Максим Горький отменяет русскую литературу

16 апреля 1898 года вышел двухтомник «Очерки и рассказы» Максима Горького — первое книжное издание сделало его признанным писателем и позволило с полным правом ругать коллег. Это занятие увлекло будущего духовного предводителя советских писателей и «основоположника советской литературы» — мало в чем он был так последователен, как в критике неправильной русской литературы.

1
Я не люблю современной нашей литературы еще и за ее пессимизм. Жизнь не так плоха, какой ее любят изображать в книгах, она ярче. И человек в жизни — лучше, чем в книге, даже и талантливой. Он — сложнее. По-моему, писатели обижают человека. Разумеется, и я тоже обижаю. Что делать? Стал профессионалом.
Письмо Илье Репину, 1899
2
Чорт бы ее взял — литературу, вкупе с литератором и с
обычным ее читателем и почитателем — ибо я «пописываю», он —
«почитывает» — ну-с, и что же? Читали и мы, всё читали — Толстого и
Достоевского, Щедрина и Успенского и еще многое, и — какая польза?
Одно наслаждение.
Письмо Леониду Средину, 1900
3
Я, видите ли, чувствую, что отдавать студентов в
солдаты — мерзость, наглое преступление против свободы личности,
идиотская мера обожравшихся властью прохвостов. У меня кипит
сердце, и я бы был рад плюнуть им в нахальные рожи
человеконенавистников, кои будут читать Ваши «Северные цветы» и их
похваливать, как и меня хвалят. Это возмутительно и противно до
невыразимой злобы на все — на «цветы», «Скорпионов» и даже на
Бунина, которого люблю, но не понимаю — как талант свой, красивый,
как матовое серебро, он не отточит в нож и не ткнет им куда
надо?
Письмо Валерию Брюсову, 1901
4
Они противны, эти кислосладкие,
пассивно-доброжелательные российские интеллигенты, противны до
омерзения. Ты — или умирай, защищая то, что любишь,— если любишь,—
или молчи и вянь, идиотский кактус, если не умеешь любить. Любить —
значит — бороться и побеждать.
Письмо Давиду Айзману, 1907
5
Вчера получил номера «Русской мысли» и «Образования»,
прочитал несколько статей и — всю ночь не мог уснуть с тоски и со
зла. Что такое? Это — русская литература? Какая гадость, какое
нищенство мысли, нахальство невежества и цинизм! Людей, кои идут на
святое поле битвы, чтобы наблевать на нем,— таких людей надо
бить.
Письмо Константину Пятницкому, 1908
6
Куприн написал рассказ «Морская болезнь»,— для меня это
произведение — пакость, объяснить его я могу лишь тем, что автор
был пьян, когда «создавал» эту дрянь, но оправдать — никак не
могу.
Письмо Константину Пятницкому, 1908
7
Мое отношение к пессимизму и ко всем иным выражениям
психического распада личности в русской литературе — становится все
более враждебным. Мне кажется, что в стране столь юной, какова
Русь, в народе, который только что начинает жить, пессимизм —
явление вредное, он для меня продукт разрушения индивидуума,
который лишен чувства своей органической связи с миром и оттого —
погибает. Драма. <...> Но — мне она надоела. Надоел
субъективизм, чужд человек, который все стонет, плачет, отрицает,
подчеркивает страшное, жестокое.
Письмо Давиду Айзману, 1908
8
Каждый день приносит какой-либо сюрприз — «Суламифь»
Куприна, стихи «модернистов» — каждый день кто-нибудь встает пред
тобой голый и весь в гнилых язвах.
Письмо Константину Пятницкому, 1908
9
Вот уже лет 50, как русская литература с русской жизнью
— шерочка с машерочкой — неуклонно танцуют свой печальный вальс в
два па: раз — па романтическое, два — реалистическое, и — знаете
ли, это очень скучно и очень вредно. «Жизнь наша весьма печальна»,—
ноет обыватель русский. «Ах, как печальна наша жизнь!» — вторит ему
литература. «Стало быть, я — прав!» — торжествуя, объявляет
обыватель, опуская руки. Начинает жизнь творить легенды: «Ах,
давайте сотворим легенду!» — подвывает литература и занимается
поощрением обывателя к творчеству поступков мелкоуголовного
характера. Очень скучно все это.
Письмо Людмиле Никифоровой, 1909
10
Показывать миру свои царапины, чесать их публично и
обливаться гноем, брызгать в глаза людям желчью своей, как это
делают многие, и отвратительнее всех делал злой гений наш Федор
Достоевский,— это гнусное занятие и вредное,
конечно.
Письмо Леониду Андрееву, 1912
11
Пишущие люди современности нашей тем особенно противны
стали за последнее время, что ходят при людях без штанов и задом
наперед, скорбно показывая миру болящее свое место, а место это
потому болит, что не знает, куда можно спокойно
сесть.
Письмо Леониду Андрееву, 1912
12
А вот что Вам нравятся стихи Клычкова, Клюева и
подобных им,— людей весьма даровитых, но мало серьезных и еще не
поэтов,— это плохо, простите меня! <...> Все это — дрянь,
модная ветошь, утрированный лубок и даже
языкоблудие.
Письмо Дмитрию Семеновскому, 1913
13
Похвалить что-либо в России — преступление
непростительное. С изумлением, почти с ужасом слежу, как
отвратительно разлагаются люди, еще вчера «культурные». Б. Зайцев
бездарно пишет жития святых. Шмелёв — нечто невыносимо
истерическое. Куприн не пишет — пьет. Бунин переписывает
«Крейцерову сонату» под титулом «Митина любовь». Алданов — тоже
списывает Л. Толстого. О Мережковском и Гиппиус — не говорю. Вы
представить не можете, как тяжко видеть все это. Ну, ладно. Все
пройдет.
Письмо Константину Федину, 1925
14
Прочитал скандальный рассказ Пильняка «Повесть
непогашенной луны» — каково заглавьице? Этот господин мне противен,
хотя, в начале его писательства, я его весьма похваливал. Но теперь
он пишет так, как будто мелкий сыщик: хочет донести, а — кому? — не
решает. И доносит одновременно направо, налево. Очень скверно. И —
каким уродливым языком все это доносится!
Письмо Алексею Чапыгину, 1926
15
Был у меня Леонов, очень напомнил мне Леонида Андреева
в 1903–1904 годах,— годы его наивысшего успеха. Знает — мало, о
себе — художнике — заботится плохо.
Письмо Сергею Сергееву-Ценскому, 1927
16
Не ожидал, что «Роман» Мариенгофа понравится Вам, я
отнесся к нему отрицательно. Автор — явный нигилист; фигура Есенина
изображена им злостно, драма — не понята. А это глубоко
поучительная драма, и она стоит не менее стихов Есенина. Никогда
еще деревня, столкнувшись с городом, не разбивала себе лоб так
эффектно и так мучительно. Эта драма многократно
повторится.
Письмо Долмату Лутохину, 1927
17
Озаглавят книжку стихов «Сурдина пурги» — это говорит о
глухоте человека к духу языка. Язык у нас развивается нездорово,
вкривь и вкось.
Письмо Илье Груздеву, 1929
18
Замятин слишком умен для художника и напрасно позволяет
разуму увлекать талант свой к сатире. «Мы» — отчаянно плохо,
совершенно не оплодотворенная вещь. Гнев ее холоден и сух, это —
гнев старой девы.
Письмо Илье Груздеву, 1929
19
«Народные» песни у нас сочиняли министры — как И. И.
Дмитриев, князья — Вяземский, графиня Ростопчина, сочиняли Цыганов,
Вонлярлярский, Востоков, Вельтман, Жадовская и ряд других. Они же,
я думаю, искажали и подлинные тексты народных песен. <...>
Как пример искажения текста укажу «Эй, ухнем». Шаляпин — и все —
поют эту бурлацкую песню, вводя в нее «ни к селу, ни к городу»
слова из обрядовой девичьей песни, коя пелась в семик — «Разовьемте
березу, разовьемте кудряву». Сами судите: на кой чорт бурлакам
«березу развивать»?
Письмо Илье Груздеву, 1929
20
Глагол «скукожиться» сделан явно искусственно и нелепо,
он звучит так, как будто в нем соединено три слова: скука, кожи,
ожил. Разумеется, что не стоило бы спорить по поводу включения в
литературный язык одного уродливого слова. Но дело в том, что у т.
Панферова, несмотря на его бесспорную талантливость, отношения с
литературным языком вообще неблагополучны.
«По поводу одной дискуссии», 1934
Мои книги на ЛитРес
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
Вышла в свет моя новая книга "Суворов". Буду рад новым читателям!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу вам экземпляр!

ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.
|
</> |