М. П. Лоскутов. Как я ездил смотреть крокодилов

Советский союз — самая большая страна в мире — это всем известно. Но ее необъятную величину трудно сразу себе представить. Да мы и привыкли к этому, и нас не удивляет, например, что в северных районах Сибири стоит мороз в 30 градусов, а в это время в Туркмении, где-нибудь в Ашхабаде, больше 30 градусов тепла. Разница температуры в 60 градусов! В одном месте — суровая зима, в другом — почти тропическое лето одновременно.

Вокруг северных советских островов толпятся вечные льды. В это время на юге СССР, например в Крыму, цветут деревья, люди купаются в теплом море.

Кавказ и Закавказье еще южнее Крыма. В Батуме и Эривани часто целый год совсем не бывает снега. Южнее всего в Закавказье лежит поселок Астара, в Азербайджане, — здесь частица территории СССР далеко врезывается в Иран — до 39 градусов северной широты.

Но есть советская земля еще южнее Астары и всего Закавказья. Это место называется Кушка. Оно в Туркменской ССР, на границе Афганистана. Здесь и есть самая южная точка Союза.

Африка, Алжир, Тунис — для нас нечто необыкновенно южное и далекое. Но не все знают, что советская Кушка лежит на одной параллели с северным побережьем Африки. И даже Тунис, Алжир и Гибралтар севернее ее.

«Какая же она, эта самая Кушка?» — думал я часто, рассматривая карту. В воображении мне рисовались пальмы, бананы, попугаи, даже крокодилы; почему же не быть советским крокодилам? Ведь тигры и антилопы у нас есть!

Я очень люблю рассматривать географическую карту и представлять себе различные пункты и уголки страны, а потом — в случае возможности — повидать их в натуре. И в Кушку я поехал, собственно, поискать крокодилов. Больше дел у меня никаких там не было. А находился я тогда недалеко, в Мервском оазисе, так что нужно было совершить небольшой крюк по железнодорожной ветке, километров в 300.

Приехал я в Кушку в декабре. Здесь уже стояла весна, но снег еще то шел, то опять таял — была какая-то ерунда. За окном вагона все время бежали высокие холмы, очень пустынные и унылые. Наконец, поезд вошел в какие-то ворота и остановился. Я вышел из вагона и увидел маленькую станцию. За ней расположился небольшой поселок из нескольких улиц. Площадь, по площади ходил теленок. Все это было заключено в каменную крепостную стену, которая окружала поселок, шла по холмам и замыкалась в круг.

Это была крепость Кушка. Построена она 50 лет назад, когда царские войска завоевали эти места. Крепость была поставлена, чтобы защищаться от афганцев.

Я обошел улицы, посмотрел на теленка, поднялся на холмы, потрогал руками крепостную стену. Она была старая и рыхлая. На холмах ничего не росло и лежал мокрый снег. Никаких бананов и попугаев не было.

С холмов видно было, как по поселку ходили красноармейцы и редкие штатские прохожие. Это были тоже наши советские граждане. «Эх, куда забрались жить, на одну параллель с Гибралтаром. Молодцы!» — подумал я.

Однако на одной параллели с Гибралтаром становилось холодновато и повалил опять снег. К тому же наступил вечер. Я понимал уже, почему тут в декабре не очень жарко: Кушка лежит довольно высоко и, потом, тут ворота для северных ветров, между двумя горными хребтами.

Но от этого мне не было легче. Где же мне приютиться? Я вернулся на станцию и увидел человека с черной бородой. Это был станционный сторож. Он пустил меня ночевать, мы накололи дров, затопили железную печку, и все стало опять хорошо.

— Ты зачем приехал? — спросил меня сторож.

«Искать крокодилов», — подумал я, но сказать это мне теперь было стыдно.

— Меня послали переписать тут всех коров. Я ветеринар, — сказал я.

— Так это, должно, не в Кушку, а в село. Оно подале, там, — махнул рукой сторож.

Так я узнал, что и Кушка — еще не самая южная точка. Южнее ее лежит поселок Полтавка, не обозначенный на картах.

Обрадовавшись этому открытию, я на заре встал, взял котомку за плечи и вышел за южные ворота крепости. Я хотел добраться все-таки до самой южной точки. Светило жаркое солнце, было тепло и сухо. Дойдя до каких-то домиков, я сел отдохнуть.

Мимо меня проезжали необыкновенные люди. Они сидели верхом на конях, одеты были в яркие халаты и большие разноцветные чалмы: белые, серые, синие. Люди ездили туда и сюда. Концы чалм развевались по ветру, за плечами всадников висели ружья. «Это уже немножко похоже на Африку и на бедуинов, — подумал я. — Все в порядке».

Вдруг над моей головой раздался голос:

— Эй, Грицько, чи не бачишь — свыня мыкытенкину яблоню жрет?!

— А хай у ней очи повылазят! — отвечал чей-то тонкий голос неизвестно откуда.

