Мне нравятся мысли после того, как их как следует помыслили

fem_books — 07.06.2021 Наступает лето, пора отпусков и отменно длинных-длинных-длинных книг, которые в рабочее время ещё не факт, что прочитаешь. Хочется отрешиться от сиюминутных проблем, отвлечься от новостной ленты и углубиться в нестареющую классику. Поэтому начну следующим образом: англо-ирландская писательница Элизабет Боуэн [Elizabeth Bowen] написала десять романов. Из них лучшим называют шестой, «Смерть сердца» [The Death of the Heart]. Действие происходит между двумя войнами в Лондоне.



На протяжении неторопливого рассказа нас ждёт множество вопросов, и прежде всего: почему Порцию назвали Порцией? Комментаторы вспоминают Порцию шекспировскую, храбрую и красноречивую героиню «Венецианского купца», но классическая история навевает гораздо менее оптимистичные ассоциации. Порция, дочь Катона, проглотила горящие угли, когда узнала о поражении и гибели мужа. Хотя какой муж, девочке едва шестнадцать. Дитя внебрачной беременности, первые дни младенчества она провела в обстановке безобразного скандала, недавнего развода и скоропалительного брака, не принесшего счастья ни матери, ни отцу. Теперь, после смерти обоих родителей, Порция Квейн оказывается под опекой старшего единокровного брата Томаса и его супруги Анны.

Пятно на фамильной чести, незнакомая приёмная семья, пугливая и осторожная отроковица, бездушная нудная школа... что-то Диккенсом повеяло, не находите? Впрочем, Порция далеко не диккенсовская сиротка, хотя то, чему и как её учат, бросает то в смех, то в слёзы:

Среда. Сегодня мы проходили основы гигиены, французскую риторику и ходили в Национальную галерею смотреть на шедевры сиенской школы.

Да и Анна со своим окружением не негодяи, которые держат бедняжку-сиротку в закутке под лестницей и морят голодом. Хотя лучше бы они были негодяями. В отъявленном мерзавце есть своего рода антигеройство, есть натура, есть вызов. А тут обычные люди, только аморальные. Жили-жили и не научились, что нельзя рыться в чужих бумагах, читать чужие дневники, лезть с амурными признаниями к дитяти...

То, из-за чего мы тебе кажемся гадкими, всего лишь наш нехитрый способ выживания.

Действительно, не помереть же, если тянет впиться завидущими глазами в чужое письмо, а нельзя, если подмывает соблазнить, а не разрешается! Здесь любопытно сопоставить «Смерть сердца» и более современные произведения на близкую тематику, допустим, «Мою тёмную Ванессу». Эдди, если угодно, гораздо более рафинирован, чем противненький мистер Стрейн. Телесные услады с целомудренной школьницей ему никак не сдались, ему другое нужно: нежный трепет распадающейся души, солоноватый привкус живого человеческого сердца на зубах. И не потому, что Эдди хищник какой, вурдалак с неврозом. В своём сознании он скорее жертва, как и Анна, как и Сен-Квентин – игралище жестоких хищных сущностей, которых сам в себе и произрастил. Сознавая невинность и наивность своей девочки-конфидентки (не-наивная, опытная женщина с ним бы на одном гектаре не стала бы прогуливаться), он, не переставая отдавать себе честный отчёт в собственном идиотизме, не переставая признавать себя ослом, пытается и пытается расколдоваться об неё, сложить слово ВЕЧНОСТЬ из подозрительно неподходящих букв, доказать недоказуемое и объять необъятное. Крошка, мне не нужна ты, для тебя у меня нет места, мне нужно лишь то, что ты мне даёшь. Мне никто не нужен полностью. Или, как любил повторять один юзернейм, хороши Галины пироги, особенно без Гали. Что при этом переживает девочка... ну, её проблемы. Сама виновата. Плачьте, очи, видели, что покупали. Хи-хи.

– Что же будет, если ты поймёшь, что я тебя не понимаю?
Эдди ответил:
– Я так и останусь навсегда ненастоящим.

И вы понимаете, это во всём. Ладно Сен-Квентин, он чужой человек. Вечный чужой. Ладно Анна, у неё свои счёты с судьбой, возраст, ревность и, да простится мне это оценочное суждение, куриные мозги: нашла соперницу! Связался чёрт с младенцем. А взять нянюшку Матчетт, ведь любит свою воспитанницу, и безумно. Но в отчасти якобитских иллюзиях видит в ней не истомившуюся и истощившуюся девочку-подростка, а эдакого Вернувшегося Короля с двух заглавных букв. Вот сейчас вытащит из ножен сверкающий меч, и враги разбегутся как тараканы, рассыплются. Помните, у Лагерлёф Нильс, путешествующий с дикими гусями, попадает в заколдованный город Венетту, где достаточно ему заплатить за золото и драгоценности хоть грош, – и этот город воскреснет и заживёт настоящей жизнью. У Порции тот же случай. Единственно, что ей подносят не плоды мастерства, а плоды духовной жизни, мягко выражаясь, не внушающие доверия. Разбуди нас, оживи нас, дай нам своё дыхание, свой голос, свою расцветающую молодость, а мы тебя вымажем нашей ядовитой грязью, посадим княжить в наше вонючее болото, заставим изнывать от нашей жажды чувства вкупе с бессильным нежеланием ответить на чувство взаимностью.

Получается, прав безотчётно симпатичный мне Томас, рисующий в стол потешных кошек: Наши отцы были дураками, но у них хотя бы на это хватило духу. А мы всего лишь сборище никчёмных Кристоферов Робинов. Майора Брутта, единственного, который пытается жить, как будто бы есть что-то настоящее, все глумят и высмеивают. Дескать, люди его закалки сделаны по лекалу 1914-1918 годов, то бишь по военному лекалу, а в другое время не нужны. Пеппингэмы явно считали, что, хоть майор и преуспел на войне, ему вообще-то повезло, что ему подвернулась война, на которой можно было преуспеть. Мы-то не Пеппингемы! Мы-то знаем, что Вторая Мировая начнётся через год после выхода «Смерти сердца»! Майор Брутт опускает руки, повинуясь не рассудку – "инстинктам", а точнее, интуиции, тайному предчувствию, знакомому всем, кто участвовал в боевых действиях. Да и участвовать не обязательно. Просто смотришь иногда на человека и понимаешь: вот его и убьют... Сама Боуэн, к слову, писала, что ни за какие блага мира не покинула бы Лондон во время бомбардировок, то время было самым интересным в её жизни. Ещё из её интервью:

Я, например, слышала, будто «Смерть сердца» называют трагедией взросления. Но я и когда её писала, так не думала, да и сейчас, признаться, так не считаю. Единственный подросток в этом романе, юная Порция, кажется мне – по сравнению с остальными – наименее трагическим персонажем. У неё, по меньшей мере, ещё есть надежда, и эта надежда ещё не успела в ней увянуть. Вообще вся книга... это трагедия увядания, она не столько о смерти, сколько о смертельном сне... И функция Порции в этой книге – быть единственной бодрствующей, в каком-то смысле без неё в этой книге просто нельзя было не обойтись.

Иногда быть единственной бодрствующей очень трудно, почти невыносимо. Однако необходимо.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив