МОИ ДЕВЯНОСТЫЕ. ТЕПЛО ЕЁ РУКИ

Если в девяностые годы тебя не брали с собой на стрелки, ты, видимо, был не очень хорошим человеком. Я учился в юридическом вузе, и ребята-криминалисты курсом старше меня держали ларёк, торговавший самопальной водкой. Водкой можно было торговать только хозяйской, а всё остальное можно было продавать своё. Сникресы, соки, презервативы, что хочешь. В это ларёк я устроил и Оксану, которая где-то брала в товарных количествах коричневый 100-миллиметровый More. Она была из деловых, но не светила это.

Ларёк наш из братвы никто не крышевал. Ребята-криминалисты ходили под ментами, но тогда это была так себе крыша. То есть крышевали строго от ментов, а не от братвы. Месяца три мы на дурачка отработали, а потом нас позвали на стрелку. Забились на девять вечера. Перед стрелкой я заехал в ларёк, где как раз была Оксанина смена. Поболтали о том, о сём. Я рассказал о стрелке, а она сообщила мне сногсшибательную новость: только что в Москве убили Хасана, смотрящего чуть ли не за городом, а уж за «Энергомашем» точно. Застрелили его буднично, в стиле девяностых. На выходе из подъезда нашпиговали свинцом из калашей. Сам Хасан и двое секьюров наповал, мерс в решето.
Словом обсудили мы светские новости, и я засобирался на стрелку. Она был у меня первой, и я заметно волновался, как перед экзаменом. Оксана, естественно, заметила, что я слегка на адреналине и перед прощанием тихонько пожала мне правую ладонь. «Береги себя». Меня это как-то успокоило сразу, и чтобы сохранить тепло её прикосновения, я сразу спрятал правую руку в карман. Так и приехал на стрелку.
Братва наехала на нас вполне по понятиям, требуя платить за крышу. Денис, наш старшой, неубедительно отбрехивался тем, что мы уже отстёгиваем некому уважаемому человеку, имя которого слишком известно, чтобы его называть. Разговор несколько затянулся, и меня удивляло долготерпение наших собеседников. Наконец, нам поставили ультиматум (международное слово, обозначающее «бить будут»): или мы называем свою крышу, или разговор перейдёт в следующую за стрелкой стадию разборки.
Тогда я решил рискнуть и заявил, что нас крышует сам Хасан. Денис, понятное дело, охренел, но виду не подал. Он был на стрелке не впервые, поэтому сделал соответствующее сделанному заявлению многозначительное лицо и развёл руками: «Сами напросились. Решайте теперь с Хасаном». О его убийстве в далёкой Москве на Урале ещё не знали, и старший братвы отошёл с трубой в сторону, чтобы пробить истинность моей мазы.
Что характерно, ничего не знали о Хасане и наши. Я, знаете ли, не балобол, и по дороге на стрелку им ничего не сказал. Палить Оксану не было никакой нужды, а другого источника у меня не было. В свою очередь, наши вообще не были в курсе, что Оксана из деловых, думали, что просто моя подружка.
Вернулся предводитель уральского дворянства несколько обескураженным.
— Позвонил хасановским, лучше б не звонил — растерянно сказал он соратникам.
— Чё там в натуре? — переспросил кто-то из братвы.
— Нахер послали, — развёл руками предводитель.
На некоторое время на стрелке воцарилась тишина.
— Ладно, студенты, валите пока отсюда. Проясним, тогда и побазарим, — наконец выработал свою позицию предводитель.
Братва погрузилась в две покоцанных шестёрки и отвалила. Денис, наш старшой, посмотрел на меня с каким-то настороженным интересом. Он тоже знал, что я не балабол. Спросить меня о Хасане при ребятах он не решился, понимая, что брякнуть от фонаря я не мог, а проявлять собственную неосведомленность ему было не в масть. Тем не менее, его недоумение требовало какого-то выхода.
— Ты что, на стрелку с волыной пришёл? — внезапно спросил он. — То-то они труханули.
Я спохватился, что всё это время держал правую руку глубоко в кармане пуховика. Оксана легонько пожала мне ладонь, провожая на стрелку, и всё это время я хранил в кармане тепло её руки.
|
</> |