Я решил, что сплю и вижу случайно Полтаву. Однако тут же продолжали ездить всадники с кинжалами и синими чалмами. Голоса между тем все перекликались насчет неизвестной «свыни», которая жрет какую-то яблоню. Вскоре появилась и сама героиня: хрюкая и подпрыгивая, выскочила она из ворот дома и помчалась по улице; сомнений быть не могло: такая свинья не могла сниться. Она мчалась мимо африканских всадников и путалась в ногах их коней, нимало не смущаясь.

Я огляделся. Вокруг меня была настоящая украинская деревня: белые мазаные хаты, узоры на ставнях и даже тополя на улице. Это и был поселок Полтавка — самый южный в Союзе.

Вскоре я узнал про него все. Он основан сорок пять лет назад украинскими переселенцами. Восемь крестьян из Полтавской губернии приехали сюда, когда тут было сплошное болото, расчистили землю, поставили дома, с тех пор и началась тут жизнь.

Одного оставшегося из этих восьми стариков я разыскал, но не помню его фамилии. Он рассказал мне многое о прошлом.

Царские власти всячески сманивали в эти пустынные места переселенцев. Они хотели, чтобы эти жители защищали границу от набегов неприятных соседей — кочевых афганских племен. Для этого они сулили хорошую землю, удобства и кучу богатств. Но переселенцы нашли здесь пустыню и болота. Упорным трудом они обработали землю, завели коров, свиней, птицу. Некоторые понемногу даже разбогатели; не те, конечно, кто ковырял эту землю, а те, кто открыл лавочки, продавал необходимые человеку вещи, давал деньги в долг нуждающимся в средствах для налаживания хозяйства. Прошло много лет, и все тут было уже как и в Полтаве: было село, были богачи и бедняки. У одних были большие стада, другим не удалось завести и коровы.

Украинцы ненавидели своих афганских соседей. А соседи были самые бродячие, голодные племена — джемшиды и хозаринцы. Земли они не имели, домов не имели. Только чалмы были да ружья. А стрелять здесь нечего, кроме орлов. Питались тем, что украдут. Из Афганистана их гнали. С русской территории гнали.

Границей с Афганистаном здесь служит речонка Кушка. Часто, бывало, коровы пасутся на берегу, перейдут речку и — уже заграницей, в чужой стране. Тогда джемшиды их к себе гонят, в горы. Пастух бежит в село.

— Коровы опять в Афганистан пошли! — орет он. — Бей афган!

Все хватают колья, дробовики и бегут туда. Начинается схватка.

Так в вечной борьбе и жили соседи…

Кушка лежит за далекими морями, за степями, за пустынями. Но и туда пришла советская власть. Батраки и бедняки вдруг увидали, что главные их враги — совсем не джемшиды. Создали колхоз. Сразу стало жить легче.

Но что же с афганцами делать? Не умирать же им с голоду. А к тому времени их много сюда переселилось, из-за границы бродят, скачут в своем наряде, а есть нечего.

Тогда переселившимся к нам джемшидам и хозаринцам предложили организовать колхоз. Отвели им землю, дали плуги, построили дома.

Но только те совсем не привыкли землю пахать. И в домах не привыкли жить. Даже умываться не умеют… В горах они выкапывают ямы, в них и живут… Утром придешь в колхоз, — а никого нет. Все в горы ушли. И плуги бросили и дома. Через месяц вернутся, а сеять уже поздно. Есть нечего. Начинают у украинцев таскать.

Тогда бывшие богатеи (фамилию одного из них я помню — Ковбаса) стали предлагать соседям колхоз распустить: здесь, мол, нельзя колхозу быть: это особый край. Афганцы все равно растащат.

Только ничего из этого не вышло. Украинцы поняли, что надо афганцев научить новому для них делу. Стал украинский колхоз помогать афганскому, и тот окреп. Потом оказалось, кто Ковбаса с приятелями сам таскал из колхоза и всячески вредил ему. Очутился Ковбаса в Соловках, сразу на другом конце Союза; тут и он понял, какая необъятная наша страна: от африканских параллелей до северных льдов.

Что же касается меня, то вечером я был в клубе; колхозная молодежь ставила спектакль и слушала радиопередачу из далекой Украины, из Харькова. Молодежь слушала с удивлением и любопытством; этот язык все же уже сильно отличался от ихнего. Но это был язык таких же советских людей, как и они, — братьев, живущих за пустынями и морями.

Задумавшись, я вышел и незаметно дошагал до самой границы, до речки Кушки и таможенной будки на мосту. Это была самая южная точка. За мной лежал весь СССР. Я посмотрел на заграничную гору. Там шагал афганский часовой без шапки и в кальсонах. Напившись с таможенниками чаю, я отправился назад.

Вот так я искал крокодилов. Хотя я их не нашел, но все-таки повидал много интересного и ничуть не жалею.

См. также:
В. Р. Козин. Мир трех границ

Другие материалы о Кушке и Полтавке:
https://rus-turk.livejournal.com/544343.html