Моти Ольшанские НЕ говорите за русских. Вы не русские и никогда ими не были.

russkoeleto — 01.03.2024

«ДМ. ОЛЬШАНСКИЙ, "Родной и непонятный край"

Краеведческий музей – маленькая Россия на двух этажах чудом уцелевшего старого дома. Легко узнаваемая, трогательная и наивно-прекрасная в своей хрупкой бедности, – и всё-таки есть что-то такое, чего ей отчаянно не хватает, в каком городе ни зайди на эту скромную, но бесконечную экспозицию.

Первая комната – всегда картины природы, тревожно застывшие в витринах чучела волков и кабанов. Видишь их – и почему-то сразу в голову лезет дурацкая идея: а если бы всю историю родины представить только набором чучел, вплоть до эффективного менеджера и креативного продюсера. Пожалуй, они таращили бы пустые глаза не хуже кабанов.

Далее – археология, самое скучное для постороннего науке человека. Собрание каких-то крючков, железок, фрагментов малоизвестной, но очень древней культуры, кочевавшей когда-то среди этих рек и лесов. Внимание, однако, привлекают фотографии самих археологов года этак 1924-го: весёлые интеллигенты в окружении мрачноватых крестьян с лопатами. И хочется им всем сказать – обратившись туда, в их исчезнувший мир, – милые, выкопайте лучше себе землянку поглубже, чтобы просидеть там тридцатые годы. Но им там, в экспедиции, хорошо, и они не услышат.

Потом идёт зал с предметами крестьянского быта, от прялок до сарафанов. Их много, они выглядят увлекательно – и, если умножить это разнообразие на хорошего экскурсовода, то романтичному посетителю может показаться, что нет ничего лучше судьбы русского крестьянина лет этак триста-четыреста назад. К счастью, никто не будет разубеждать посетителя в этом его милом мнении.

Дальше короткая остановка на событиях «раннего нового времени» – князья, мягко переходящие в царей, деревянные крепости, крымские, а потом и польские походы на Русь. Здесь с нами разговаривают картины региональных художников конца двадцатого века – с бородатыми всадниками, сигнальными кострами и колоритными избами, возле которых происходят сражения. Художники, честно говоря, так себе, но они – это неизбежность, поскольку подлинного ничего не осталось, так что пусть себе скачет всадник, придуманный в 1982 году.

От екатерининских и александровских блестящих лет – в лучшем случае копия царского манифеста или случайно спасённый героическим местным историком из барской усадьбы портрет благородного мужчины в мундире, но дальше, по мере приближения к двадцатому веку, вещей становится много. Нас ждут столы и стулья красного дерева, буфеты и зеркала, театральные афиши и торжественные цепи волостных начальников, фотографии гимназических выпусков, священников и купцов (в окружении их больших семейств, смирно вытянувшихся перед фотографом), ну и, конечно, панорамы городских улиц, какими они были перед катастрофой (собор снесён, те дома давно сгорели, а тех просто не видно, всё заросло).

Это великий, безвозвратно потерянный, всеми любимый мир. И, что существенно, мир совсем чужой по отношению ко всему, что за окном.

Его можно только рассматривать издалека – и придумывать его подробности, ориентируясь на эти ветхие документы и пленительную буржуйскую мебель.

Но пора идти дальше. Солдаты, люмпены-разбойники и полуинтеллигенты того же жанра, что встречаются и сейчас в отдалённых восточных пустынях, где кому-нибудь режут головы по идеологическим причинам, – провозгласили в губернии Советскую власть. От времён этой власти упадка – остался стенд с фотографиями жутковатых деятелей из ревкома, и их короткими биографиями, сводящимися к тому, что человек имел три класса образования, работал в железнодорожном депо, а потом обзавёлся кожаной курткой и начал ураганить. Что с ним стало дальше – стенд деликатно умалчивает, но мы догадываемся (оказался японским шпионом, троцкистом и монархистом одновременно). Жаль, документы об уплотнениях, конфискациях и расстрелах почему-то не выставляются. Потерялись, наверное.

А потом начинается уже привычная советская жизнь. Местные ветераны войны, их ордена и усталые улыбки. Гордые председатели колхозов – крепкие мужики, ещё не подозревающие, что очень скоро их вымершие колхозы зарастут мелким лесом, и где был клуб, там разве что пройдёт медведь. Доярка в тёмном платке – прожила девяносто шесть лет. Пионерский галстук, барабан, и, наконец, предмет особого почитания – уголок земляка, ставшего большим человеком в Москве, генералом или артистом. Земляк прожил здесь, за две улицы от музея, первые десять лет – и больше не бывал никогда. Выход по скрипучей лестнице, приезжайте ещё.

Если кому-то покажется, что я смеюсь, да и только, – рекомендую перекреститься. Потому что при всём простодушии – или банальности, или нелепости, и уж точно ужасной скудности, – такая выставка вызывает самые нежные чувства, и ты действительно приедешь ещё, чтобы вернуться на эту лестницу.

А настоящая проблема – она в другом.

В отсутствии внятного, доступного всем – от умника и до школьника, – сообщения о смысле происходящего. Современный провинциальный музей – это обрывки, кусочки, остатки государств, городов и человеческих жизней, которые ничем не склеены, не объяснены.

