
Книжка, пережившая блокаду Ленинграда

Самая памятная вещь в моем собрании #ценныевещи — это потрепанная кулинарная книжица моей бабушки.


В первые революционные годы прошлого века моя бабуля-москвичка — Вера Михайловна — вышла замуж за бравого кавалериста из Питера, моего деда — Ивана Сергеевича. Она следовала по стране вслед за мужем по городам и весям. Была где-то фотка взвода, где дед сидел на белом коне, он был командиром конной разведки. Но сейчас мне легче оказалось найти в домашнем музее лишь его кавалерийские шпоры:

А также увлекли меня страницы его документа той поры — Послужного списка. Вот одна из них:

о вернемся к мирным делам. Итак, дед раз и другой был ранен и демобилизовался в 1927 году. Он приехал в родной город, откуда был призван, и город уже носил имя Ленина. Семья получила две комнаты в типичной ленинградской коммуналке — черный вход через кухню, длинный коридор и соседи разной степени социальной близости. И началась оседлая жизнь рабочей ленинградской семьи.
Молодой еще дед, восстановился от ранений и вернулся на Путиловский завод, где снова встал к токарному станку, от которого его когда-то призвали в армию. А бабушка (на тот момент молодая мама дочки-школьницы) поступила работать на ленинградскую меховую фабрику «Ротфронт», поскольку ремеслу меховщика научилась еще в детстве — в 10 лет она была отдана, «в ученье» к скорняку. Одновременно она устраивала семейный быт и училась быть хорошей хозяйкой с помощью маленькой серенькой книжицы, с которой и начался этот пост.
Позже, когда я научилась читать и с интересом листала эту книжку, мне больше всего нравилась страница с рисунком коровы. Кстати, в моем раннем детстве такие схемы разделки говядины еще висели в мясных магазинах:

В книжке были и другие картинки, поясняющие, что нужно в домашнем хозяйстве:

В 50-е, в моем раннем детстве у нас в доме были похожие чайник, кофейник, а также плитка (с открытой спиралью). Впрочем, в конце 50-х в Ленинграде широко проводилась газификация, и вскоре надобность в плитках отпала. Но здесь мы разглядываем книжку 29 года.
В книжке указано и предназначение помещений в квартире. Оно может быть понятно сегодняшнему читателю, но жителю Ленинграда 20-х вряд ли могло быть полезным:

На эту страницу мы просто не обращали внимания. Ну какая-такая передняя?! Я уже написала о том, что вход в нашу коммуналку был с «черного хода» (то есть со двора), именно, прямо в кухню. Да-да, «уличная грязь и пыль, и грязные галоши ...». Пока одни жильцы готовили еду (в разные времена на разном подогреве : на дровяной плите, на керогазах, электроплитках и, наконец, на газовых плитах), другие важно вышагивали в драповых пальто, макинтошах, в ботинках, валенках, галошах, туфлях вдоль стеночки довольно просторной кухни — и дальше в коридор. Наши две смежные комнаты находились в самом конце общего длинного коридора и это позволяло устроить личный закуток с настенной вешалкой — наша «передняя». Другие жильцы приколачивали свои вешалки к стенке коридора у собственных дверей.
Совет из книги «Один-два стула и небольшое зеркало (см. след картинку) — был не для жильцов нашей коммуналки. Эту роскошь увидели спустя почти полвека только мои уже дети. Мы с мужем, теснившиеся несколько лет вместе со старшими поколениями, через кооператив смогли выбраться из коммуналки и начать жить в отдельной квартире. Дед-кавалерист умер уже у меня на руках в почтенном возрасте, в благоустроенном жилье. Бабуля не дожила до той поры, но ее книжка осталась со мной.

Замечу, что в нашем роду не было дворянских корней, не было образованных разночинцев — ученых, писателей, просветителей. И тем не менее, на сохранившемся фото мои родные: дед (токарь и кавалерист) и бабушка (работница на меховой фабрике), — выглядят вполне пристойно.

А позже на их судьбу выпадет и блокада Ленинграда, но они переживут и ее. И вместе с тем сохранится и затрепанная книжица по хозяйству, хотя много других книг будет сожжено в блокадной печке-буржуйке.