КТО ПОЕДЕТ В ТРУСКАВЕЦ. Ч.4

diana_ledi — 22.05.2010 ... папа встречал нас на перроне. Пока мы выносили чемоданы и прыгали ему на шею - прямо из подножки поезда - он, конечно, успел познакомиться с проводниками, потом, расцеловав нас, быстренько сфотографировал поездную бригаду, взял у них блиц-интервью и, подхватив худыми жилистыми руками все наши сумки и чемоданы, понёсся по перрону, взбрыкивая и крича - Ого-го!

Мы хохотали и бежали за ним. Мама улыбалась нам вослед.
Папа бежал к лотку с мороженым.
- А дайте нам срочно мороженого! Бо мої діти тільки вийшли з поїзда, а дітям з поїзда морожене просто необхідне. - сказал он толстой улыбающейся тёте в белой наколке на пышном шиньйоне.
Тётя улыбалась нам и папе. Папе улыбались обычно все - проводники, кондукторы и продавцы.
- А ось і тобі трохи мороженого. - сказал папа подошедшей маме.
- А тобі, папа? - кричали мы хором.
- Фу. Та я таке не їм. Мені б таріляку борща, сала трошки. Оце їжа. А морожене - це не для мужчин.

Папа ответил как обычно он отвечал. Мама прятала улыбку, как обычно она прятала.
Мир становился на места, мы возвращались домой - глядя в окно автобуса, я как бы грустила по Тадею, Зиновию, но больше всех по этому, как его...
Который младше меня на полтора года. Оксана мне сказала, что накануне отъезда он приходил со мной попрощаться. А я уже спала.
Это было так романтично, и я представляла, как долго, на протяжении нескольких вечеров я буду рассказывать своей подруге о моём романе - только бы не проговориться, что он совсем уж малышня...

Вечером мама с папой разговаривали шёпотом в комнате, где телевизор.
- А діти все це бачили?
Спросил папа.
- Та бачили. - ответила мама, и мы через стену почувствовали, как она покраснела.
- Та нічого. Це життя. Хай бачать.

Мы затаили дыхание, но мама так ничего и не сказала о травмируемой детской психике.


Життя - это по-украински жизнь.
Мы потом её увидели, конечно.

... Я долго не обращала внимания на национальности людей моей страны - я, дитя Советского Союза. Я и сейчас не слишком обращаю, оттого что давно нет собственно национальностей. Бурлят в наших венах кровяные смеси, как мороженое, сахар, молоко в молочном коктейле, смешанные тётей в наколке на опергидроленных волосах, коктейле, взбитом автоматической мешалкой - так, чтобы пена сверху высоким слоем, пить через трубочку.

Когда я выросла и стала взрослой, то ездила в Трускавец ещё не раз.
И обязательно я заезжала в Дрогобыч.
Мне это нужно, мне сердце необходимо проведывать, оно лежит там. Прямо под камнями мостовой лежит оно, на площади, что вокруг ратуши, и голуби взлетают стаей над моим сердцем и над площадью.



Я там хожу, и чётко ощущаю, что я в гостях. Это моя страна, но там я в гостях.
Как будто я остановилась в чужом доме на ночлег - и всё хорошо, мне рады, меня за стол сажают, всё просто и понятно.
Взгляды через голову, быстрые взгляды людей, давно живущих вместе, научившихся понимать друг друга без слов - передай сахар. кивок, взгляд, мало соли, сделай мне чаю - снова взглядом...
Я не обижаюсь на кивки и взгляды, я в своём доме так же молча разговариваю с людьми, которые давно живут со мной вместе.
Я там в гостях - я знаю.
Не знаю, как другие.
Другие - кто? Национальности?
глупо. Национальностей нет. Есть коктейль, давно смешавшийся в наших венах, неважно, где юивём, откуда приехали и куда уедем - Москва ли, Горький, Киев, или Дрогобыч, где лежит моё сердце.
Дело не в этом - и не об этом я говорю.

... Я познакомилась однажды в электричке с полуукраинкой, полутатаркой, родившейся и выросшей в Казахстане, приехавшей в Трускавец подлечить больную печень - и во время разговора со мной она, преклонных лет дитя степей, воскликнула, восхищённо глядя в окно:
- Боже, не могу налюбоваться! Какая всё-таки прекрасная и разнообразная наша Россия!

Представим только - она воскликнула это в вагоне электрички Львов-Трускавец.

В вагоне, где шумные студенты, озабоченные отдыхающие, уставшие от своего отдыха, тихие худенькие старушки, которые входят в вагон, садятся на скамейку, спину ровно держа и сразу разворачивают Библию.
А Библия такая пухлая, и мягкие листы в ней, что видно - старушка эту Книгу читает всю свою жизнь, а до неё её читала мама.

Когда вагон затих морозной тишиной, и даже старушки подняли головы от своих Книг, я, поёжившись, спросила у казахской полуукраинки-полутатарки:
- Простите, вы не ошиблись? Это не Россия. Возможно, вы удивитесь, но это Украина.
- Да какая разница! - благожелательно рассмеялась казахстанская квартеронка, и снова безмятежно уставилась в окно...

Молчали пассажиры в вагоне.

... Две красивые запорожские еврейки просили меня ехать с ними во Львов, быть переводчиком, а то ведь никто не хочет им отвечать, поскольку не владеют они украинским языком, и в магазине ничего они купить поэтому не могут. Их игнорируют продавцы.
Я грустно улыбалась. Я видела, как они обращаются к продавцам во Львове:
- Милочка, а покажите мне ...
Я бы эту "милочку" тоже проигнорировала, будь я продавцом.


... я, отказавшись от путёвки в трускавецкий санаторий - приезжала к любимой пани Касе, она сдавала мне комнату - и однажды мне комнату пришлось делить с украинкой, родители которой когда-то переехали во Львов из Сибири.
Сразу после войны переехали:
- Во Львове можно было легко получить квартиру. Там столько осталось пустых квартир после войны, мы даже выбирали! - весело рассказывала мне и пани Касе соседка по комнате.

Потом эта сибирско-львовская украинка вышла замуж и уехала в Запорожье, а теперь приехала отдохнуть и подлечить...
- Да что мне лечить, я здорова! - весело рассказывала она. - Мне просто отдохнуть.

Я мало с ней общалась, у меня было много дел - я должна была проведать несколько раз моё сердце в Дрогобыче, потом должна была я пройтись по Бориславу, сходить в тот лес, где по-прежнему малина, но нет уже там молодой и красивой моей мамы, а папа давно умер, и вырос брат. Но малина, лес и источник с целебной водой ждут меня - а стало быть, там тоже осколок сердца моего лежит.
А у пани Каси были свои дела, и много дел, наверно важных - домой она так поздно возвращалась, мы часто приходили одновременно, вечером.

Однажды мы, возвращаясь, столкнулись около двери и я поспешно спрятала сигарету. Я тогда только начинала покуривать и очень этого стеснялась.
- Та кури вже. - улыбнулась пани Кася, редкостная хулиганка для своих цветущих шестидесяти четырёх лет. - Хочеш кави?
- Хочу. - сконфуженно пробормотала я.
И мы вошли. Нас встретила сияющая квартирантка. Подмигнула мне и приложила палец к губам:
- Сюрприииииз...
Пани Кася тем временем подошла к холодильнику и открыла его:
- А це що? - удивилась она.
- А это я вам приготовила еды. Вот рассольник, картошка с мясом, я нашла у вас в холодильнике мясо. Это драники, я пожарила, кушайте. Вы так плохо питаетесь, так я решила вам помочь. Так нельзя, надо кушать, что это за отношение к своему здоровью?
- Дякую. - пани Кася захлопнула холодильник.
- Картошку и овощи я нашла у вас в коридоре, мясо лежало в морозилке, еле успела разморозить. Завтра вам надо купить масло, потому что я всё использовала на драники... - щебетала квартирантка.

Я разматывала шарф, снимала плащ - шла к шкафу, выделенному под мою одежду - открывала и пугалась. Куда-то я не туда зашла? - оглядывалась вопросительно.
- Полдня потратила, пока переложила твои вещи как надо. - смахнула трудовой пот со лба квартирантка, продолжая впрочем сиять лицом, подходя к шкафу, благодарности ожидая.
- А как надо? - тупо спросила я.
- Вот, смотри. Брючки отдельно, джемпера отдельно. В этом ящике шарфики, я смотрю, ты любишь шарфики, так я их выгладила и сложила стопочкой. Здесь - трусики и лифчики. А зачем ты выбросила колготы в мусорное ведро? Ты такая богачка? Так, я их постирала, высушила, зашила - под брюки будешь носить. Ох, что бы вы без меня делали! - торжествующей нотой закончила сюрпризный спич.

Я беспомощно посмотрела на пани КАсю. Она подмигнула мне и мы вышли во двор.
Я закурила. Пани Кася щёлкнула пальцами нетерпеливо. Я испуганно протянула ей сигарету, она затянулась легко и быстро, как птичка клюнула воды из лужицы.

- Нащо вона те робила? Я такого не їм. - сказала пани Кася.
- Тепер колготи прийдеться носить. Образиться ж. - произнесла я.
- Та викинь ти їх. А у мене панкреатит, хіба мені можна ті драники? Може, ти з"їси? - с надеждой посмотрела на меня. - А я тихенько твої колготи візьму та винесу завтра.
- Ага. З"їм. Викиньте, вдячна буду. - поморщилась я.
- Я дам тобі ключа для шафи. Зачиняй.
- Чортійшо. Залізла у чужі речі... - пожала я плечами.
- Там шалик у тебе був гофре, він же не прасується.
- Тепер прасується. - тупо кивнула я.

Ми посмотрели друг на друга и начали тихо смеяться.
- Пішли на каву. - решительно сказала пани Кася, и мы вернулись в дом.

- а я вам воду для кофе поставила. Уже вскипело. - встретила нас квартирантка.
- Щоб ми без вас робили... - вздохнула пани Кася.

... я птичку из клетки снова выпускаю, но уже не хочу посылать её назад, на тридцать лет и три года. Всё равно девочка, оставшаяся там, мою птичку не заметит и не услышит - даже если та долетит.
Девочка, похожая на щенка, у которого вдруг выросли лапы и уши, вернулась из Трускавца и перечитывает "Пионерскую правду".
"Пионерку" приносил почтальон, папа складывал стопочкой - пусть она ожидает меня.

Я читаю письмо одной пионерки в "Пионерку". Письмо опубликовано на четвёртой полосе. я знаю, что такое полоса, мне папа давно объяснил.
Девочка-пионерка жалуется, что когда она была во Львове, к неё подошли местные мальчишки и девчонки и велели убираться в свою Россию и дальше в таком же духе.
"Пионерская правда" не осуждает таких мальчишек и девчонок, она просто их мягко как бы журит - и предлагает начать разговор о таком недостойном советского пионера явлении, как национализм.

Я удивлённо читаю письмо пионерки маме и папе. Брату не читаю - брат давно во дворе и хвастает новыми джинсами, а также поломанным пальцем перед друзьями. Он угощает друзей польскими жвачками - а жвачки-то последние, ну да ладно, пусть рейтинг повышает, мне не жалко. Но национализм - такое слово - я не понимаю.

- А шо таке - націоналізм?
спрашиваю я у мамы с папой.

папа щурится и, пряча улыбку, смотрит на маму.
Мама беспомощно разводит руками.

- Це така єрунда, знайшла про що говорить. Нема в Україні націоналізму. Є просто гордість. А є хамство. Є повага. А є барство. Усе залежить від людини. - отвечает мне папа.

И я, та девочка-щенок в серых джинсах клёш, запоминаю - национализм, это такая, знаете ли, ерунда. Дело не в этом.

- Вот и умница. - говорю я сегодняшняя той девочке.
и папа кивает мне одобрительно.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив