Листик книги мертвецов

mkrymov — 09.01.2011

Мне 40 лет. Давайте я расскажу вам про осень. Про эту осень. Она бывает разная, осень. Липкая, когда хватает каплями дождя и стекает по потному телу. Жалкая, когда шелестит под ногами. «Не давите меня»,  - говорит осень. И замолкает, прилипая к ботинкам. И уходит вместе с ними. Вместе с вами. В свою последнюю дорогу. Она бывает разная, осень. Обнажающая, когда падает желтизной на руку. И прожилки на листочках – морщинки на ладошках, ловящих эту желтизну. Убивающая вновь. Ибо наступала и будет наступать. Эта осень была колючей. Занозами деревянного поддона врезающаяся в тело. И я сидел на ней. И думал, вот… Мне исполнилось 40 лет. И смотрел вниз. И сквозь дыру в спортивных штанах видел. Как содержимое плавок выпирало через нее. Был ли доволен увиденным? Пожалуй.

Я хотел устроиться комплектовщиком на склад. Складывать сигареты в коробки. Я не рассчитал, и деньги закончились раньше. Потому в моей жизни и случился поддон.  Впрочем, он случается у всех в жизни. С дырой в штанах. Когда наклоняешься и видишь только прижатый член. Женщины видят другое. Но суть не меняется. Метафоричность промежности сквозь рваную ткань не зависит от пола.

Я не устроился комплектовщиком. Спина. Мне 40 лет. Вообще то дальше должен был бы следовать рассказ про некоего человека, который ездит по небольшим деревням и показывает удивительное представление. Но я думаю, что этот рассказ никому не нужен, даже мне. Поэтому я скажу, что сигареты доставляют мне гораздо меньше радости, чем раньше.

Разглядывая разные файлы, я обнаружил два рассказа под почти одинаковыми названиями «Холодные апокрифы» и «Обледеневшие апокрифы». Один про женщину, другой – про мужчину. Кусок первого я даже ввернул куда-то, правда без конца. А второй  - никуда. Мне нравится из него этот фрагмент:

«Андрюха закончил с лайкой и растолкал мужика в углу. Нежность. Валил снег. Идти было некуда.

- Нас было 12. Генка Кривой, Димка Мопс, Сашка Агрегат. Ну и все прочие, кто тут собирается. Мы тогда стояли, пили водку. Курили, думали как спиздить металла с завода. Вон оттуда он пришел.

Он махнул рукой в сторону домов.

- Был он в таком сером пальто. Шапке вязаной черной. Вышел прямо из метели. И к нам. Подошел. Встал рядом.

…

Вот такая история. Я слышал, что Матвей ходит по России. И Генка Кривой ходит. И прочие ходят. Достают свои тетрадки, читают о том, как ОН был с ними. В их рассказах много чудес, откровений, ласковых метелей, исцелений, веночков из благоухающих роз.»

Вот такая история. А вот фрагмент из первой.

«Я никогда не видел тебя идущей по улице, смотрящей на меня в окно. Никогда не держал за руку, не смотрел в глаза. Твое дыхание. Лежащей рядом. Засыпающей. Просыпающейся. Какое оно?  Я не знаю. И знаю. Иногда, когда лед ломок. Призрачной осенью. Когда есть листья, и нет листьев. Кода воздух холодный. Когда первый вечерний туман. В закрывающемся летнем кафе сидим мы. Убирают стулья, столики.  Остается только наш. Кофе горяч, а твои руки зябки. Перчатки брошены на пластик. Краснота кожи любима. Первый снег мерзлой крупой. Падает в стаканчики. Мы пьем призрачную осень. Пирожные на тарелке. На глазури снежинки. Шестиугольные. Идущий без гроша в кармане по зимней Праге Кеплер. На принизывающем ветру думающий о подарке другу. Я неизмеримо богаче. У меня есть ты. Богатство. И друг. Ты. В уголке губ крошка. Наклоняюсь. Целую. Призрачная снежинка соединяет. Не крепче. Навсегда. Холодные апокрифы прикосновений губ. Ты знаешь»

Иной раз мне кажется, что мои рассказы цветные стеклышки калейдоскопа. Два человека. Рюмочная.

Леха вытер холодный пот. Он. Тот человек из рассказа сделал все. А что сделал он? Дым сигареты кружил. Он еле дошел до подъезда. Поднялся. Открыл дверь. Услышал ее голос:

- Алеша….

