сигналят, торопят.
От нас до площади Дружбы народов ехать минут десять. Вокруг автобусов непролазная толпа. Ее пытается оттеснить жидкая цепь омоновцев в непривычной здесь российской форме.
‒ Люди, дайте нам проехать, ‒ кричит, поднявшись на бампер милицейского «уазика» какой-то подполковник в военной форме.‒ Некуда больше сажать. Я заместитель министра внутренних дел Ингушетии, даю вам слово, что завтра опять буду здесь. Подождите до завтра, некуда больше сажать. Сами же видите.
Но толпу успокаивают не его слова: она видит, как несут завернутое в одеяло тело. Люди молча расступаются. Мертвые важнее живых. Его каким-то непостижимым образом через багажную часть втискивают в автобус, втискивается старик в феске и женщина в черном с детьми.
Колонна отъезжает. Я остаюсь с толпой на площади. Рядом какой-то бомжеватого вида мужичок с размаху швыряет в сторону двухколесную тележку. С такой обычно ходят торговцы.
‒ Видел «Вокзал для двоих»? ‒ спрашивает меня весело.
‒ Видел.
‒ Я так мать привез на этой тележке. Она ходить не может. Я пока останусь. Ну, ничего, выживем. Так я говорю?
Мне не нравится его деланная молодцеватость и фамильярность.
‒Наверное, ‒ отвечаю под нос и быстро ухожу.
Еще несколько дней привыкаю к взрывам и все приближающейся артиллерийской канонада. Нет, надо выбираться. На этот раз собираюсь основательнее. Опять иду на площадь Дружбы народов.
Осталось несколько кварталов, когда навстречу из-за угла выворачивает тот самый бомжеватый тип.
‒ Здорово братуха.
‒ Добрый день.
‒ На площадь лучше не ходи, попадешь под горячую руку.
‒ Так там же автобусы… .
‒ Нет там автобусов, какой-то Басаев, говорят, приказал отнять и сжечь.
‒ Так там же охрана была?!
‒ А что охрана? Наставили гранатометы и все дела. Помнишь того начальника? Стал наезжать. Они его к стенке поставили.
‒ Расстреляли?!
‒ Нет, там женщины начали плакать, платки свои бросать на землю. Ну как там у них по обычаям. Отбили, в общем. Короче, земеля, мы с тобой теперь заложники. Говорят, раз нам тут подыхать, то и вам тут подыхать.
‒ Договоренность же была, что выпустят жителей!
‒ Не было никакой договоренности. Аушев, сказали, внаглую автобусы присылал. Иди-ка ты домой. Теперь пока наши не придут, на улицу лучше не высовываться. Хрен знает, что им еще в голову придет.
Непонятно веселый мужик ушел ждать наших.
А я уже окончательно понимаю простую вещь ‒ наших нет.
За моим городом, где все происходящее казалось чем-то временным и случайным, был уже другой мир. Это как-то прошло мимо меня. Мы мечтали, как в кино про войну, придут советские воины-освободители и мы все заживем по прежнему. И совсем забыли, что никаких советских воинов больше нет. Наших больше нет.
Об этом мне и пытался сказать Игорь.
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
21.07.2013 —
Довольно жестко.
21.07.2013 —
М. Шевченко порвал "Эхо"
19.07.2013 —
Арсенал богатый: будем ждать
17.07.2013 —
Как Вы думаете?
Архив записей в блогах:
Иногда вот так вот хочется чего-то яркого, но идешь в магазин - и в итоге покупаешь 52ю белую кофточку. Силь, креативный директор Shilpi Ahuja Фотограф Hoorvi j Valaya ...
Интересно, 2 быстрых гола нужно связывать с настроем всей команды и персонально Ромы на игру или это лишь потому, что с первых минут играли в 2 форварда? В любом случае, когда команда так играет, а все трибуны шизят как единое целое, есть желание ...
Невежливые люди Аборигенами этих земель были галлы из премени андекавов , ака андов (andecaves ака andes - так называют их латинские авторы). Когда римляне покорили Галлию, они построили тут город и назвали его Юлиомагус (в честь Юлия Цезаря), но это название не прижилось, и город ...
Оригинал взят у vamoisej в А сейчас — после салюта — несколько тяжелых мыслей. Константин Семин Сегодня в 10:45 А сейчас — после салюта — несколько тяжелых мыслей. Пару лет назад редкобородый и прыщавый монархист-власовец, сбежавший потом из Питера в Латвию, щерясь в мою ...
Вот и со мной это случилось - вместо открытки пришёл кусок картонной коробки. Размером с половину стандартной открытки. Даже не знаю, как регить, с лицевой адрес, не мазать же его (как тут), а с другой просто текст "рад послать эту открытку, извините что не умею рисовать" . Всё-таки, у не ...
