На тему "рожать в тесноте, да не в обиде"

Трое в одной
-Тань, ну чего ты вечно такая раздраженная, нервная, заведенная, а? Ты чего на Тамару набросилась? Нет, я понимаю, мы все нервные, профессия такая, но тебе то чего, тебе ж лучше всех, – рыжеволосая Валентина с учебником «Happy English» подмышкой недоуменно смотрела на Татьяну всеми своими веснушками.
-Ну что чего, Валя. Меня не было всего три дня, а после ее замены они снова путают “was” и “did”, опять думают, что это одно и тоже, пишут их в ряд.
-Нет, Тань, ну так нельзя. Тамарка конечно не Бонк и не Качалова, но причем тут она, если нам доверили работать с самыми идиотскими классами? Ты же посмотри на этих детей? Это ты привыкла к тому, что твой Ванька такой скромный, честный, правильный, что у вас всё на доверии. А взять моего Сеньку? Он же как раз в «Г» и учится, нормальный класс под буквой «Г» не соберут, Татьяна. Собрали дебилов, а мы – мучайся.
-Валь, ну как ты можешь так о своем ребенке??
-Вот именно, что о своем так и могу. Кровосос и врун каких свет не видывал. Тебя твои мужики избаловали, Танька. Не проблемные, ничего не утаивают, как на ладони у тебя, все вы дружно живете, делаете всё вместе, - Валя вздохнула, - То что имеем не ценим, потерям - плачем! – назидательно выдала она напоследок. Прозвенел звонок, и Татьяна пошла в класс.
«У вас все на доверии». Будто мы можем иначе. Хотели бы, может, спрятаться, да вот только куда? Втроем в одной комнате, целыми днями втроем, как будто Змей Горыныч, а не три взрослых человека. Ванька – да, у меня на виду, а куда ж ему деваться, в шкафу что ли обустраиваться? «Ваня, выйди, я переоденусь. Вань, можешь заходить» и так по два-три раза на день, «Мама, можешь выйти на кухню, я переоденусь», «Вань, ты что стесняешься меня?» Ванька краснеет, он ведь уже взрослый лоб. И мы вроде не старые, а Иван уже в 10 классе. Через год – институт. А ведь уже и сейчас: ни гостей привести, дома то я у телевизора, то отец, что уже говорить о девушках. Растет замкнутым, мало разговаривает, мало с кем дружит. «У тебя есть друзья, Ваня?» «Конечно, ма». А спросить, почему они в гости не заходят – совесть не позволяет. Понимаю – почему. Дружно, конечно мы дружно живем, но какая-то неправильная, вынужденная дружба получается, сил уже никаких не осталось.
-Ты, Юрец, счастья своего не понимаешь. Счастья! Отдельная у тебя квартира, понимаешь ли, можно сказать, - палац. А я? В общаге с женой мучаюсь, в гостинке с Наташкой. Вечно по углам жмемся, да друг другу рты затыкаем, чтобы лишнего звука не издать, какие там проявления страстей. Невезучий я, Юрка, невезучий. Две бабы – и ни у одной из них нормальной жилплощади, - Николай стряхнул с изрядного живота батонные крошки. – А посмотри, что я жру? Работаю в магазине, а ем хуже прораба на стройке. Как из кинофильмов 60-х, вареная колбаса, кефир и батон этот. Вон какой мозоль на батоне вырастил. А я ж молодой еще, Юрка, мне баб хочется красивых, тонких да звонких. Да что с тобой говорить, бирюк ты.
-Да я слушаю тебя, Коля, внимательно слушаю.
-Вот именно! – Николай поднял вверх указательный палец, - Вот именно, что слушаешь. Слушаешь, да не слышишь. Равнодушный ты, Юра, к бедам товарищей своих. Ох, и равнодушный. Я тебе душу изливаю, треволнения своей личной жизни, коллизионные перипетии, коммунальные драмы, а ты? А ты подшиваешь свои бумажки, считаешь, считаешь, бухгалтерская твоя душа. Вот, Юр, да оторвись ты от циферок этих. Что они сладкое тебе нашептывают, а? – Коля дернул приятеля за рукав.
-Ну?
-Баранки гну, Юра. Вот ты послушай. У тебя, - Коля принялся загибать пальцы, - Жена – красавица, дома встречает, кормит, за белы руки берет, в спаленку ведет. Любитесь – без проблем. Никакая кошка-гадина соседская на спину не прыгнет, никто комментировать за стеной не станет, никто внезапно не напугает, хлопнув дверью. Никто тебе не мешает. А у меня же – одни мученья. Живу по чужим расписаниям. Да что тебе говорить, тебе лишь бы твои дебет с кредитом сошлись, а то что люди разойтись могут, это для тебя уже и не важно.
Коля вздохнул, махнул рукой перед лицом молчащего Юрия, и закрыл за собой дверь.
Да. «Любитесь без проблем». Легко сказать, да трудно сделать, если у тебя сын-подросток, который почти все время дома находится. В одной с вами комнате, между прочим, проживает и спит. Ночью о сексе и думать нечего, разве что в ванной, как в былые комсомольские времена, запремся и полный вперед. Вот только ванная то мелкоформатная, а мы с годами не худеем, но - хиреем, бывало - увлечешься, то локтем саданешься о кафель, то ногу вывихнешь, не удержавшись, а то и головой о змеевик, боль адская. С оглядкой любовью занимаешься, лишний раз и не хочется. Нет, конечно если кто в джакуззи или ради разнообразия в ванной, то может быть и пикантно, и ново. Но если тебе за сорок, и если нет другой возможности, другого места, то это превращается в рутину, а тело и душа просят, практически вымогают, комфорта. Вынужденная любовь. Безысходность.
-Ну что, - поговорила с ним? – у Аленки зажглись глаза.
-Поговорила, - вздохнула Вика, - Да только толку с этих наших разговоров.
-Ну? Приглашает он нас в конце концов в гости?
-Нет, и не заикнулся. Я ему и так намекаю. И этак. А он ни в какую, будто тупой и ничего не понимает.
-Может и правда тупой?
-Нет, не тупой он. Он – скрытный. У него же никто никогда дома не был. Пашка говорит, что это из-за Татьяны Николаевны, что ей может не понравится, что к нему ходят гости. А почему бы ей не понравилось? Мы же тихо, разве не понимаем? Она у себя, занимается чем хочет, а мы – у него. Дверь закрыли – и привет. Нет, Аленка, это он сам против, не хочет, чтобы мы видели, как он живет.
-А что, может Татьяна – того? Против нас. Может мы ей не нравимся?
-С чего бы это? Мы с ней всегда здороваемся, учимся тоже неплохо. А для училок это самое главное. Чтобы учились неплохо и здоровались.
-Вообще-то да. Ну тогда ничего не понимаю.
-А что понимать? Вот пусть кто-то другой его выкрутасы и понимает. Ну его. Пусть живет как знает. Хочет быть один, не вопрос, пусть будет один, нам и без него не хило, правда же, Лен?
-Ну да. Пойдем к Толику тусить, у него и компьютер, говорят, есть, и центр музыкальный.
Вика скорее всего обиделась и больше не позвонит. А что я ей мог сказать? Что у меня однокомнатная квартира, что мать со второй половины дня дома, приходит почти в одно время со мной, готовит есть нам с отцом, а потом садится и смотрит телесериал – свое единственное дневное отвлечение. Комната одна, тут и телевизор. Если кто придет, то что матери – на кухне взаперти молча сидеть и не высовываться? К вечеру отец приходит, ужинаем мы всегда вместе. Трудно ужинать не вместе при таком совпадении графиков. Матери с отцом и так деться некуда, если я дома. А тут еще и гости. Они не подозревают, что я слышу, как они ночью в ванной трахаются. Хотя смешно, пожилые же люди и туда же – любви все возрасты покорны. Может и знают, но делают вид, что это не они, что мне послышалось что-то не то, что они никогда и ни при каких обстоятельствах, что один, - вышел воды попить, а вторая, – постирать глубокой ночью. Все мы делаем вид. Что все в порядке, что никто никому не мешает.
Они живут по ее законам. Законам маленькой и капризной девочки. Именно она, как полевой командир, выписала им режимные инструкции. И они четко следуют ее указаниям, соблюдают устав, работают и отдыхают по ее команде. Одно чье-то неподчинение или несанкционированное действие и вспыхнет скандал. Они знают, куда меньше всего проникают звуки, где менее всего скапливаются кухонные запахи, где и как скрипят половицы, какого размера кладовка, где какая ручка, где какой выступ. «Я помню все твои трещинки». Когда-нибудь кто-то сорвется. Всегда кто-нибудь, да срывается. Этот квадрат сжимается для них. И она это знает и терпеливо ждет свое квартирное жертвоприношение.
Оригинал здесь:
http://bozi.livejournal.com/97951.html
|
</> |