Летят мои огнегривые кони

Не помню кем была подарена мне та коробка пластилина, из которого и явилась однажды на свет чудесная лошадиная ферма, слепленная мною весьма искусно, ведь руководствовалась я не абы чем, а картинками из яркой книги о породах скаковых лошадей.
В тонкие ноги коней за неимением подходящей проволоки вставлялись спички, а для крепости и стойкости получившегося творения, лошадиная фигурка с ее гордо изогнутой шеей, впавшими на полувздохе мускулистыми боками, с растрепанным, длинным, богатым хвостом помещалась в камеру холодильника, где и закаливалась с наивным расчетом на долгие-долгие века...
Вечности не существует, все так эфемерно под солнцем, которое и в свою очередь необратимо смертно. Мать моя, рожденная в год Огненной Лошади, опаленная пламенем от ее пылающего хвоста, с закаленным до металлического звона несгибаемым характером, ударенная на всю голову любовью к порядку, вымотанная нищей жизнью своей до ненависти к всему окружающему миру, с настойчивой периодичностью выбрасывала всю звероферму в сопровождении моих непременных стонов-слез и воплей. Аргументировала она сей акт пластилинового геноцида непререкаемым лозунгом-кличем: "Засрала же весь дом своим гавном, сволочь такая!". Ставится точка.
А потом я снова, всеми правдами и неправдами доставала пластилин, восстанавливая потраченное хозяйство крутошеих, пышногривых, длинноногих, до дрожи в сердце любимых моих коней-лебедей.
За давностью лет пальцы мои давно позабыли как же это: взять мертвый, пахнущий болотной тиной кусок холодного пластилина, неторопливо согреть его в ладони, нежно отщипнуть кусочек, покатать в щепоти, почувствовать как он теплеет, просыпается и постепенно оживает. Аккуратно оглаживать, нежно прикасаться, будить, прилипать к этому, пока еще немому и безглазому шарику, чуть нажимая, мягко превращая его в овал, тихонечко вытянуть, опять покатать и, неожиданно для самой себя обнаружить, что на ладони лежит уже не просто кусок пластилина, а лошадиная голова с длинным тонким храпом и нежными губами.
Отщипнув еще от брусочка, произвести неторопливые и мелкие манипуляции, создать длинную мускулистую шею и вогрузить на нее голову, мягкими движениями замазать получившийся меж ними шов, заодно придавая пластилину гладкость, мастерски имитируя лоснящуюся лошадиную шерсть. Сотворить тонкие, высоко поставленные уши, прорисовать заточенной спичкой огромные удивленно раскрытые глаза, подчеркнуть яблочки скул, чуть вдавить виски...
И возникает из праха и пепла конь, который греет мою чуткую душу до той поры, пока время не достигнет точки невозврата.
И отправится он в последний крестный путь под мой неумолкаемый плач, сломанными пластилиновыми ногами стукаясь об оранжевые стенки мусорного ведра, в которое, скомкав для пущей надежности, поставив этим даже не точку, а восклицательный знак, бросит его беспощадная матерь моя, Огненная Лошадь, пламенем дышащая, ноздри яростно раздувшая, испепеляющая, вулканическая.
Гибель пластилиновых Помпей - неизбежна. Играется словно по нотам опера-буфф, соседи приобщаются к бесподобному по своему эмоциональному накалу драматическому спектаклю: слезы, сопли, безнадежные крики "мамочка, не надо!", наш торопливый бег до мусорного контейнера в который под нарастающим крещендо моих завываний летят, словно в жерло вулкана, дивные мои, гордые, длинноногие кони...
|
</> |