2. Монетка

Леха снял ботинки. Положил ключи на комод.  Прошел чуть дальше. Повесил куртку на вешалку. Положил шапку на полку. И прошел в комнату. Держа в руке пакет.

- Здравствуй, Катенька.

Она сидела в кресле. Как в той книге.

- Я спала. Ты так долго.

Он сел на диван.

- Встретил Мишку на улице.  Поболтали немного. Вот купил еды.

Он достал из пакета котлеты.

- Мясосодержащие.

Катя улыбнулась.

- Чудесно.

Он достал чай.

- Вот два пакетика взял.

Помолчал.

- Закрой глаза.

Она закрыла.  Он вложил ей в руки конфеты. Где бумажные птицы улетали в синее бумажное же небо.

 -Открывай.

Она открыла. И он понял. Увидел. Что ее глаза васильковые. И были такие всегда. Всегда.

А потом он был на кухне. Жарил котлеты, отдающие затхлостью. Опускал пакетики в кипяток, и он становился коричневатым и пах горелым. И они сидела в комнате. И этот ужин был чудесен.

Он вышел. Вымыл посуду. Вернулся.

- Знаешь. Катя. Я хочу почитать тебе книжку.

Она улыбнулась счастливо.

- Это было бы здорово. Знаешь, я всегда… Хотела, чтобы мы читали по вечерам. Это так согревает. Но я не решалась предложить. Ты ведь не очень любишь читать. Пусть это будет мой День рождения. А потом мы будем пить чай. Думаю, пакетики можно будет заварить еще раз.

Он опустил глаза.

-Нет, наверное.

- Тогда выпьем просто кипятка. Если бы все деньги не уходили на лекарства для меня.

Настя задумалась.

А где ты взял книжку?

- Настя завернула чай в листочки из нее. Я прочитал. Понравилось. Потом вернулся, попросил книгу. Она отдала.

Он вытащил книгу из пакета.

- И какой рассказ ты хочешь прочитать? Тот, что уже читал сам?

Он подумал:

- Другой. Тот… Тот, мне кажется, только для меня. Так бывает, что рассказ только для тебя.

- Конечно, Алеша. Бывает. Как любовь.

Васильковый взгляд.

- Называется «Монетка»

Катя закуталась в дырявый плед.

И упал.  12 месяцев с витрины пустились в пляс вокруг белоснежной елки. Полетела в блестки скорлупа ореха. Щелкунчик выплюнул сломанный зуб…

..и наклонившись. Пуская слюни, снимая грязную шинель. Пища жалкую песенку, топая ногой. Веря в силу волшебной разбитой шарманки. Набросил на  тело изгрызенный подвальными мышами войлок…. Повернул ручку. Сощурился. Глотая воздух в тишине…

Они стояли молча. Не замечая открытые двери автобусов на остановке.

…кашляя, качаясь в танце. Вытаскивая из кармана бутылку портвейна, крутя ручку.

Сопки Манчжурии, согревая,  засыпая белым маревом. Надвигались. Плыли в поисках Учкудука. Закрывая слезящиеся глаза. 

Сжимая сумки, оглядываясь назад, ища что-то в незамысловатости разбитой витрины.

Неимоверно

В абсолютной пустоте. Начиная подниматься.

Пустая оболочка, деревянная оболочка Щелкунчика на грязном снегу. Алкаш уходящий к елке, играющая сама по себе шарманка, двенадцать месяцев, встречающих потерянного братца. Любителя орехов, выигравшего бой, проигравшего бой, усыпанного стеклом, разбивающего стекло, сжимающего монетку, кидающего монетку. Соприкоснувшегося, превратившегося. Полонез всегда три четверти.  Отдавшего мундир с золотыми эполетами, шинель грубого сукна.

Что еще подаришь ты мне, декабрь? 

- Алеша… Какой странный рассказ. Мне казалось, что все вижу. Как будто там. Какой странный рассказ.  Милый, дальше, дальше…

Неимоверно. В абсолютной пустоте. Начиная подниматься. Надевая шинель. Подходя к шарманке. Взваливая ее на спину. Теряя золотой эполет. Теряя куски становящейся ломкой шинели. Идя за угол.

Стихающий полонез. Замершие месяцы. Числом тринадцать. Гудки машин. Садящиеся в автобусы люди.