Коммунистический рассказ о том же самом, относившийся ко времени рождения большинства экспозиций, был простым и связным. Трудящиеся – сначала в лаптях, с плугом в поле, а потом в кепках и фуражках, в окопах и на заводах, страдали от угнетения со стороны царей, помещиков, капиталистов и прочих злодеев. Тем не менее, они многое создали, боролись за лучшее будущее как умели – и, наконец, под мудрым партийным руководством, в свете единственно верного учения, по-настоящему расцвели, извольте убедиться. То ли ещё будет!

А что теперь, вместо этого бодрого, хотя и невыносимого для любого, кто застал двадцатый век, политического мифа?

Тот идеологический скелет, что имеется у нынешней власти, не годится для локальной истории. Наше официальное прошлое сводится к воспеванию высшего начальства и сурового централизованного государства какой угодно эпохи как самодостаточных святынь, – но, безотносительно даже того, хорош ли такой культ для России, невозможно свести рассказ о родине в каждом районе-уезде – к лицам и именам императоров и генсеков, к их битвам и достижениям. Требуется что-то местное, что-то своё. Но «своё» в наше «вертикальное», чиновничье время – это, согласитесь, уже нехорошо.

Вместе с тем, есть и тревожные мысли относительно будущего нашего официоза – и как это будущее скажется на содержании музея. Не получится ли так, что однажды нам будет сказано: сотни лет в городе Эн продолжалась эксплуатация женщин, национальных меньшинств, геев и небинарных людей! И, сразу за чучелами волка и кабана, обнаружатся готовые для общественного поклонения Иваны в платьях и Марьи в мужских сюртуках, пострадавшие от культурного империализма. Увы, это вовсе не так фантастично, как должно быть, – и наш собственный 1917 год убеждает в лёгкости таких перемен. Вчера был мастером в депо, а сегодня, глядишь, осознал себя трансгендером, пошёл в комиссары – и такое устроил, что ой-ой-ой.

Остаётся скромно предположить, что идеальным решением – в деле бережного соединения нашей истории, а затем и её представления народу – могло бы стать учреждение русской нации. Тогда всё становится на места, и разные детали ушедшего находят между собой гармоничные связи: это деревенские русские, а это уже русские городские, это наш барин, наш классик, наш городовой или купец, а это революционер, нас почти погубивший, а это белые русские, раскулаченные, расстрелянные, а вот русские, воевавшие против немцев в Отечественных войнах 1914 и 1941 годов, а это русские эмигранты из наших краёв, а это русские старушки, художники, монахи – и далее, далее. Словом, музей мог бы стать источником национального объединения – именно национального, а не классового, как было раньше, или казённо-государственного, как это происходит, или, вернее, не происходит на локальном уровне теперь.

Страшные вещи я говорю. Страшные слова произношу – и особенно то, крамольное слово, на букву «р». Кажется иногда, что для нашей власти – что угодно другое, даже самое дикое, самое разрушительное и абсурдное, – всё равно предпочтительнее, чем наделение сообщества, возникающего за этим опасным словом, хоть какими-то политическими правами.

Уж лучше нынешняя путаница и бессмыслица. Уж лучше трансгендер, ожидающий нас в туманном будущем, за поворотом, сразу за кабаном и лосем.»

01 ноября 2023

https://octagon.media/blogi/dmitrij_olshanskij/rodnoj_i_neponyatnyj_kraj.html

+++++++++++++++++++++++++++

 Дочитала и размышляю, хорошо, что МотяОльшанский не написал «наш революционер», они такое любят. 

Поскольку при внимательном рассмотрении,  оказывается, что «революционер» и все идеологи «революционеров» — всегда не русские. 

По ссылке ниже моисей мордехай леви  на серьезных щщах рассуждает как освободить иудеев от иудаизма: 

https://marxists.wikis.cc/archive/marx/works/1844/jewish-question/index.htm

«Соответственно, отношение между евреями и христианами становится следующим: единственный интерес христианина в освобождении еврея - это общечеловеческий интерес, теоретический интерес. Иудаизм - это факт, который оскорбляет религиозный взор христианина. Как только его взгляд перестает быть религиозным, этот факт перестает быть оскорбительным. Эмансипация еврея сама по себе не является задачей для христианина.

С другой стороны, еврей, чтобы освободиться, должен выполнять не только свою собственную работу, но и работу христианина – то есть Критику евангельской истории Синоптиков и Жизни Иисуса и т.д.»

«Accordingly, the relation between Jews and Christians becomes the following: the sole interest of the Christian in the emancipation of the Jew is a general human interest, a theoretical interest. Judaism is a fact that offends the religious eye of the Christian. As soon as his eye ceases to be religious, this fact ceases to be offensive. The emancipation of the Jew is, in itself, not a task for the Christian.

The Jew, on the other hand, in order to emancipate himself, has to carry out not only his own work, but also that of the Christian – i.e. Critique of the Evangelical History of the Synoptics and the Life of Jesus, etc.»

  Не знаю, нужно ли что-то к этому добавить.... 

Эта цитата не публиковалась в советских сборниках карлы-марлы. 

Оставить комментарий

Популярные посты:

sapojnik

За высокоточные репрессии! (с)

mashutka_alfi

Волшебный сентябрь

gun001

Владимир Мясищев. День рождения.

v_strannik

Такого вы наверняка еще не видели

travnikovug

Самим не хватает

foto_history

Сойфер, Иерусалим, 1956

imp_navigator

Пуск хуситами БРСД по району Тель-Авива. 15.09.2024

shushpanzer_ru

Полку мангалофилов прибыло.

• Ранее
• Архив