лунатизм паяца: "Пиноккио" А.Вишневского в Электротеатре Станиславский, реж.

- тогда Короля в "Театре" еще играл Владимир Коренев, ныне покойный, и был в брежневском имидже невероятно смешон, теперь в той же роли задействован Олег Бажанов.. С тех пор многие артисты, занятые в проекте, вышли в кино- и сериальные звезды, другие остались преимущественно театральными, но тоже узнаваемы, я поймал себя на том, что в первом акте второй части, трехактного "Театра" - а это, по-моему, ключевая и кульминационная составляющая дилогии, мне знакомы (и в основном лично тоже) практически все Арлекины и Пьеро! Вообще, как сейчас мне очевидно, "Театр" с его иррациональностью и (простите за тавтологию) театральностью - универсальной, тотальной - мощнее, чем повествовательно-сказочный, при всей метафоричности и фирменной юханановской ироничной "эзотерике", открывающий дилогию "Лес". Хотя именно "Лес" задает инвариантный для всего творчества Бориса Юхананова сюжетный мотив: метафизическое путешествие-испытание героя-протагониста в поисках собственной цельности и самости к "вочеловечению" (и далее, если угодно и если получится, к "вобожествлению") из состояния тварного и бессмысленного "голема". Хрестоматийный, расхожий образ Пиноккио, деревяшки-марионетки, посредством неудач, катастроф вплоть до гибели с последующим, однако, возрождением, "воскрешением", для такого повода идеально годится, но удвоенный носатый деревянный человечек, фантастически, сверх человеческих возможностей, казалось бы, сыгранный актрисами Марией Беляевой и Светланой Найденовой (специфическая пластика, интонации и тембр исполнительниц вызывают прям-таки желание копировать их манеру ходить и говорить, настолько они "заразительны", пускай их двойной персонаж и деревяшка безмозглая), с оглядкой на все многочисленные "прототипы", литературные и киношные, в анамнезе, к заданной (не им, но ему...) цели идет через игровые театральные практики - и тут Борис Юхананов выступает последовательным учеником Анатолия Васильева, сколь ни далеко его собственный театр отстоял бы от васильевского структурно и визуально (да может, не так уж и далек - просто за динамикой творчества Анатолия Васильева удается следить лишь спорадически, однако ж вот недавняя серия его "открытых репетиций" пьесы Кольтеса "Западная пристань" в МХТ показала, что та же пресловутая, с Юханановым в первую очередь сейчас ассоциируемая "процессуальность", и мэтру отнюдь не чужда). Неслучайно имя Анатолия Васильева упоминается в "Пиноккио. Театре" прямым текстом - особенно персонажем Игоря Лысова (тоже васильевский ученик, хотя сам давно уж мастер), одной из ипостасей директора театра Манджафокко (за вторую выступает Юрий Дуванов, работающий в ином, более сдержанном ключе), а еще чаще, что характерно - и чаще, чем на момент премьеры, что тоже характерно! - упоминается имя Константина Богомолова,(между тем звучавшие в премьерных спектаклях фамилии Додин и Женовач списаны в утиль) и вовсе не в связи с его заявлениями или даже постановками, уже и про "Волшебную гору", осуществленную Богомоловым на площадке Электротеатра, особо не вспоминают (хотя спектакль был в своем роде уникальный и знаковый, я успел посмотреть его четырежды, два раза с участием режиссера и еще два с заменившим его Валерой Гориным), просто юханановский опус, принципиально незавершенный и нарративно, и "ритуально", включает импровизации, построенные на стилизационно-пародийной методике дель арте, предполагает отражение изменчивой реальности вокруг; реальность социально-политическая Бориса Юхананова и в лучшие времена не интересовала, а теперь ее спокойнее и вовсе игнорировать (по этому поводу герои "Театра" рассуждают тоже - в духе "не хочешь заниматься прекрасным, будешь заниматься актуальным..." - подразуемвая, что предпочтительнее от "актуального" находиться в стороне), потому "масками"-импровизаторами обыграна и, сколь возможно, осмыслена реальность исключительно "цеховая", внутритеатральная, а реальность эта нынче такова: говорим - театр, подразумеваем - Богомолов, говорим - Богомолов, подразумеваем - театр... Положа руку на сердце, даже для меня поминания Богомолова всуе тут было с избытком, но - в мифологическом пространстве "ангелических" явлений и истерик "джанк-паяцев", не говоря уже про "минус-людей" и прочих "выблядков бытия" (кстати, в словотворчестве драматург, уж не знаю, до какой степени осознанно, идет за Юрием Мамлеевым, автором куда как не чуждым Электротеатру и Юхананову), в промежутке и на грани "между реальностью и незасираемым" (а такая грань и "внутритеатральное" пространство разделяет...), слегка запутывая и запутываясь в театрально-мифологической "номенклатуре" собственного авторского изобретения, реконструируя траекторию "лунатизма паяца" на его пути сквозь бесконечную "вавилонскую башню" театральных образов и сюжетов, ролей, пьес и спектаклей, "от мертвого к живому через творчество" (как я это сформулировал для себя в свое время под впечатлением от премьеры) - раз уж находится место для конкретного, сегодняшнего театрального деятеля, воплощающего обобщенные театральные архетипы, то в ком же еще, кроме Богомолова, такого усмотреть и на кого указать? Мало того, пересмотрев днями ранее "Новую оптимистическую" в МХТ (понятно, что с осени прошлого года я видел ее гораздо чаще, нежели дилогию "Пиноккио" за прошедшие с премьеры годы) сразу с несколькими свежими и срочными актерскими вводами —

-, на второй части "Пиноккио. Театр" я себя поймал, что в сущности, Юхананов и Богомолов к постижению реальности театром движутся, может, и с противоположных концов театральной вселенной, но к общей цели и единому центру. Так что и "Пиноккио" юханановский в этом смысле - тоже "оптимистическая трагедия", и тоже, пожалуй, во многих отношениях "новая", хотя кое в чем (здесь, конечно, стилистически Богомолов и Юхананов расходятся обратно в противоположные концы вселенной), наоборот, старая, древняя, архаичная... Впрочем, "архаика" у Юхананова - такой же элемент формально-стилевой игры, как у Богомолова - "актуальность", просто Богомолов и ею не пренебрегает на том же пути "от мертвого к живому" по грани "между реальностью и незасираемым", где сомнения, кто я, ("тварь дрожащая или право имею"), "лучшая часть дерева" или всего лишь "деревянное недоразумение", у всякого протагониста на любом этапе движения возникает неизбежно.