Что еще подаришь ты ему, декабрь? Старику. Одетому в полосатую пижаму. Вставшему сегодня утром…

И севшему кресло. Позже. Чуть позже. А между. Между тем, заварившему чай. Соскребшему сахарный песок со стенок сахарницы. Где фаянс, где нищета.

И вниз. Ах, как вниз. За сахаринками. Ложка-саночки. Горочка у маленького  домика в тоскливом городке. Ложка-саночки. В сером полушалочке. Усталые глаза мамы. Его усталые глаза. Ложечка-зеркальце. Лестница-прелестница. Сахаринки. Зеркальце. 

И севшему в кресло. Тоскливо смотрящему в небо, задумчиво покачивающему ногой. Глотающего янтарный чай в граненом стакане.

Остывающий. И нужно добавить кипятка.

Неситесь, родные. Ровное поле.

Он… Да что он… Кто он? Встающий с кресла, делающий несколько шагов, прислушивающийся к скрипу половиц, укрытых вытертым и выцветшим ковром. Кто он, садящийся обратно в кресло? Поймавший в стекла очков луну, внезапно появившаяся из-за туч, выпустивший ее, поймавший ее пластырем сломанных дужек.

 Выскользнувшую, осветившую напоследок угол комнаты.

 Где  прилепленные к обоям старые афиши.

Ловят его тоскливый вздох пластилинными уголками, запивают холодным чайным дыханием.

Потому что он подходит. Потому что, отхлебнув холодного чая он подходит. Опускается на диван,  разглядывает картинки, а потом.

Горестно обхватил голову руками и стонет.

Ремарка: «Словно обиженная злым и несправедливым хозяином собака».

Леха остановился.

- Катенька, а что такое ремарка?

Она как будто была в ином мире. И вышла из него с трудом.

 -Это пометка, объясняющая, где все происходит, что герои чувствуют.

Она взяла сахарницу со столика.

- Да… Пуста. Фаянс, нищета. Милый, ты не сердишься, что все на меня уходит. Все деньги?

Он встал. Обнял ее. Какие еще нужны слова. А потом снова начал читать. Пружина  прохудившегося дивана колола его. 

И сидит полчаса. 

А потом, когда-то полными, а сейчас усохшими руками со сморщенной кожей, тянется

Ремарка: «Мой милый мальчик», - прошептал он сдавленно, как будто подводя итог чему-то, этими вырвавшимися словами, произнесенными словно не им, а кем то другим, незнакомым, но отчего-то близким и родным с давних пор».

Дрожащая правая рука скользит по жестким волосам.

Ремарка: «Припорошенных снегом былых временем и от того ставших седыми».

Изящный силуэт Ларисы Дмитриевны, едва заметный в желтизне выцветшей бумаги.

Где-то. Краем уха. Духовой оркестр. И он  - Паратов.

Успешный. Еще не продавший «Ласточку». Еще не продавший себя.

Вот он.

Ледяная, отдающая туманами, водка,

Добрый кусок икры, подцепленный серебряной ложкой. 

И бескрайнее небо, залитой синью предутренних полей, расступается и заливает

Тутаев, Рыбинск, Углич. Волга. Волгаааааа

И он.

Портмоне в руке. Летят на поднос мятые деньги.

И он.

Кидает рюмку на брусчатку и она разлетается на тысячи осколков…
А цыгане поют. Ох, черт,  как они поют. И жизнь удалась. Удалась жизнь. Цыгане пляшут. Ох, черт, как они пляшут

по старой, ветхой, бумаге, тисненым в мелкий рубчик обоям. Он обессилено окидывается на стуле. И сердце стучит как сумасшедшее.

- Алеша, а ты хотел бы вот так? Выпить водки, закусить икрой и сказать: «Жизнь удалась.

- А она удалась, Катенька.

Васильковые.

Он всегда мечтал умереть на сцене. Пусть даже в роли старого лакея из «Вишневого сада». Последние годы он ничего больше и не играл. Несколько месяцев назад его отправили на пенсию. И мечта… Улетела. Как… Как та, что спрыгнула с обрыва . Он горестно вздыхает. Память стала не та. Потому и отправили на пенсию. Устроили скромные проводы. Ему. Реликту. Никому не нужному реликту. Молодой режиссер, с длинными волосами, одетый в обтягивающие кожаные штаны, жеманно улыбающийся кому-то в зале…

Сказал, что их коллега, всегда был готов подставить…  Спохватился, промямлил что-то про плечо товарищу. Режиссерские жополизы, сидевшие у стола и плотоядно щурившиеся на соски гриль,

а потом нежно их сосавшие, алчными губами,

Он видел это, проступавшее их будущего. Стекающее кетчупом. Когда, они,  немногие старики, уйдут. Закрыв дверь

довольно улыбались. Главный посмотрел на них ласково и добавил, что их коллега верой и правдой служил театру. И вручил подарок.

Сейчас стоящий в углу. Старую шарманку из реквизита.

Он встает и идет к ней. Сердце стучит, стремясь птицей вылететь из тесной костяной клетки груди. Он крутит ручку и шубертовский «Зимний путь» порхающим зябликом скрипучих звуков вырывается из старого ящика, утягивая в нескончаемый путь. И никто ему не машет платками на вокзале, хотя поезд отходит. И пустой стакан в подстаканнике на коричневой, покрытой пылью тумбочке,

И он не сидел в кресле. И он  не пил чай. Не был Паратовым. И афиш на стене нет.

И пустой стакан в подстаканнике на коричневой, покрытой пылью тумбочке, не звенит на стыках шпал. Так загадочно мерцающих в лунном свете. Когда спускаешь воду в вагонном туалете и сквозь бубличную чугунную дырку унитаза видишь пролетающую среднерусскую возвышенность.

И он увидел. Дрожащий старик на краешке диване. Снова ступающий по половицам, надевающий ботинки, взваливающий на плечи шарманку. Открывающий дверь. Выходящий на улицу.

Декабрь.

Идущий по улице. Останавливающийся  на перекрестке.

Красный, желтый зеленый.

Несущий шарманку.

Красный.

Гильденстерн

Желтый

Розенкранц.

Зеленый.

Йорик? Я знал его.

Переходящим дорогу, настигает его утро. 

Декорации: Павильон. На витрине елка, 12 месяцев, щелкунчик. Рядом остановка. Люди. 

Автобуса долго не было. Я смотрел по сторонам и сразу заметил старика в полосатой одежде, несущего что-то на спине, переходящего дорогу. Направляющегося к остановке, приближающегося ближе, одетого в пижаму. Городской сумасшедший. Их много.  Приходящих ниоткуда и уходящих никуда. Старик остановился рядом. Снял с плеча ящик, оказавшийся шарманкой. Я видел ее только в кино. Начавшего крутить ручку. Смотревшего безумно. Высунувшего язык. Пожиравшего снежинки. Бросившего шапку на снег. Народ отошел. Крутившего и крутившего ручку. Хриплая мелодия неслась. Шапка не наполнялась.

…какой-то алкаш, или бомж в шинели, хрен их всех их разберет, направляющийся к старику. Выронивший бутылку. Засовывающий руку в карман…

Застывающий. Внезапно засветившаяся витрина ослепляющая меня. Двенадцать картонных месяцев повернувшие головы у нам. Люди на остановке, повернувшие головы к ним. Со страшным хрустом Щелкунчик разгрызающий орех. Выплевывающий сломанный зуб.   Вытирающий кровь рукавом мундира с золотыми эполетами. Сунувший руку в карман. Нашаривающий что-то. В марципанах, летящем снегу. Достающий. И сквозь разлетевшееся стекло

Оживающий замерший бомж. Нащупывающий. В глубине кармана. В табачных крошках, застывшем когда-то и снова ожившем времени. 

Вынимающий руку из кармана

Я видел, как блеснула в его руке золотой дукат. 

Я видел, как в его руке мерцала ржавая монетка.

шагнувший в снег

Упавший на снег старик. Упавшая шарманка.

пускающий слюни, снимающий грязную шинель. Пищащий жалкую песенку, топающий ногой. Верящий в силу волшебной разбитой шарманки. Набрасывающий на  тело изгрызенный подвальными мышами войлок…. Вертящий ручку. Щурящийся. Глотающий воздух в тишине…

Снимающий мундир с золотыми эполетами. Укрывающий старика.

Укрывающие старика

переплетением ткани.

Шагнувшие навстречу.

Навстречу друг другу.

Две соприкоснувшиеся в воздухе монетки.

Упавшие в шапку на снегу.

Застывшие люди на остановке. Сигналящие автобусы с открытыми дверями.

Они. Двое. Навстречу. Проходящие сквозь друг друга. Куски рассыпавшегося дерева, неумело раскрашенного… Бомж, идущий к витрине. Двенадцать месяцев, встречающие потерянного братца. Любителя орехов, выигравшего бой, проигравшего бой. Танцующие в блестках гаснущей витрины.

 Растерянные лица людей.  Встающий старик, берущий монетки, надевающий шапку. Взваливающий на спину шарманку. Теряющий золотой эполет. Теряющий куски становящейся ломкой шинели. Уходящий в даль. Люди садящиеся в автобусы. Едущие куда-то. И я у замерзшего стекла. Разглядывающий узоры. Засовывающий руку в карман. Нащупывающий монетку. Кидающий.  Сжигаемый светофорным огнем. Видевший в стекле резных наличниках, как

Я все это видел…

…были мы вдвоем.

С той, которой не было рядом с королем.

…Сжимающий ее руку. Где зелень дешевого камушка в меди колечка всегда берилл. Всегда.

Катя сидела закрыв глаза. Сжимая в руке кулончик. Он помнил, как подарил его. В кафе, в кинотеатре. В другом городе. «Всегда, берилл. Всегда», - прошептала она. 

- Какой странный рассказ. Знаешь, я иногда думаю, что судьба приходит в жизнь неожиданно. Ты ее чувствуешь ее приближение за секунду. А когда она приходит, то жизнь. Жизнь после становится иной.

- Знаешь, что странно, Катенька. Я уже читал концовку этого рассказа. А другими его страницами разжег костер. Для Мишки. Я когда возвращался домой, то встретил его. У него не было спичек. Как странно, что этот рассказ оказался целым. Не понимаю.

- Наверное, при печати ошиблись. Напечатали его два раза. Случайно. Такое бывает. Только на самом деле, ничего случайного не бывает. Значит, он был нужен. Тебе. Или мне.

Леха закрыл книгу, включил телевизор и они слушали, как лучше и лучше становится жизнь. Как растут зарплаты, как помогают семьям мертвых шахтерам, как светлое будущее… Вот оно рядом. Леха думал… А потом корреспондент начал рассказывать, как в Колумбии выяснили, что  оказывается наркобарон Пабло Эскобар жив и за информацию о его местонахождении предлагают один миллион долларов. Леха чуть привстал с дивана.

- Что с тобой, Алеша?

Он не знал что сказать. И как сказать.

- Катя, мне надо уехать. Может надолго.

Она заплакала.

- Ты бросаешь меня?

Он обнял ее.

- Что ты, милая. Поеду искать Пабло Эскобара. Заработаю миллион и вылечу тебя.

Она полакала.

- Мне ничего не надо. Лишь бы ты был рядом.

Они еще долго говорили.  А потом он мыл ее в ванной. Обтирал губкой. Обертывал в полотенце, нес в кровать, укрывал одеялом.

Через месяц он продал машину, уволился с работы, договорился с соседкой, чтобы она помогала Кате,  и захлопнул дверь, оставив ключи на комоде. Когда он шел к вокзалу, никто не махал ему платком в окно. Но он знал, что скомканный, мокрый платочек сжат ее  рукой.

Он поднял голову от пластика, где чертил понятные одному ему линии.

- Погоди. Погоди. Я тоже слышал, что Пабло жив. Но потом сказали, что это ошибка. То есть он едет зря. Так? А как же Катя?

- Не зря. Потому что есть Катя.

- Погоди. Что ты хочешь этим сказать? Миллион он не получит, то есть Катю не вылечит. Как тебя понять?

- Потому каждый из нас едет к своему Пабло Эскобару. Хочет поймать. Пабло, синюю птицу, щуку с золотыми глазами. Какая разница. Хочет найти его, их. Осуществить невозможное.

- И что с ним будет?

- Он сейчас едет. Пока платочек сжат в руке он будет ехать вечно.

- Совсем запутал. Вечная дорога?

- Вечная любовь.

- А платочек сжат всегда. Для каждого из нас. Все просто.  

- Да. Думаю, ты прав. Сжат всегда.

Оставить комментарий

Популярные посты:

bafostri

Качественные входные двери спб: на что обратить внимание перед покупкой?

veronika_stef

Фиолетовое буйство

vikond65

Поход в легенду

masterok

Защита Т-34 при помощи бетонных блоков

matsam

Блэкаут, комиссар Жюв и Фантомас

zavodfoto

Приставы пришла за имуществом собственников макаронной фабрики Маква

a_nalgin

О последнем польском предупреждении Украине И дальше — куда?

babatina

Февральский выход в свет.

ru_cats

Кот нападает по ночам :-(

• Архив