Методологическое затруднение
schwalbeman — 05.06.2012Ниже сравнительно длинный и мало кому интересный текст. Предупреждаю, будет скуШно.
Одна и та же проблема возникает раз за разом в самых разных
областях; и там, где она появляется, начинает явственно пахнуть
мистикой. Не в том смысле мистикой, что происходят необычные
события, чудеса там разные - такое обычно бывает в связи с разными,
гм., практическими/прагматическими проблемами (к примеру, зародыш
эсхатологии проклёвывается через скорлупу истории, или ещё там
какое ЧП). А я толкую о проблеме теоретической, так что и мистицизм
в данном случае норовит сгуститься не в области событий, в области
объяснений и теоретических построений.
Если в двух словах, то речь идёт о том, как обращаться с явлениями,
в которых мы прозреваем всеобщий характер, но которые по совершенно
понятным и очевидным причинам даны нам в единственном экземпляре.
Это такой характерный пример ландшафта, по которому нормальный
человек передвигается без труда, а философ ходит спотыкаясь, весь в
синяках и шишках. Потому что для нормального человека, к примеру,
ученого-естественника, всякая вещь это так называемый Dasein,
дазайн, вот-бытие; и даже если она не вот здесь, а где-то там, в
каком-нибудь коллайдере или в ядре планеты, то она все равно
принадлежит вот-бытию. А философ, на свою беду, знает и другие
онтологические категории, и, оказавшись перед клеткой со слоном, на
которой написано «буйвол», начинает остервенело тереть глаза.
Патетическая проповедь Платона, утверждавшего подвластность науке
только идей, но ни в коем случае не бренных вещей, совершенно не
прошла для человечества даром, она запрограммировала западную
науку. Мы этого не замечаем совершенно, потому что полагаем,
будто переросли
Платона, и совершенно напрасно. Платон удалил из пространства
интеллигибельных сущностей всё, кроме идей. Это признали перегибом,
объявили амнистию, многих простили, вернули в лоно познаваемого –
но только не Dasein. То есть, сама по себе категория Dasein вполне
может быть предметом изучения разных там гуманитариев – но только
не то, что к ней относится. Вот-бытие можно съесть на завтрак, но
его нельзя изучать. Вот-апельсин никогда не станет предметом
какой-либо науки. Ибо либо это a) один-единственный апельсин во
Вселенной – и тогда он будет изучаться, как ее уникальное свойство
(такую штуку трудно назвать вот-бытием). Или b) таких апельсинов
пруд пруди – стало быть, мы его изучаем как один из многих, на
примере одного фрукта целую экстенсиальную совокупность штудируем,
законы обкатываем, правила примечаем etc. А вот-апельсин, с него
какой спрос? Порезать ломтиками, да и на блюдечко.
С чего нужно начать, держа в руке оранжевый фрукт – так это
ответить на вопрос: a) или b)? Что мы изучаем: что-то принципиально
единичное, или одно из (потенциального) множества однородных
феноменов. Разные ответы подразумевают разные эпистемологические
методы, разные познавательные инструменты. Тут-то и начинаются
затруднения.
Дело в том, что некоторые апельсины рождаются очень агрессивными,
вооруженные невероятно острыми зубами. Вы не знали? Такой
апельсин, созрев первым, пускается на поиски своих недозрелых
собратьев и всех их пожирает, оставаясь, таким образом, в
одиночестве. Вот и непонятно, то ли это самый первый апельсин из
многих (но прочие не уродились), то ли прочим и не судьба была
вызреть: они же какие-то маленькие были, зеленые и без зубов. Или с
зубами, но без пулемета Максим, то есть неспособные к полноценной
колониальной агрессии.
А то ещё бывает другой случай: апельсины без зубов, но возникающие
так редко, и так далеко друг от друга, что скажите спасибо, что
увидели в своей жизни хоть одну штуку. Вторую гарантированно не
увидите: не доберетесь, не доживете. А может быть, её и вовсе нет,
второй-то. И не будет никогда, ignorabimus (это одно-единственное
латинское слово переводится четырьмя русскими: "мы не будем
знать").
Я хочу подчеркнуть, что в обоих выше приведённых случаях нам
совершенно понятен тот механизм, который обеспечивает
единственность, уникальность нашего предмета. То есть никакой
естественнонаучной, предметной загадки в этом механизме нет. Вся
загадка относится к методологии: считать ли вещь единичной только
потому, что второй такой нет.
Теперь слайды.
Что есть жизнь? Это нечто всеобщее, подчиняющееся каким-то
общим законам, или это, по кошмарному определению Энгельса, «способ
существования белковых тел»? Возможна ли компьютерная жизнь,
живущая на информационных носителях? С. Лем с того света громко
кричит «да!». С другой стороны, если существует
какая-то «жизнь вообще», то есть ли надежда, что там будет что
изучать? Что могут быть какие-то законы и свойства жизни, настолько
общие, что они применимы и к живой зверюшке, и к живой компьютерной
программе? Вроде бы глупый вопрос, чересчур отвлеченный – но он
занимает умы, даже и не самые последние. Увы, единственный пример
того, что мы можем назвать жизнью, это именно копошение белковых
тел (а ivanov_petrov где-то
справедливо подсказывает, что жизнь с точки зрения здравого смысла,
биологии и философии это три, если не больше, разных предмета – но
к данной теме это замечание не относится).
Что есть разум? Человек по фамилии Рассел написал достаточно
поверхностную (для технаря) книгу Stuart Russel, "Artificial
Intelligence: Modern approach" (у меня есть в файле, могу дать,
если кому нужно). Ясное дело, когда у тебя фамилия Рассел, а зовут
тебя не Бертран, то ты волен-с неволен-с комплексуешь. И вот этот
Рассел заканчивает свою книгу философской главой о том, что такое
интеллект вааще. Там очень мило сравниваются два
вопроса «может ли машина летать» и «может ли машина
плавать». Видимо, нормы английского языка провоцируют англоязычного
обывателя на первый вопрос отвечать положительно (самолёты летают),
а на второй отрицательно: то, как корабль пересекает водное
пространство, нельзя назвать в строгом смысле слова swim. Моряки
тоже обычно говорят сухопутным крысам: «плавает г-о, а линкор
ходит». Ну вот и машина, стало быть, может думать так же, как
линкор движется по морю: не think, а нечто вроде. И цель
достигается (до другого берега добрались), и thinking'ом никаким не
пахнет. Так ли это, мы, полагаю, поймём, когда увидим первую
«думающую» машину. Если не лингвистическая практика, то
какие-нибудь другие соображения точно подскажут, разум это или нет.
Увы, единственный в нашем непосредственном окружении претендент
называться разумом – это человеческий разум. И мы совершенно не
понимаем, стоит ли относиться к нему, как к общему явлению бытия
(коль скоро мы уже морально готовим себя к тому, что даже
созданная нами самими машина для нас будет solve, но не think).
Что есть история? Однократно произошедшая череда событий?
Или за этим единичным нарративом прослеживается целый жанр? Нет ли
у вас другого глобуса, т.е. другого учебника всемирной истории?
Альтернативную не предлагать. Я, кстати, всю свою сознательную
жизнь твержу, что это мы живём в ненастоящей, альтернативной,
дурацкой истории, где не на ту бабочку наступили и в десятке войн
не та сторона победила. А настоящая история где-то рядом, в
параллельной вселенной. Увы, в параллельную вселенную нам доступа
нет. Так возможна ли теоретическая история? Есть ли у неё предмет?
Или, по-другому, сводится ли история к чистому, не допускающему
изучения научными методами dasein? (Кто хочет флейма на эту тему,
найдет его здесь)
Что есть модерн? Здесь случай апельсина с зубками.
Единственный данный нам для изучения случай модерна, развивавшегося
произвольно, по собственным внутренним законам, это специфический
случай посткатолической (даже более того, протестантской)
цивилизации. Прочие культуры были втянуты в модерн (понимаемый как
преодоление патриархального аграрного общества, участие в НТР,
способность к недеструктивным но радикальным социальным
перестройкам) неумолимой логикой догоняющего развития: либо ты
модернизируешься, либо тебя поедают. Но «добровольный»,
настоящий модерн, модерн по велению коллективного сердца – что это,
единичное явление, или всеобщая закономерность?
Что есть нация? На последнем слайде у меня прекрасная дама
(одетая). Это моя муза ninaofterdingen,
сомневающаяся
во всеобщем характере такого явления, как нация.Собственно,
дискуссия с Ниной и послужила толчком для написания моего
сегодняшнего занудства. Здесь, конечно, нужно было бы выяснить, не
смешивает ли Нина нацию и национализм – но иллюстративную мощь
нининого тезиса этим не умалишь.
Мне кажется, что я не напрасно собрал все эти примеры в одну кучу.
Во-первых, мы теперь видим, что проблема совершенно не
экзотическая, а, напротив, сама, дрянь такая, носит всеобщий
характер.
А во-вторых, проясняется костяк/шаблон/трафарет исследовательской
программы для изучения вопросов такого рода. Исследование
доподлинно должно начинаться с отделения физики от метафизики:
нужно отделить вопросы предметные, позитивные от общей
методологической проблемы, освещенной в начале этой заметки. Ответ
на метафизические вопросы в значительной степени диктуется вкусом и
мировоззрением, а вопросы, относящиеся к предмету могут быть
исследованы более или менее объективно. Представляется, что примесь
метафизики серьёзно затрудняет решение проблем, которые, хотя и
сложны сами по себе, всё же имеют шансы быть решенными
однозначно.
|
</> |