ἐφ ᾧ πάντες ἥμαρτον. Мидраш о первородном грехе

ἐφ ᾧ πάντες ἥμαρτον= в силу чего все согрешили (Рим 5:12). Мидраш о первородном грехе

Вариант перевода и толкования этого фрагмента вызвал один из многих внутренних расколов в христианстве. Нюансы трактовки слов апостола ложились в основание несовместимых между собою богословских схем. К тому же современная поверхностная критика еще и заявила, что концепция первородного греха (в любой его версии) отсутствует в иудейском богословии. [На самом деле в иудействе есть и концепция первородного греха: Ср. Рим 5:12 с Йома 87 б, Сифра Хова 12.12 (см. на эту тему статью menahem kister), а так же Браун, ВНЗ, II, 180, прим 48].
Но пока христиане грызлись между собою, отстаивая то, или иное понимание слов апостола, в науке произошли такие сдвиги, что любой вариант трактовки Павла, сделанный без учета современных научных знаний, будет приносить Церкви только вред. Т.е. все старые трактовки оказались «мимо». Речь идет об отношении «грех-смерть». У Павла смерть входит в мироздание, как следствие греха, а сам грех превращается в некий вирус космического масштаба, который отравил не только человека, но намного шире – весь универсум, пропитав его ядом. Кстати, этот космологический аспект греха, как он описан Павлом, не учел ни один известный мне богослов: все они сосредоточены на антропологическом аспекте, между тем Павел говорит не о том, что грех разит в природе человека, а о том, что «через одного человека в мироздание вошёл грех». В мироздание, а не в человечество! Человечество заражается грехом (по-Павлу) не по «внутренним каналам», а исключительно в силу того, что человек член универсума, в котором разлит яд.
Итак, у Павла в «идеальное» и «нетленное» изначальное мироздание входит яд греха и смерти, т.е. мироздание становится тленным. Это все соответствует апокрифической теологии ряда иудейских апокалиптиков, а так же платонической картине мира. Но как это соответствует «реальному взгляду на вещи»? Даже без учета теории эволюции – как можно себе представить идеальный и нетленный мир? Пусть в нем животные не кушали друг друга, но листья деревьев гнили? Сад нуждался в уходе (Быт 2:15), что было с результатами обрезки деревьев? У человека имеется пищеварительная система – в раю он ею пользовался? Осознаем ли мы, что сами животные были смертны? Итак, смерть на том, или ином уровне была не только после преступления Адама, но и до оного. Как все это согласовать с теорией самого Павла?
В поисках ответа теологи бросились соревноваться у кого лучше получится согласовать платоническую картину «идеального мира» и «реально наблюдаемый факт» смертности всего живого. В этом турнире приняли участие апологеты христианства XIX в., а так же еп. Василий Родзянко, среди современных – это протодиак. А.Кураев. И все их теории – псу под хвост, как говорится! Почему? Да потому что ну никак фактическое знание нами законов природы не укладывается в ту картину мира, исходя из которой, писал Павел.
Тогда что же нам делать с самим Павлом? Не стоит ли и его самого отправить туда же, куда и его глупых комментаторов? – Так многие и поступили, но я уверен, что мидраш Павла можно прочесть адекватно, не впадая в крайности.
(1) Несмотря на то, что Павел обращается к образу Адама (который для него – всего-навсего литературный герой), его теологическая конструкция Христоцентрична. Это значит, что «историю Адама» он берет как литературную фабулу для иллюстрации своей мысли относительно «события Христа». А последнее для Павла – содержание его реального экзистенциального опыта, а отнюдь не «литературный образ». Ну, это как мы берем для иллюстрации своих житейских ситуаций литературные фабулы из классиков, типа Гоголя или Шекспира. Они иллюстрируют (порою очень глубоко и проникновенно) то, что мы хотим сказать, но это именно «экзистенциальное соответствие», а не историческое.
(2) Применяя к «событию Христа» нарратив об Адаме, Павел – историей Адама – иллюстрирует безнадежную трагичность человеческой судьбы в этом мире. Если Адам – «эскиз всего человечества» (Рим 5:14), то в нем мы видим трагичность собственной судьбы. Всеобщая осознанная трагичность человечества (олицетворяемого Адамом) есть та ситуация, в которую погрузил себя Мессия и из недр которой Он восходил «в нашей шкуре» к Отцу. Т.е. нарратив об Адаме – это литературная фабула повествования о всеобщей нашей трагичности, всецело и полноценно воспринятой на Себя Сыном Божьим.
Однако для всех остается еще открытым вопрос о статусе самого нарратива об Адаме: Как «прочесть» в нем рассказ об изначальной идеальности (хотя, к слову, там нет указания на актуальную идеальность, но лишь обозначено два потенциала – жизнь и смерть) и хотя бы потенциальной бессмертности и нетленности мира и человека?
Я этот вопрос «закрываю» так:
Автор нарратива об Адаме (Быт 1-3 глл) ничего не знает об эволюции, о реальном космогенезе (но и мы не намного больше знаем, к слову). Но он и не рассказывает нам сказку о том, как идеальный мир превратился в тленный. Смысл его рассказа в другом. Он повествует нам не «глазами природы», а «глазами Адама». Быт 2-3 глл – это рассказ о том, как еще ничего плохого не знающий (невинный) Человек узнает о смерти (которая, несомненно, существовала в природе до него, но им, человеком, еще была не изведана и ему неизвестна). И в его личной судьбе это узнавание о смерти связано с проступком, с трагедией непослушания. В «память человечества» первый опыт смертности вошел в связи с грехопадением первого человека. Да, животные тоже страдают от смерти, они страдают от своей судьбы. Но этот до-человеческий опыт не был осмыслен сразу же самим человеком. Когда в человеке проснулось человеческое самосознание, он начал осмысливать свою историю, свою трагедию. Поэтому нарратив книги Бытия – это рассказ научившегося писать и творчески перерабатывать свой духовный опыт человека. Это рассказ о человеческо трагедии, о том, как мы, люди, познакомились со смертью.
Разумеется, у Павла рассказ книги Бытия помещен в радикально иной круг интерпретаций, возникший намного позже самого текста. Т.е. сам Павел в Рим 5 выступает толкователем Быт 2-3. А всякое толкование – это всегда переработка текста! Это – судьба всех памятников письменности человечества. И сам Павел – не исключение: Его слова попадали в неведомую ему интеллектуальную среду, средствами которой (абсолютно неведомой Павлу) и сам апостол «толковался» вкупе с радикальной переработкой его текста.