Мы очень любим оперу! (и про одёжки немножко - 2)

Посещение "Евгения Онегина" для меня закончилось в целом хорошо — не только порцией здорового смеха — но и приятным знакомством. Дело в том, что не все зрители, заслышав арию Ленского в исполнении волшебного дуэта, смогли ограничиться деликатным прысканьем в кулачок. Двое зрителей, точнее зрительниц, почувствовали, что эмоции брызжут через край настолько, что это грозит перейти границы приличий, и корчась, чтоб не заржать в голос, стараясь по возможности не наступать на ноги, не сговариваясь выползли на полусогнутых из зала, чтобы за дверью, поближе к туалету, наконец, дать волю чувствам. К прискорбию тех, кто успел записать меня в культурные театралы, вынуждена признаться в ужасном — одной из этих зрительниц была я.
Отсмеявшись, вытерев слёзы, умывшись и попудрив носик, я
разглядела, наконец, свою случайную подругу по непристойному
поведению, и очень она мне понравилась — бывает такое, знаете, что
с первого взгляда понимаешь — наш человек. Да она бы всякому
понравилась, особенно противоположному полу — ибо была молода —
чуть помоложе моих дочерей, и прекрасна — похожа на юную Дамициану
Джордано, только не такая удручающе серьёзная, зато с такими же
рыжими кудрями, вольными и пышными. И одета она была так, как я бы
одевалась, если бы не природное скупердяйство. Платьишко и шарфик
на ней были от Dorin Frankfurt — это даже я поняла, а она позже мою
догадку подтвердила — платье такое, знаете, моего любимого фасона
"мятая мужнина рубашка", а шарфик вообще немыслимой роскоши — как
бы из драной мешковины. Лилейную шейку с милыми конопушками
оттягивали совсем уж невероятные дизайнерские бусики —
необработанный коралл, стилизованный под битый кирпич на скрученной
бечёвке — о цене подобной красоты я даже задумываться опасаюсь. О
том, что колготки были в рубчик, а башмаки на шнуровке,
разбирающийся в правильном стиле читатель наверняка уже сам
догадался. Я ей немедленно свой восторг и выразила — в Израиле меня
научили не скупиться на комплименты даже незнакомым людям, просто
так, без повода — тебе это ничего не стоит, а человеку приятно. Она
тоже от души похвалила мой наряд и шальку, стоившие раз в десять
(если не в двадцать) дешевле, и мы как-то синхронно решили
немедленно продолжить общение, тем более, что снова хлопать дверьми
и стульями, возвращаясь в зал, неудобно, и всё равно Ленского
наверняка уже подстрелили, а на то, что дед с бабой подпоют ещё и
арии Гремина, надеяться не приходилось — не так она популярна, как
"Куда, куда...", да они уж и на Ленском голосочки сорвали. К
тому же в соседнем фойе "Театрон-а-камери" ещё функционировал
буфет, а что может быть лучше бокальчика кавы после приобщения к
прекрасному и порции здорового смеха!
Новую мою знакомую звали, ну, допустим Милочкой (подлинное имя
бережно хранится в редакции), по-русски она говорила с милым
акцентом легко и бойко, но с чисто ивритскими
интонациями и оборотами речи. В оперу её, как и меня, привели
"приобщаться", а она пришла потусоваться, поглазеть и платьишко
выгулять — только я с мужем, а она — со строгими родителями —
коренными москвичами. В Израиль её привезли годика в четыре, и
несмотря на усердное чтение Пушкина, "русские" мультики, общение с
людьми "нашего круга" и посещение всяческих "Мофетов", родным
языком для неё стал всё-таки иврит, на который она периодически
сбивалась. Задорная рыжая хохотушка оказалась практикующим
адвокатом со второй степенью (ой, у меня младшая тоже адвокат!
может, вы знакомы? — она Бар-Илан кончала — нет, я в Тель-Авивском
училась...). В детстве родители-меломаны её усердно учили музыке и
вот теперь тоже не дают забыть — "культурный багаж", "мы люди
европейской культуры" — вот это всё: "а мне не жалко сделать им
приятное, да и опера наша ПРИКОЛНАЯ — так это будет по-русски?" И
почти без акцента добавила: "Людей посмотреть — себя показать".
Я согласилась, что показать-таки есть чего и, прикинувшись крутой
специалисткой-стилисткой, спросила, кивнув на платьишко:
— Последняя коллекция?
— Да нет! — откликнулась Милочка, — это прошлогоднее, я его
специально для Москвы купила — только раз и надела — и такая вышла
фашла! меня чуть из консерватории не выгнали, не из-за него, а
через носочки — хотите послушать?
Ну, аск! — как говаривали мы в студенческие годы — знамо дело, я
хотела.
Оказывается, приобщая Милочку к русской культуре, родители как-то
забыли свозить её хоть разок на доисторическую родину, и
объездившая к тому времени полмира девушка, успешно закончив
магистратуру, захотела вдруг съездить, как Твистерова Сюзи, в
Россию. Только не в Питер, а в Москву — и непременно зимой — зря ей
что ли в детстве читали всякие "мороз и солнце, день чудесный!"
Холод её не пугал ни капельки — она после армии по Тибету гуляла! —
и желала она колориту — конфеток-бараночек и троек с бубенцами. И
непременно сфотографироваться в качестве "гимназистки румяныя"! Для
этого из нафталина были извлечены бабушкиной вязки расписные
варежки и винтажный пуховый платок, по Интернету приобретён
новый пуховик и фирменные угги, а также свитерочки всякие и
вышеупомянутое платьишко в Тель-Авиве, ибо родители желали дочку
ещё и поводить по культурным мероприятиям нарядную. Московская
родня лицом в грязь не ударила и поездка удалась — мне были
продемонстрированы фоточки на смартфоне — Милочка на лыжах в
Измайлово, Милочка под берёзкой кормит белочку, Милочка на
саночках, Милочка лепит снеговика и — ура! — Милочка на тройке с
бубенцами. Она бы и всю поездку готова была под снегом резвиться —
но! — культурную программу никто отменять не собирался! От МХАТа
израильтяночка кое-как отбрыкалась, срочно вспомнив, что "я
ньемношшко плохо уже понимайт по-русску", но в Большом Зале
консерватории русский язык не требовался — опять же, платьишко хоть
разок надо выгулять — тогда оно было ещё из новой коллекции.
Дядюшка, тетушка и кузины (галстук-бабочка, бархат, велюр, гипюр,
строгие нитки жемчуга, чёрно-белая гамма) слегка прифигели, когда
Милочка принарядилась, но держались стойко, заранее смирившись с
тем, что Восток — дело тонкое. Правда, деликатно указали на то, что
угги в консерватории не слишком уместны, там вполне принято
переобуваться, и не желает ли гостья элегантные кузинины лодочки на
сменку, благо размер подходит?
— Нет, — весело сказала Милочка, — у меня своё есть, — и помахала
мешочком с надписью "Topten", в который родня постеснялась
заглянуть, а зря, ибо когда в гардеробе девушка переобулась,
тётушка с кузинами тихо ахнули — в мешочке оказались уютные
пёстренькие чуньки с пришитыми мягонькими подошвами, страшно
удобные — в Узбекистане такие ичигами назывались. И надо же, хоть и
народу было много, хоть и платье было длинненькое, хоть и родня
взяла Милочку в кольцо, загораживая от публики — одна из суровых
смотрительниц в букольках и в форменной блузочке — глаз-алмаз! —
углядела безобразие. И немедленно потребовала прекратить! То есть
не оскорблять чуньками храм искусства! Родня попыталась вступиться
— дескать, заморская гостья, по-нашему не понимает, но правдивая
Милочка их опровергла:
— Понимаю-понимаю — а в чём проблема?
Букольки не знали о только что законченной магистратуре по
международному праву...
Милочка радостно извлекла израильский паспорт. Потребовала
администратора, секьюрити, полицию, журналистов, звонок в
посольство и ссылку на закон, по которому нельзя в консерваторию в
чуньках. Пообещала иск за моральный ущерб — и всё это — лучась
счастьем от непредвиденного приключения за те же деньги. Букольки
сдулись и бежали с поля боя.
— Вот объясни ты мне (мы были сразу по-израильски на "ты"), —
сказала задумчиво Милочка, допивая второй стакан кавы, — ты же там
дольше прожила — чем ей мои носочки мешали? Она что-то кричала —
киилу я Чайковского оскорбляю. Ну, вот я смотрела вокруг — там были
такие, ну, махсофим (декольте — подсказала я) — все цици видно —
это не оскорбляет. Там ходят на та-а-аких шпицах (шпильках —
поправила я), как кони стучат, паркет царапают — не оскорбляет. А
мои мягкие, удобные, не шумят и — ле азазель! — правда красивые —
оскорбляют!
Я потом, когда обратно угги и пальто забирала, мне одна сказала в
спину "еще бы в валенках пришла!" Я тогда дома тётю спросила про
валенки и решила — это же гениально! На них эти гумми- калоши
сверху, можно по снегу ходить, не мокро, а дома только гумми снял и
всё — мягко и удобно. И главное - русское, амами - народное, да? Я
теперь валенки буду искать. И калоши. Через год в консерваторию
поеду...
|
</> |