Летние путешествия
chipka_ne — 29.08.2021
Я давно уже, кажется, признавалась, как на духу, что машину водить не умею — и это ещё не самый большой мой недосток.
Зато — я, как никто, умею пользоваться тремпами и общественным транспортом и даже, представьте, получать от этого удовольствие.
Правда, прошли давненько времена, когда я по Иерусалиму вдоль и поперёк наколесилась на всех номерах автобусов, в последнее время всё как-то устаканилось — с пригородного автобуса прямиком на трамвай, а потом с трамвая — обратно домой на автобус по одному и тому же маршруту.
Но это лето, помимо службы, прошло у нас в непрерывно сменяющейся череде внуков, требующих хлеба и зрелищ, поэтому пришлось запрягать нашу безотказную Субарушку, которую никакой ковид не берёт — шоб она нам только и дальше была здорова!
Субарушка, в отличие от Боливара, спокойненько и с комфортом выносит пятерых, но когда малявочки, как на прошедшей неделе, прибывают вчетвером, то кто-то в машине становится лишним (угадайте кто?). Правильно — водитель с четырьмя драгоценными пассажирами грузятся в экипаж, а остальные — своим ходом вслед, хоть бегом, хоть верхом, хоть вприпрыжку.
А тут ещё к приезду ненаглядных подгадали обязательный «зелёный ярлык», и для приобщения мурзилочек к культуре и спорту требовалось делать им проверки на заразу эту — ох...
Мы не стали делать «быструю», суточную проверку, поехали на обычную, которая действует трое суток — хорошо, что у детишек психика покрепче нашенской и поездку на проверку они восприняли, как ещё одно развлечение (подкреплённое шоппингом в «Красном пирате»).
Зато потом — ура! — езжай с заветной справкой, куда хошь. Мы много куда захотели — в кантри наш, разумеется и, например, в ботанический сад, где давали снег в августе, ко всеобщему восторгу, ночью (для детей, которых дома родители-мучители гонят в постель уже в восемь вечера — это само по себе праздник).
После того, как дети вымокли под снегом, дважды заблудились в лабиринте (а хотели трижды), вдоволь нафотографировались со всеми пингвинами и белыми медведями, облазили все пещеры Али-Бабы и добыли из-подо льда необыкновенной красы разноцветные брульянты чистой пластмассы, их всё-таки удалось упаковать в машину и отправить с дедушкой домой, а я, помахав ручкой вслед, заглянула в «Moovit» и пошла искать 22-й, давно позабытый мной автобус, который, как обещала аппликация, должен был довезти меня прямёхонько до моего пригородного.
Автобус не подвёл, подъехал быстро, уселась я на переднем сиденье прямо за водителем, поскольку болтать по телефону совершенно не собиралась — и так батарейка почти что села от полусотни снимков и клипов.
Да и на что мне тот смартфон, когда, проехав Кинг-Джордж, мы не торопясь поплыли через Меа-Шеарим, Геулу и Шхунат-а-Бухарим, где я, оказывается, сто лет не была.
В этом городе в городе, государстве в государстве, в этом вечном штетле, жизнерадостном, растрёпанном и захламлённом, всё по-прежнему — только народу прибавилось и магазины новые появились.
И, если кто жалуется на отсутствие в Святом Городе ночной жизни — загляните туда, там ближе к полуночи жизнь, похоже, только начинается — всё в огнях, в ешивах и синагогах мужские тусовки, лавочки и кафешки открыты, музыка гремит (исключительно Б-гоугодного содержания, но чрезвычайно заводная), а самое странное, что и мамочки молодые чинно прогуливаются компаниями с колясками, и юницы добродетельные, в стайки сбившись, чирикают.
Полупустой поначалу автобус постепенно наполнялся народом.
Вот прошла мимо и села за моей спиной дородная матрона в затейливом тюрбане с озабоченным лицом вечной общественницы. Кого-то она мне неуловимо напоминала, но кого?
Вслед за ней, горланя на весь автобус, ввалилась четвёрка парней в чёрных костюмах и лихо заломленных на затылок чёрных шляпах — классические раздолбаи-шабабники. Продолжая горланить, они расселись на сдвоенных сиденьях, предназначенных. согласно указующей картинке, для пожилых и инвалидов.
Добровольная блюстительница порядка за моей спиной немедленно вскипела:
— Аллё, бахурим! Вам что — мест в автобусе мало? А ну — быстро встали, это для инвалидов места! И маски, маски на нос натянули! (Сама она, судя по зычному и вольно льющемуся голосу, маской рот не прикрывала — но что дозволено Юпитеру...)
И тут я вспомнила! Вспомнила, на кого она похожа! Вылитая Нонна Мордюкова — «управдом — друг человека!» И голос, и интонации — один к одному!
— Да, ладно тебе, рабанит, — беззлобно огрызнулся самый долговязый и горластый, — где ты тут видишь инвалидов? Приведи хоть одного, я первый встану.
— Нет, вы слышали? — радостно откликнулась реинкарнация Мордюковой, — я ему слово — он мне два! Молодёжь пошла! Никакого почтения к старшим! — и несказанно обрадовала меня, пылко добавив:
— А ещё шляпы понадевали! Борсалино! Разгильдяи! Бедные ваши родители!
— Бедные твои дети! — не остался в долгу долговязый.
— Дирбаллак — щаз всех высажу! Потише можно? — подал голос водитель-араб и добавил вполголоса:
— Лучше б уж по телефону болтали...
Но тут подоспела остановка, и на радость матроне Нонне в автобус кряхтя поднялся самый настоящий инвалид — заметно прихрамывающий старик с базарной сумкой на колёсиках, в чёрной кипе и не слишком свежей, криво застёгнутой клетчатой рубашке.
— Вот! — победно скомандовала она разгильдяям, — уступайте место инвалиду, живо! Рабби! (обращаясь к старику) Проходи сюда, здесь место есть! И тележку твою пристроим...
Но старик уже ловко примостил свою тележку за поперечным поручнем возле водительского места, ухватился обеими руками за этот поручень и бодро огрызнулся:
— Не хочу! Мне здесь удобно — я люблю за дорогой следить!
— Абале! — возопил араб, — может, ты прежде спросишь или водителю удобно? Нельзя тебе стоя ехать — упадёшь, не ровён час!
— А и упаду! — упрямо отозвался старик, — вот моя старуха как-то в автобусе упала, всего-то ключицу сломала — а знаешь, сколько отсудила у твоего «Эгеда»? Две машканты дочкам закрыли — так-то!
Шабабники дружно заржали и даже матрона Нонна сдержанно хихикнула.
— Со мной не упадёшь, я прослежу, не надейся, — мрачно посулил араб, — видишь у меня грамота висит «Лучший работник года» — у меня дома ещё пять таких, понял?
Надо отдать ему должное — по узким улицам Геулы, где правила уличного движения пешеходами соблюдаются весьма условно, вёл он автобус виртуозно — без единого рывка и толчка.
— А старуха у тебя деловая, как я погляжу, — продолжил он, искоса приглядывая за стариком, — ишь, как всё обтяпала... С такой не пропадёшь, где бы мне такую найти, а?
— Деловая, да, — согласился старик неожиданно потускневшим голосом, — другой такой не найдёшь больше... Умерла моя старуха. В прошлом году умерла.
— Корона? — ахнул кто-то сочувственно.
— Рак... — ответил старик, — Б-г милостив, успела до карантинов до этих. Пускали тогда родных в больницу, на руках у меня умерла и схоронили по-людски, вся родня собралась, дети приехали — Б-г милостив...
И заплакал в голос.
Тишина наступила в автобусе, только позади, где не слышали ничего, раздавался ровный весёлый гул.
— Абале, — тихо проговорил водитель, — ты извини, я ж не знал, попей воды, абале, хочешь? Вот у меня бутылочка тут чистая, нераспечатанная.
— Есть у меня бутылочка, — ответил старик, сморкаясь и всхлипывая, — вот видишь, приучила она меня сумочку через плечо носить, как маленького. Зануда была такая, прости Г-споди, на работу как в детский сад провожала: «таблетки принял? платки носовые взял? воду взял? печенье взял? — вдруг у тебя сахар упадёт?» А зимой: «зонтик взял? шарф не забыл?» — всё помнила, за всех хлопотала, а себя не уберегла — как же так?
Но тут мы подъехали к очередной остановке, и в автобус ворвалась с визгом и хихиканьем жизнерадостная стайка религиозных тинэйджериц, которые несмотря на длинные юбочки и гладко зачёсанные волосы, галдели, хохотали и толкались ничуть не хуже, чем их лохматые, розововласые и напирсингованные сверстницы из Тель-Авива, недаром этот возраст на святом языке называется «типеш-эсре», что переводится примерно, как «дурнадцать».
Начавшая уже было всхлипывать вслед за стариком нео-Мордюкова моментально ожила и привычно занялась воспитанием подрастающего поколения.
Девицы оказались более податливым и благодатным материалом и, умерив звук до «medium», переместились тусоваться в хвост автобуса.
Старик уже не плакал, только вздыхал и тихо бормотал себе что-то под нос, глядя на дорогу.
Вдруг боковым зрением я заметила, как долговязый шабабник поднялся со своего места и подошёл к матроне-общественнице.
- Послушай, - заговорил он заговорщически полушёпотом. – я чего спросить хочу, ты случайно сватовством не занимаешься?
- А ты откуда знаешь? – вскинулась она.
— Тссс, потише… А чего тут знать – у тебя на лбу написано печатными буквами, - он хихикнул и продолжил, - я тут чего подумал… Даже не знаю… Ну, короче... У меня тётушка, мамина сестра в этом году овдовела. Корона проклятая, такие дела… Она такая добрая женщина, — тут голос у него дрогнул, — всегда за меня перед родителями заступалась. Я у нее по неделям прятался бывало, если отец не в духе. А сейчас – плачет целыми днями и из дому не выходит, прямо беда.
- Ты к чему это клонишь, цадик? – начала догадываться его почтенная собеседница. – ты думаешь…?
- Именно это я и думаю, только не кричи на весь автобус! Я мог бы выйти вместе со стариком – типа, помочь ему с тележкой, туда-сюда. А потом телефон выведаю и тебе передам. А тётушкин – вот он у меня, хоть сейчас запиши. Я и сам хотел её с кем-то познакомить, но не умею – а ты-то, сразу видать, опытная… А она, знаешь, какая до этого была – боевая, весёлая, эшет-хайель, как в песне! А как кубэ готовит! А печёт как! А красавица! (на иврите это чудесно звучит в рифму – «гам офа вэ гам яфа!») Вот прямо, как ты, красавица!
- Ну уж скажешь! – засмущалась достойная женщина, и у меня аж шею заломило от желания оглянуться и развидеть, как она, закрасневшись, кокетливо машет рукой на галантного юношу.
— У меня вообще-то ещё на сегодня планы, — проговорила она задумчиво, но при этом было слышно, как уже нажимаются кнопочки простенького мобильника – би-би-бип- би-би-бип- би-бип-би-бип: — Ривка! Я сегодня не приеду, задержали меня! Кто-кто? – дела! По работе, да. Завтра с утра – точно-точно!
Некоторое время они молчали, по всей вероятности, пристально наблюдая за стариком. Как вдруг снова раздался голос Мордюковой, на этот раз вкрадчиво-умильный:
- Кстати, цадик, а кой тебе годик? Ты ведь сам не женат, или я ошибаюсь?
- При чём здесь я? Мне рано ещё! – встрепенулся «цадик».
- Рано не бывает! – наставительно ответили ему, - бывает поздно! Тебе ведь двадцать два? Или три?
- Ну, двадцать три…
- Да ты перестарок у нас! У других в твои годы уже по двое детишек на руках!
- Типун тебе на язык! – перепугался парень.
- Ну-ну, не нервничай так! У меня вот на примете как раз для тебя такая красавица есть – умереть на месте!
- Это ещё зачем? – запротестовал шабабник, - я ещё пожить хочу…
- Нет уж, душа моя, - я прямо затылком почувствовала, как Нонна-матрона плотоядно облизывается на ещё одну свеженькую добычу, — мы с тобой тут не случайно встретились – это судьба! От меня ещё никто без пары не уходил!
- Да я… - парнишка было задохнулся от возмущения, но его перебили:
- Остановка! Старик выходит! Упустим! – и они, забыв о матримониальных разногласиях, дружно, как пара опытных сыщиков, рванулись к выходу...
А я осталась и поехала себе дальше.
Тут бы написать «продолжение следует», но как и где теперь искать это продолжение?
Картинка чисто для привлечения внимания — для тех, кто вдруг позабыл, как выглядела великолепная Нонна Мордюкова. От такой свахи точно никто бы без пары не ушёл!
|
|
</> |
Как проджект-менеджеру без проблем пройти собеседование 
Собрание собственников жилья 
Публикуем итоги хешмоба #ярекомендую! 
НЫТЬЁ ПОД КАПУЧИНО 
Макрон не исключил наземную операцию Франции на Украине против России 
Как женщины стали водить автомобиль и превзошли в этом мужчин 
К теракту в Крокус Сити Холл. Как жаба спасла жизнь человеку 
20 лучших снимков, сделанных на рассвете 
Эпилог 
