Лицом к стене

czerniec — 22.12.2010 Теги: Лукашенко Забралась муха в будильник. Стрелки: тик-так; зубчатые колёсики: тук-тук. Зазвенел будильник, и отбарабанил молоточек по любознательной мушиной голове.

Мы с супругой моей люди не героические. Это нас государственная машинка просто своим колёсиком подцепила. И поволокла – с зубца на зубец.

Омоновцев не зря «космонавтами» зовут. Они и в самом деле действуют, как пришельцы в чёрном – хвать попавшийся экземпляр человеческого рода – и в автобус свой пришельческий. С матом, с криками, с тычками в спину: «Морды в пол! Смотреть вниз! В окна не смотреть!!! Пригнуться!» Это тоже их одежда для души, чёрная и глянцевая, чтобы ничто человеческое им душу не оцарапало.

Но в окна мы всё же поглядывали украдкой. По ночной улице ходили обычные люди. Которым не хватило место в автозаке. Интересно, видел ли кто-нибудь из них, что делалось, слышал ли, как отчаянно кричала моя жена, когда меня выбросили из автобуса на снег, а её хотели оставить? Если видели-слышали, отзовитесь! Это было недалеко от костёла, что на пл. Свободы, в двенадцатом часу ночи 19 декабря.

Вот пересчитали наловленных овец (одного подхватывают выходящим из кафе, подбирают парочку на остановке, штуку другую-третью пьяненьких мужиков для коллекции добавляют), доложили по телефону: «Около сорока», и расслабились. Автобус тронулся, из шлемов высунулись человечьи головы.

И эти головы отвечали на выкрики отловленных, спорили и даже аргументировали. Ведь спорил же волк с ягнёнком в крыловской басне.
– Вы совершаете беззаконные действия! Вы забрали ни к чему не причастных людей!
– Да ладно вам! Как кидать камни, так нормально, да?
– Кто кидал камни? Вы что? Вот она? Или он? У него, бляха, рук же нет!!!

Только языки были очень разные. Перебранка была долгой, но состояла она не в обмене мнениями, а в трении друг о друга противостоящих мировоззрений. У омоновцев, по крайней мере у самого словоохотливого из них, сидевшего за рулём, оно было зимне-безоблачным: в стране порядок и более-менее нормально, потому что в России и Украине, например, хуже; а порядок нужно защищать. От «вас». «Вы», то есть мы, представлялись ему некоей цельной зловредной массой – «оппозицией», хотя именно рядом с ним сидели анархо-демократ, набожная православная, ультралевый социалист, художница и подгулявший именинник с осоловевшим аполитичным взглядом.

Что же? Значит прохожих (нас, в том числе) брали по причинам... философским, скажем так. Не за конкретную вину. Даже на за то, что мы могли быть из толпы митинговавших – время к полуночи, бунтари далеко-далеко. А потому, что раз начальство из телевизора предупредило народ: лучше сидите дома, то всякий оказавшийся поздно вечером в центре города или враг или дурак. Врагов нужно давить, дураков – наказывать. Спорить можно было сколько угодно, но вотще. Это был не юридический акт. А охота.

Под конец общительный водитель заверил своих взбудораженных собеседников: «Мы вас не арестовывали. Мы вас просто пригласили для выяснения личности. Подвезли. Там посмотрят по видеозаписи, совершали вы противоправные действия или нет. Не совершали – отпустят»

Лгал. Или шутил. Или сам обманут. Мелкой лжи, мелкого хамства, мелких издевательств и пакостей в эти сутки была целая туча – она сопровождала нас повсюду в путешествии по нутру механизма «правопорядка». Тик-так...

В Ленинском РОВД нас вместил подвальный актовый зал. Впереди (в советские времена там обязательно красовался бы портрет Ленина или текущего генсека) – царственный жидкокристаллический телевизор. На боковой стене – стенд с пресловутым соком «Садочок» и гайками – бомба, препарированная словно лягушка для школьного урока зоологии. Когда добыча распределилась по партеру, на помост вышла вся честная компания милиционеров и омоновцев. Омоновцы, несмотря на усталость похожи на разогревшихся в бою кентавров (глаза – человека, тело – принадлежит государству), милицейские люди рыхлее, осадистее, в среднем старше. У всех – широкие округловатые лица, полные сильного красного мяса внутри. Вышли как артисты на сцену и стали. Молча уставились в зал – на нас. Дюжина пар профессионально-равнодушных глаз. Внимательно и не торопясь. Словно ощупывая, пытаясь всех запомнить.

Зал (кто тут публика – мы или они?) был достаточно молчалив, только budimir с dolka777 ярились и забрасывали господ профессионалов сердитыми вопросами. Те не реагировали или нехотя отбрехивались.

И потянулись утомительные своей бессмысленностью часы: тик-так. На сцене вялое распределение ролей и раскладка бумаг. Солировал полковник с лицом пожилого токаря, ни доброго ни злого, привыкшего трудиться над бездушными железками. Железки – мы. Коварные, дурные. А сегодня ещё и сверх плана.

В зал: «Несовершеннолетние есть?» Не имеется. В телефон: «...Фабул не подготовили» и «Мальчиков мне привези несовершеннолетних».

Фабулы – что по-латыни попросту «небылицы», как мы выяснили, это стандартные тексты, описывающие якобы совершённое нами правонарушение. У всех одинаковые были эти небылицы, одна в одну. Мальчиков же нужно было наловить, чтобы предъявить потом народному вниманию: вот-де обманутые и подбитые лидерами на хулиганство юнцы. Вроде, слышали мы, поймали потом для полковника желательных мальчиков.

После нескольких часов подготовки приступили к обработке добытого материала. Вызывали по списку пойманное существо, уточняли возраст и отдавали милицейскому чину, который вёл полученное к себе в уголок. Там уже был приготовлен протокол с фабулой и два омоновца, чтобы его залжесвидетельствовать.
– На митинге были?
– Нет.
– Что ж Вы так несмело. Смелее нужно, честнее: да, был. Вот это я понимаю.
– Иногда требуется мужество признать, что не делал чего-то.

Вспоминаю суд карточной Королевы над Валетом. Рядом весёлый, озорной, с наголо обритой головой офицер, похожий на белогвардейского контрразведчика, допрашивает жену мою:

– Значит, Вас задержали около площади Свободы. Так-та-а-к... Советская, 11. Это адрес площади Свободы.
– Не подписывай это! – говорю жене, – Или подпиши и добавь, что неправильно указано место и время.
Белогвардеец любезно согласился и сказал моей жене и своей допрашиваемой, что не имеет значения, что она напишет, что подпишет или откажется подписать. «Гляньте: мы всем даём одно и то же. Только мужской род на женский меняем. А Вы что смотрите?» Это он мне, заглядывающему из-за плеча.
– Интересно. Для понимания завитушек и кудряшек этой логики. Я пока её не понимаю.
– Ну вот. Вы поймите их логику, а они поймут «вашу».

В протокольчик от руки добавляют имя и – милицейский окидывает взглядом изготовляемого правонарушителя – цвет одежды, обуви и т.п. Отказываюсь от подписи. Омоновцы – подписывают. Заведомо ложные показания дают. Уголовно наказуемое действие – разве нет?Да ладно. Это ж не допрос. Это маленькая стычка большой войны и здесь джентльменские правила не действуют. Сегодня в силе они. Послезавтра – ...кто? Хватит ли этим новым властям предержащим терпеливого благородства поступать в согласии «с аптекарски-точным чувством справедливости»?

Изымают личные вещицы, ремни, шнурки (у меня шнурки остаются, иначе им пришлось бы самим их развязывать). Затем в другой оживлённой комнатке (всюду деловитая жизнь, в каждом уголке какой-нибудь работник препарирует) – отпечатки (каждый палец и ладонь – люди выходят с чёрными руками) и профиль-анфас-антипрофиль. Обратно в «зал ожидания». Устали, многие прикорнули. У дверей дежурит совсем юный милиционерик. С тонким беззащитным лицом. Смотрю в это лицо и плакать хочется оттого, что через немногие годы он станет похож на своих офицеров, обрастёт бесчувственным мясом, приказами и отупеет от безнаказанности. Смотрю, смотрю, смотрю. Смотрю. Он червонеет и всё время отворачивается в сторону выхода. Смотрю. Просит кого-то подменить его, уходит. Славный, наверно, парень. Совести у него – много.

Меж рядов тискается сероватый человечек со списком и скучным голосом, с усталой деликатностью выспрашивает место работы. «Коммунизм» – отвечаю. «Такой работы нет». – «Ну извините. У меня – именно такая» – «Сейчас даже коммунистов больше не осталось» – беззвучный человечек протискивается дальше.

Мой сосед запирается, говорит, что всё уже в протоколе указано. Серочеловечек настаивает. Парень же требует объяснений: кому это надо, зачем, чья это личность перед ним? Требует, пока ему не показывают какой-то документ, удостоверяющий официальную безличность и право ходить со списком между рядами.

Полковник проводит перекличку.

Нас восемьдесят семь.

Полный зал, словно собранный для импровизированного урока государственной идеологии.

Будимир спит, Долька, прочитавшая в молитвеннике все необходимые к прошедшему празднику святого Николая тропари, беседует с моей женой. Раз в четверть часа из зала поднимается юноша со шкипперской бородкой и в одних и тех же словах обращается к полковнику – слесарю человеческих тел – на подиуме: «Я всё-таки попрошу. Я – гражданин Российской федерации. Разрешите мне позвонить в посольство. Мне обязательно нужно быть сегодня в Ханты-Мансийске. У меня командировка! Билет на поезд пропал, ну и бог с ним. Я даже не имею никаких претензий за то, что меня там... побили или что... У вас свои национальные традиции, всё понимаю. Я готов взять сейчас взять за свой счёт такси и ехать в аэропорт. Дайте мне позвонить в посольство!» Полковник смотрит на русского командировочного, поджимает губы и переводит скучающий взгляд в сторону. Вопросы утомили его.

Утомили в итоге настолько, что на место полковника пришёл другой чин. Который на вопрос о посольстве исчерпывающе ответил: «Тут сидел начальник. Что ж вы его не спрашивали». Колёсики: тук-тук.

«И вообще, вопросы тут сотрудникам не задают. Между собой поговорите».

Спасибо и на том. Не то чтобы до сих пор молчали, но предложение немного неуверенного в себе широколицего простоватого офицера развеселило. Говорим. Громче и чаще. Но это не беспорядочный базарный шум. В воздухе скорее чувствуется напряжённое внимание, чем желание побалагурить. Кто говорит, говорит мало и по делу. Молодой юрист предлагает по выходе на свободу оформить коллективную жалобу. Я высказываюсь: «Давайте напишем коллективное письмо Эмиру Кустурице. Пусть знает, как он ошибся в выборе друзей». Двое или трое наблюдателей рассказывают о том, что на участках, где они контролировали подсчёт голосов, за Лукашенку проголосовало до 37 или 39%, а на соседних, неподконтрольных – под 80. Боевитая черноволосая девушка, обращаясь попеременно то к людям в зале, то к офицеру за председательским столом, описывает наиболее нелепые случаи государственной коррупции – вот-де кого вы защищаете.

Американизированный молодой программист (прожил в США несколько лет и вернулся на родину проживать, и вот...), по-колгейтовски улыбаясь, недоумевал, отчего «мы» недовольны (не сейчас, понятно, а в целом) Лукашенкиным правлением, говоря, что при нём неплохо и комфортно. С ним спорили, но беззлобно – свой ведь, пленный.

«Который час, подскажите!» – это из-зала офицера спрашивают, а он: «Семь часов».

Девять утра – подсказывает кто-то, хитро сохранивший мобильный телефон. «Зачем вы лжёте – вот по мелочам таким, а?»

Совершенно непонятно, что с нами собираются делать. Отпустить? Вдруг чудо – и Лукашенко убежал в Венесуэлу? Или наоборот, надвигается зимняя гроза? Кто-то, ходивший в туалет, слышал из группки скучающих омоновцев обрывок фразы со словами «военное положение». Военное положение в Беларуси?! В Минске? Или послышалось? Или молодцам просто мечтается о военном положении – тогда вовсе не нужно было бы церемониться с врагами их государственной родины.

То один, то другой «оратор»... Наш надзиратель медленно наливался свекольной краснотой, криво улыбался.

Потом ушёл и он. Одна сине-меховая милицейская ушанка на столе. Смотрит на нас циклопским алюминиевым оком кокарды.

Долго, тоскливо. Голова заволакивается тонко-звенящим дымком отупения. Нам до сих пор не дали ни глотка воды, несмотря на просьбы. Но в таком взвинченном состоянии жажда и бессонница переносится не очень заметно, голод не ощущается вовсе. Мы сыты по горло этим местом, этими лицами, голосами и леноватыми деловитыми движениями этих грузных тел. Тик-так. Тук-тук.

Наконец-то! Два больших милицейских и милицейчик поменьше располагаются за столом. И начинается новый поворот зубчатого колеса. Теперь оно захватывает человеческие тельца по одному.

Шкиль!!!
Калоша!!!
Кравчук!!!
Хмаров!!!
Василевич!!!
…!!!
…
...

Ну и моя фамилия. Вызванный подходит к столу, отвечает на вопрос о дате рождения и в дверь. До самого выхода коридором стоят новые милиционеры, все почему-то в марлевых масках. Быстрый обыск.
– Что это у вас?
– Протез.
– А это? Тоже протез?
– Тоже.
– В кармане что?
– Лекарство от астмы.
– Показывайте.
– Достаньте сами.
Вверх по лестнице, к свету, к снегу.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив