Крестный отец классики    

nicholas_i — 25.11.2010

Крестный отец классики

Кто ж не слыхал об нем! А уж вы-то, Други!

А я вот открываю его для себя заново, хотя, казалось бы, давно об нем, все, что положено знать «просвещенному блоггеру» знаю. Не более. Однако ж и не менее.

Из Досье на…(имени его называть покуда не буду)

С чего бы начать?

Начнем с того, что это был отчаянный чинодрал и повеса.

В 15 лет его зачисляют (разумеется, «по блату») на службу в Лейб-гвардии Семеновский полк (надобно сказать, что его maman и императрица Мария Федоровна – августейшая супруга незабвенного Государя Павла Петровича - подруги детства).

В чине унтер-офицера он становится флигель-адъютантом Павла I.

Но ему этого кажется мало, а потому в 1803 году он отпрашивается «на ловлю счастья и чинов» на Кавказскую войну, с которой возвращается с орденами Св. Анны и Св. Владимира 4-й степени.

А дальше был, как водится Париж. Там наш герой пристраивается к дипломатической миссии графа Толстого. А где Париж там, как водится, и любовные приключения, включая "страсти роковые".

1807 год. Парижане живо обсуждают очередной бурный роман своей любимицы - трагической актрисы m-lle Жорж. Всех интересует, кто таков сей русский? Кстати, ей в ту пору – 20, ему – 24.

Вот она, кстати:

И это тоже она

                Но и здесь с его стороны явно не обошлось без тщеславия и гордыни: парижская этуаль была перед тем любовницей самого Наполеона, и нашему герою явно льстила такая связь. Впрочем, чуть ранее разгневанный властелин прогнал m-lle Жорж, после того, как ему донесли, с кем и о чем она БОЛТАЕТ.

А наш герой между тем катается в свое удовольствие, курсируя между Парижем, Веной и Петербургом.

Да, чуть не забыл! Перед тем как попасть в Париж наш еще успевает потягаться на поле брани со своим соперником по амурной части (под Прейсиш-Эйлау). Нет, этому выскочке явно не терпится помериться силами с Великим Узурпатором и на ложе Венеры, и на полях Марса. Потом, как сказывали сведущие языки, m-lle Жорж – дабы повидать своего русского возлюбленного - дважды приезжает в Россию, где с большим успехом выступает на петербургской сцене. Но ее былого обольстителя уже и след простыл: он скрывается от обманутой им красавицы на очередной Русско-турецкой войне, примазываясь к славе атамана М.И. Платова. И явно за близость к легендарному казаку получает в 1811 году «Георгия» IV степени.

А потом наш повеса впадает в меланхолию…

Вот что пишет он своему другу М.С.Воронцову (тому самому).

«С.-Петербург, сего 11 января 1812.

Вот уже десять дней как я в Петербурге, милый мой граф, однако мне от этого не стало лучше, и в свете я провожу мало времени; утомление и рассеянность не покидают меня, и я не могу веселиться. Я угрюм и печален. Впрочем, мне выпало небольшое развлечение: вместе с Сен-При я был на пожаре Аничкова дворца. Ему досталось стоять в почетном карауле, и нас обоих поставили на чердаке. Балки, перекрытия — все рушилось, и нам пришлось с боем прорываться от одного угла до другого, штурмуя каждую ступень лестницы. Наконец, прибыл император и приказал нам покинуть пост; мы выполнили свой долг, любезный граф. Все сгорело! Чтобы спасти зеркала, их бросали из окон. Свои труды мы увенчали тем, что поехали вдвоем ужинать к красавице Пушкина.

(Имеется в виду троюродный брат Александра Сергеевича -  Алексей Михайлович (1793-1821).

Но вот его соперник по амурным баталиям – переходит со своей армией Неман. Явно опасаясь встретиться лицом к лицу с великим и ужасным рогоносцем, наш герой предпочитает отсиживаться в тылу, прячась и постоянно перемещаясь туда-сюда (от греха подальше!) вместе с партизанским отрядом генерала Винцингероде. Его, немца, так и тянет под крыло к другому немцу.

Нельзя сказать, чтобы от всего этого наш герой получал огромное удовольствие. Вот еще одно его письмо к тому же самому другу («полмилорду-полуподлецу»):

А вот еще одно. Мрачноватое.

Москва, 14 октября 1812.

«… Мы имели несчастие потерять превосходного, храброго начальника, генерала Винцингероде; он попал в плен вместе с бедным Львом накануне оставления Москвы. По неверным донесениям казаков они продвинулись слишком далеко вперед и, увидев поблизости неприятеля, решили действовать в качестве парламентеров; их отвели к маршалу Мортье, в то время коменданту Кремля, и, как я узнал, объявили пленными и в этом качестве увели с собой. Это настоящее бедствие как для Москвы, так и для задачи преследования неприятеля. Мы вступили сюда вечером 11-го числа. Город был отдан на расхищение крестьянам, которых стеклось великое множество, и все пьяные; казаки и их старшины довершали разгром. Войдя в город с гусарами и лейб-казаками, я счел долгом немедленно принять на себя начальство над полицейскими частями несчастной столицы: люди убивали друг друга на улицах, поджигали дома. Наконец все утихло, и огонь потушен. Мне пришлось выдержать несколько настоящих сражений. Город, разделенный мною на три части, вверен трем штабным офицерам. Дворники исполняют обязанности будочников; крестьян, мною задержанных, я заставил вывозить трупы людей и павших лошадей. Вход в Кремль для всех закрыт, чтобы народ не видел бесчинств, учиненных в церквах. Огромность города, малое число состоящих в моем распоряжении людей, винные погреба и запасы соли, отданные на разграбление крестьянам, — все сие делает весьма затруднительными обязанности полицеймейстера. Я с нетерпением ожидаю прибытия какого-нибудь начальства и войск и того времени, когда я смогу оставить эти развалины, при виде которых разрывается сердце.

Все русские, состоявшие на службе у французов, взяты мною под стражу, у всех них отобраны документы. Наши раненые, оставленные здесь в разных домах, собраны в одно место и обеспечены продовольствием. Около трех тысяч раненых французов взбунтовались; они разоружены и накормлены; дети в Воспитательном доме также больше не умирают с голоду. Мы нашли здесь около тысячи здоровых французов. Их поспешное отступление из Москвы должно быть следствием какого-то события, нам неизвестного. Они пошли по Коломенской и Смоленской дорогам; наши казачьи партии постоянно беспокоят их, нападая со всех сторон, но эти действия ведутся слабее, чем было бы при Винцингероде. Стены Кремля частично взорваны; церкви невредимы, кроме той, что примыкала к Ивану Великому, сама же колокольня устояла. Вид города внушает ужас».

Но это всего лишь эпизод. Далее - вновь череда увлекательных путешествий по Европе под охраной русских казаков. После краткой остановки в Берлине взору нашего героя открываются поля Фландрии (Нидерландов и будущей Бельгии).

Награды следуют одна за другой: от короля Нидерландов он получает гражданство и шпагу с надписью «Амстердам и Бреда», британский регент вручил Бенкендорфу золотую саблю с надписью «За подвиги 1813 г.».

Русский император также вручил ему золотую шпагу «За храбрость».

Нельзя не сказать и о том, что наш герой был еще и склонен к доносительству.

Еще в 1820 году наш герой, напуганный восстанием в Семеновском полку, подает Императору Александру записку о тайных обществах. И это при всем том, что он сам с 1816 по 1818 год состоял в масонах. Одним словом он пенял своим «братьям» их нелояльностью Трону и имел дерзость язвить тех, кому, как известно, «ничто не может быть поставлено в вину». Император Александр налагает на рапОрт нашего героя резолюцию, равную неудовольствию: «Не мне их судить», а наш герой понижается в должности и впадает в уныние.

Помогает, однако, случай.

Ноябрь 1824 года. Петербург. Ночь. Наводнение. Вода резко поднимается. По городу, превратившемуся в огромное взбаламученное озеро, плавают экипажи, книги, полицейские будки, люльки с младенцами и, поговаривают, даже гробы с покойниками из размытых могил. Начинается мародерство.

Его назначают временным губернатором Васильевского острова. Перейдя набережную и пробираясь по грудь в ледяной воде, он добирается до катера, на котором находится мичман гвардейского экипажа Беляев. До 3 часов ночи вместе они успевают спасти значительное число людей. Государь Александр Павлович, перед тем изрядно к нему охладевший, прознав о том, награждает его табакеркой с бриллиантами.

Что тут скажешь? Форменный карьерист!

Кстати, именно к нашему герою обращается Николай в день 14 декабря: «Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрем, исполнив наш долг».

А с другой-то стороны: куда было нашему герою деваться?

Обошлось и на сей раз. Ему вообще везло - он так и не был ни разу ранен.

В довершение всего его портрет был повешен в Галерее 1812 года в Зимнем дворце. А поскольку галерея сия была открыта в 1826 году, то тут явно не обошлось без протекции Императора Николая. И было за что ему протежировать.

Декабристов подавили, но не додавили, а они в свою очередь взяли да и разбудили выблядка Герцена, нашего героя не жаловавшего и создавшего ему репутацию на долгие годы вперед.

Именно Николай и дает ход записке своего давнего конфидента и решает организовать тайную полицию, а своему верному генералу поручает должность начальника III Отделения Е.И.В. канцелярии, а через год назначает его и шефом жандармов!

Ну теперь-то даже распоследний двоечник, ни разу не сдавший ЕГЭ, понимает, что речь идет о графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе.

Компетенции люто ненавидимого тогдашней либеральной общественностью III Отделения были чрезвычайно широки. Начинаем загибать пальцы: все распоряжения и извещения по всем случаям высшей полиции; сведения о числе существующих в государстве разных сект и расколов; известия об открытиях по фальшивым ассигнациям, монетам, штемпелям и прочее, сведения подробные обо всех людях, под надзором полиции состоящих; высылка и размещение людей подозрительных и вредных; заведование наблюдательной и хозяйственной жизнью всех мест заключения, в коих заключаются государственные преступники; все постановления и распоряжения об иностранцах, в пределы государства прибывших и из оного выезжающих; статистические сведения, до полиции относящиеся. Входили сюда и борьба с произволом и взяточничеством в среде высшего чиновничества.

Уф!

И нельзя сказать, что бы деятельность ведомства Александра Христофоровича наносила лишь вред: худо-бедно, а ревизии рассылались, аферы с рекрутскими наборами вскрывались, равно как и помещичьи злоупотребления. В 1838 году шеф Третьего отделения указывает на необходимость строительства железной дороги между Москвой и Петербургом, в 1841-м отмечает большие проблемы в области здравоохранения, в 1842-м предупреждает о всеобщем недовольстве высоким таможенным тарифом. Только кто на это обращал внимание? Разве что г-н Герцен?

Напомним, что он писал о Бенкендорфе: «Наружность шефа жандармов не имела в себе ничего дурного; вид его был довольно общий остзейским дворянам и вообще немецкой аристократии. Лицо его было измято, устало, он имел обманчиво-добрый взгляд…»

И еще о том, что «тот не сделал всего зла, которое мог сделать, будучи начальником этой страшной полиции, стоящей вне закона и над законом».

Николай Павлович выразился более определенно: «Он ни с кем меня не поссорил, а примирил со многими».

Отметим далее в своем беспокойном, хлопотном и нервозном ведомстве Бенкендорфу явно не сиделось, и потому - не то от лени своей, не то от нервов, - отпрашивается у в 1828 году Государя на войну с турками, руководствуясь, скорее всего, железным правилом: «Подальше от царей - голова целей».

Ух, «крыса тыловая»!

Правду сказать, Бенкендорф стремился анализировать действия правительства, понять, что именно вызывает раздражение общественности. По его мнению, мятеж декабристов явился итогом «обманутых ожиданий» народа. А потому, считал он, общественное мнение необходимо уважать, «его нельзя навязывать, за ним надо следовать... Его не засадишь в тюрьму, а, прижимая, только доведешь до ожесточения».

В 1828 году утверждается новый цензурный устав. Теперь литературный мир, формально оставаясь в ведении Министерства народного просвещения, переходил в ведение III Отделения.

Были набраны цензоры, среди которых оказались Ф.И. Тютчев, С.Т. Аксаков, П.А. Вяземский. Что вменялось им в обязанность ? Они должны были следить, чтобы в печати не обсуждались персоны императорской фамилии и чтобы авторы избегали такого толкования событий, которое может «вовлечь государство в бездну несчастий».

Помните знаменитое: «Литература служила в цензуре»? Сумасшедший профессор из Достоевского был, как ни странно, прав. Добавим к числу цензоров еще и И. Гончарова и будущего академика А.Никитенку.

Странное дело: все мы любим Пушкина, Лермонтова и Гоголя, однако частенько забываем, что у них были начальники, от которых многое зависело, в том числе и то, увидят произведения этих писателей свет или нет. Скажем больше: другой-третий начальственный выговор или грубый окрик, и вдохновение – эта капризная и в высшей степени чувствительная дама может пиита покинуть, а мы бы с вами в итоге так никогда и не узнаем, чем закончилась, например, ссора Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем.

Поэтому можно не впадая в экстремизм утверждать, что именно Бенкендорф был крестным отцом русской классической литературы.

Мало того: Бенкендорф пытался создать еще и «собственную литературу». К числу «подшефных» ему изданий можно было бы отнести «Северную Пчелу» Ф.Булгарина, «Tygodnik» (с 1832 г. «Официальная газета Царства Польского») Пржецлавского. На отдельные статьи делались «ангажементы». Писателям и журналистам предлагалось в сущности подготовить «заказной материал».

«Выкидывались» ли у Александра Христофоровича еще и стишки, установить сейчас весьма затруднительно. Зато он старался организовать печать и за границей, где по временам появлялись статьи его чиновников в защиту политики русского правительства. Короче, вел, как мог и умел, «контрпропагандистскую» работу, причем задолго до создания АПН.

Ну и, конечно, нельзя обойти тему Пушкин – Бенкендорф. Как же без этого!

Вспоминается известный анекдот – разговор между Бенкендорфом и Пушкиным, дошедший до нас со слов Пушкина Предыстория вызова Пушкина «на ковер» была такова: Бенкендорфа, раздосадовало стихотворением «На выздоровление Лукулла», в котором камер-юнкер Пушкин самым нелестным образом намекал на С.С.Уварова.

Передаем его в сокращении со слов самого Александра Сергеевича:

“Вхожу. Граф с серьезной, даже со строгой миной, впрочем, учтиво, ответил на мой поклон, пригласил меня сесть у стола vis-a-vis.

— Александр Сергеевич! Я обязан сообщить вам неприятное и щекотливое дело по поводу вот этих ваших стихов. Хотя вы и назвали их Лукуллом и переводом с латинского... но все русское общество в наше время настолько просвещено, что умеет читать между строк...

— Совершенно согласен и радуюсь за развитие общества. Но позвольте узнать, кто эта жалкая особа, которую вы узнали в моей сатире?

— Не я узнал, а Уваров сам себя узнал и просил обо всем доложить Государю. И даже то, как вы сказали ему, что напишете на него стихи и подпишетесь под ними.

— Сказал и теперь не отпираюсь... Только именно эти стихи я написал не на него.

— А на кого же?

— На вас!

Бенкендорф, вытаращив на меня глаза, вскрикнул:

— Что?! На меня?

А я, заранее восхищаясь развязкой... три раза оборачиваясь к нему лицом, повторял:

— На вас, на вас, на вас!

Тут уж Александр Христофорович, во всем своем величии власти, громовержцем поднимаясь с кресла, схватил журнал и, подойдя ко мне, дрожащей от злобы рукой тыкая на известные места стихов, сказал:

— Однако, послушайте, сочинитель! Что ж это такое? Какой-то пройдоха наследник... (читает) “Теперь уж у вельмож не стану нянчить ребятишек...” Ну это ничего... (продолжает читать): “Теперь мне честность— трын-трава, жену обманывать не буду!.. ” Ну, и это ничего, вздор!.. но вот ужасное, непозволительное место:

“Но воровать уже забуду казенные дрова”. А что вы на это скажете?

— Скажу только, что вы не узнаете себя в этой колкости.

— Да разве я воровал казенные дрова?

— Так, стало быть, Уваров воровал, когда подобную улику принял на себя.

Бенкендорф понял силлогизм, сердито улыбнулся и промычал:

— Гм! Да!.. Сам виноват...

— Вы так и доложите Государю. А за сим имею честь кланяться вашему сиятельству”.

Ну что тут скажешь… так и видится немец-генерал из Оренбурга, склонившийся над письмом Андрея Петровича Гринева, просящего своего старого боевого товарища держать его сына в «ежовых рукавицах», а этот скаредный генерал все пытается уяснить смысл неведомой ему идиомы и несмотря на пояснения юного Петруши качает головой и приговаривает: «Нет, видно ешовы рукавицы значит не то».

Приятельница Пушкина А. О. Россет-Смирнова писала о Бенкендорфе: «Он обладает педантическим упрямством немецкого советника, он совершенно лишен идеала, воображения и был бы превосходным чиновником в Гессен-Касселе и всякой другой трущобе; он действует в стране, которой не знает, он исполнен тайного презрения немцев к die Russen, он не любит России…»

Ну не знаю, не знаю… Может быть. Только здесь надобно сделать одно пояснение: Пушкин имел репутацию не вполне «благонамеренного» подданного. И граф действовал как истый немец – по ИНСТРУКЦИИ, самим же собой и сочиненной и Высочайше утвержденной. Следить и надзирать было его новой профессией.

А что касается русских вообще, то на этих размахивающих ножами рюриковичей и гедеминовичей он насмотрелся 14 декабря, оставшись сам до конца верен Присяге и Долгу.

Он умер на пароходе, везшем его из Германии, где он проходил курс длительного лечения: пять кампаний что-нибудь да значат? Ему было едва за шестьдесят. Жена ждала его в Фалле, их имении под Ревелем. Корабль однако привез уже покойника.

В рабочем кабинете Фалльского замка у него хранился деревянный фрагмент, оставшийся от гроба Александра I, вделанный в бронзу в виде мавзолея, а на стене, помимо портретов государей, висела известная акварель Кольмана «Бунт на Сенатской площади».

Не исключено, что это был самый памятный день в его жизни.

Он, честный немец и лихой рубака, служил своему Государю, а следственно, и России. Правда, если считать, что царь служил не России, а классу помещиков, тогда, конечно, и оценка его будет иной.

Так будем бросать в графа камень?

Оставить комментарий

Популярные посты:

pertinax

Обзор характеристик Ford Kuga

kilativ

Как выглядят таджики

pro100_mica

Пятничное фото

kommari

как же всё так получилось

amarok_man

Зеленский испугался Карлсона или хозяева запретили?!

masterok

Как морозы уничтожили виноградники во Франции

padolski

Революционное открытие механизма "спящих" раковых клеток молочной железы

pasha-popolam

Ахмед Китаев. Урок

oleg-24

Про одно печальное историческое событие с одной прибалтийской республикой

• Архив