Люди, за которых я боюсь. Заур Газиев

pcnariman — 16.07.2011 Каждый раз, отпуская детей из дома, я мысленно рвусь вслед за ними – хочу быть рядом и, держа их за руку, доводить до школы и обратно. И не имеет значения, сколько им лет – я так не хочу, чтобы они сталкивались с плохими и злыми людьми! Это какой-то физический страх, свойственный, наверное, всем людям, но есть и другой страх – за тех, о ком я прошу Господа. Я боюсь, что они что-то сделают не так или собьются с пути; я боюсь, что им встретятся плохие советчики или попутчики, а ещё мне боязно, что в какой-то момент они махнут на всё и скажут: «Пропади оно пропадом!»

Вдох и выдох
В мире многое устроено совсем не так, как мне хотелось бы, и нет в этом моего каприза или каких-либо неадекватных желаний. В своей колонке в этом номере Альбина Сункулиева написала, что у всех нормальных людей есть желание мира и благополучия. Я с ней полностью согласен и хочу того же самого для как можно большего круга людей, среди которых я живу. И не имеет значения, люблю я этих людей или нет. Мы все живём в одном общем для нас мире, и от нас всех зависит фон и общее настроение, в котором мы пребываем.
То, что произошло с директором школы в селе Советское Магарамкентского района, не стало для большинства людей шоком. Я понимаю, что это ненормально и что это не должно укладываться у меня в голове, но не удивляет и укладывается! Все уже давно смирились с тем, что мы на войне – а на войне убивают! После того, как много лет подряд пафосно показывались горы трупов: распластанные тела членов НВФ, тела убитых милиционеров, религиозных деятелей, кого удивит в Дагестане убийство директора школы?! Мы привыкли к крови, и нас она не пугает! И это уже трагедия! Общество, которое не боится убивать, не может избавить от ежедневного страха людей, выпускающих в здравом уме и трезвом рассудке своих детей в мир!
Вспоминаю недавний самоподрыв смертника рядом с роддомом №3. Я в это время случайно оказался рядом с этим местом. Кусок грудной клетки с ошмётками человеческой плоти прибило на лобовое стекло автомобиля, ехавшего передо мной. А за полчаса до этого мимо этого места проходил мой сын! И как мне с этим жить? Все ужасы войны, о которых я читал в далеком детстве, вернулись в мое время, время моих детей. А люди, от которых зависят реальные действия, выбирают именно тот вариант развития, который мне кажется самым бессмысленным. Снова и снова молодёжь оказывается в рядах НВФ, и никто из государственных мужей так и не рискнет назвать причины, по которым простые граждане становятся маргиналами. Человек, который ещё год назад пытался попасть на приём к президенту Дагестана, сегодня кадий Имарата Кавказ. Не знаю, в чём этот человек виновен перед нашим законом, но я не хочу видеть его убитым и не хочу, чтобы он убивал. Ну, убили Вагабова, что изменилось? Так и будем играть в «утки и охотники?» Я боюсь за тех, кто легко принимает решение проливать чужую кровь и не сомневается в его правильности. Они создают мир, в котором будет много злобы и мало милосердия. Мир, в котором их дети не смогут выходить на улицу без охраны только потому, что они счастливы и благополучны, а остальные бедны и озлоблены. И нет таких заборов, которые закроют их от последствий ошибочных решений. Я боюсь за Аббаса Кебедова. Я верю в то, что он честный человек, и знаю, что он никогда не лгал о том, как он видит Господа и что он для себя считает главным и второстепенным. Сейчас он единственный, кто собирает салафитов в какую-то общность. Его ненавидят в лесу, в ДУМДе, во властных кабинетах, но он говорит о мире и пытается наладить диалог. Он знает, что сегодня он единственный человек, дающий надежду людям иметь право исповедовать ислам так, как они это чувствуют, при этом, не рискуя жизнью. Он знает, что может быть убит в любой момент – слишком много желающих прервать робкий мирный диалог. Я боюсь, что в один день этот человек может откликнуться на приглашение работать в Саудовской Аравии и оставить нас с нашим тупым совдеповским непониманием того, что не бывает дорог к счастью, омытых кровью. Боюсь, что он в один день он потеряет надежду после бесконечных попыток разбить стену непонимания.
Я боюсь за Ризвана Курбанова. Боюсь за то, что этот открытый и доброжелательный человек вспомнит, что у него есть семья, друзья, родственники, что это, по большому счёту, важнее дагестанского властного византийства. Он уйдёт в бизнес, Госдуму, благотворительность, в свою семью, куда угодно, оставит нас наедине с нашими дубоголовыми и неспособными на человеческий диалог чиновниками. Я боюсь, что оборвётся ниточка, соединяющая дагестанскую власть со здравым смыслом. Не согласен со многим из того, что этот человек говорит, и не собираюсь это скрывать, но, когда он спасает людей, давая им шанс вернуться к людям, по сути, даруя им право на ещё одну жизнь, не могу не поддержать его в этом. Любая, даже самая рутинная адаптационка лучше, чем десятки спецопераций. Говорят, что адаптационная комиссия тормозит и нетороплива, к ней есть определенные претензии у самых разных людей, но она все-таки есть и худо-бедно делает своё дело. Сейчас она держится на Ризване Курбанове, но что будет, если он уйдёт? Вопрос риторический, но я боюсь этого вопроса!
Я боюсь за нынешнего муфтия, тёплого и доброжелательного человека. Потерявший многих друзей и соратников в этой непонятной войне за веру, он не озлобился, на его лице нет ненависти ко всему, с чем он не согласен. Мне радостно видеть, как иногда этот человек улыбается, как когда-то у меня на передаче «Другое измерение». Не хочу вдаваться в теологические нюансы, просто хочу, чтобы он жил долго и дарил надежду людям, которые считают тарикатизм самым приемлемым для себя путём к Господу. Я за него боюсь потому, что человеческое терпение не бесконечно, что обиды разъедают сердце похуже любого яда. Диалог с салафитами – для него трудное решение, но он пошел на это, что рождает надежду на то, что ещё одна из многочисленных причин гражданской войны в Дагестане перестанет существовать.
Боюсь за Гульнару Рустамову. Она в течение года добивалась решения кадия Имарата Кавказ, запрещающего вдовам членов НВФ уходить в лес. Она сейчас ищет деньги на социальные программы, которые помогут женщинам, оставшимся без средств к существованию, получать образование и содержать своих детей, не прибегая к помощи лесных братьев. Боюсь, что ей всё это надоест, что куча женщин, с которыми можно разговаривать через неё, окончательно распрощается с надеждой и повернётся лицом к лесу. А вместе с ней боюсь за матерей, жён, сестёр, детей милиционеров, чьи руки не запятнаны кровью, но которые ходят каждый день под прицелом. Не хочу, чтобы в траур одевались наши женщины. Пока работал в ПЦ «Мемориале», я наслушался вдовьих историй на всю оставшуюся жизнь. Просто не хочу, чтобы люди умирали не от старости или неизлечимых болезней. Боюсь этого женского безоглядного горя и самой лютой женской злобы.
Я боюсь за Сулаймана Улладиева, который не может смолчать тогда, когда все, трусливо поджав хвосты, разбегутся. Боюсь, что этот подчас доверчивый человек перестанет поддерживать моих единомышленников по правозащитной деятельности. Его родные в Москве приютят Баширыча, он будет писать мемуары и смотреть на нас, как на сумасшедших в горящем дурдоме, которые вместо того, чтобы бежать прочь или тушить пламя, только раздувают его и истошно вопят. Боюсь, что однажды здоровье не позволит его сердцу болеть за нас всех; и в трудный для меня момент в очередной раз не раздастся телефонный звонок, и мы не проговорим с ним до тех пор, пока не закончатся все единицы и у меня, и у него! Боль за людей – это тяжкий крест, который нести тяжело, и благодарности за это не ждите.
Боюсь за моих друзей, Наримана Гаджиева и Зубайру Зубайруева. Им, с их пониманием того, что происходит в Дагестане, трудно. Как трудно тем, кто хочет кричать, но вынужден собирать все силы и спокойно, многократно объяснять простые вещи. Они не из системы и всегда будут там чужаками, но раз уж там оказались, значит, есть какое-то понимание того, что свежий ветер с протокольными физиономиями потомственных аппаратчиков не возможен. Значит, есть понимание, что эти талантливые люди кому-то помогут и в какой-то в очень важный момент окажутся рядом.
А ещё я боюсь за нашего президента. Боюсь, чтобы люди, убедительно говорящие неправду или скрывающие от него правду, победили тех, кто будет рассказывать ему то, что на самом деле происходит в Дагестане. Боюсь, что такие тексты, как прошлогоднее послание к Народному Собранию и доклад на III Съезде Народов Дагестана, больше не повторятся. Не хочу, чтобы мы заблудились на дороге к лучшему будущему просто потому, что кто-то, кто уже давно тихо и откровенно вредит, был в прошлом другом, выгнать взашей его просто неудобно. Боюсь, что он начнёт безоглядно читать бэушные тексты Филипповны и тихо досиживать свой президентский срок, не пытаясь изменить нашу Родину. Я надеюсь на то, что он наберёт команду новых людей, готовых вывести Дагестан из того тупика, в котором мы оказались. Я боюсь, что надежды, которые мы на него возлагаем, так и останутся несбывшимися надеждами только потому, что единственным человеком, на которого он сегодня смог опереться, был Ризван Курбанов.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив