Крепкий мужчина

sasha_liburkin — 18.04.2010 Мне этот человек нравится. На заседаниях писателей - фундаменталистов, когда многие из них под конец уже и лыка не вяжут, речь Наля Подольского всегда осмысленна, походка – тверда, а рукопожатие – крепкое.
Недавно, недели три назад, когда я скучал в «Борее» за бутылкой пива, вошел невысокого роста плотный, седой мужчина, с крупными выразительными чертами лица. Это был Наль.
- Саша, у вас место свободно? – спросил он, расстёгивая куртку.
- Конечно! – обрадовался я. – Садитесь ко мне!
- Подождите, я закажу какую-нибудь еду.
Он вернулся с бутылкой пива, сел рядом и задумчиво посмотрел на меня.
- Послушайте, Саша, а не выпить ли нам водки?
- С удовольствием, Наль, но я, к сожалению, неплатежеспособен!
- Зато я платежеспособен, - уверенно сказал писатель и достал из бумажника пятисотрублёвую купюру. – Сходите? Возьмите что-нибудь на своё усмотрение.
Вернувшись в кафе с бутылкой водки, я увидел на столе, на тарелках тонко нарезанные солёные огурцы, хлеб и котлеты.
- «Зелёная марка» - хороший выбор, - сказал Наль, - а эту бутафорскую медаль на горлышке снимите, она вам будет только мешать. Я родился и вырос в Одессе, - стал рассказывать Наль, пока я открывал бутылку и наливал водку в рюмки, - жил там до восемнадцати лет. Так вот, когда наша семья садилась обедать, на столе всегда было сухое вино. Отец нам с братом наливал лет с двенадцати.
- Не рано?
- Нет, Саша, не рано. Может, вы не знаете, но во Франции детям дают вино где-то с семи лет. Ну, что, за встречу?
Мы выпили, и я потянулся за сигаретами.
- Не закуривайте, Саша! – остановил меня Наль. – Закурим после третьей. Я тут всех так приучил. Когда же я столкнулся с жизнью, - продолжил он свой рассказ, - ну, знаете, как бывает, захотелось выпить с людьми водки или портвейна, а мой организм не принимает! Я выпью, а он всё отдаёт обратно! И тогда я решил: либо мой организм меня, либо я его!
- И что же?
- Представьте себе, Саша, - с достоинством сказал Наль, - я до сих пор пью не меньше Крусанова. А ведь мне уже семьдесят пять!
- Неужели?! – не поверил я.
- Семьдесят пять, ну, без каких – то копеек.
Я налил водки, и мы выпили за его здоровье.
- Кстати, Наль, это правда, что Павел Васильевич ногу сломал?
- Кто? Паша Крусанов? Конечно, правда. А что вы хотите, Саша? Он же вышел из дома совершенно трезвый! Если бы он хотя бы немного выпил – никогда такого несчастья с ним бы не приключилось! – убеждённо сказал Наль.
- И как он теперь? – спросил я.
- Ему одиннадцать спиц в ногу вставили, но держится молодцом! Мы с ним вчера уже выпивали, – успокоил меня Наль. – А курить я научился сравнительно поздно, когда стал заниматься парусным спортом. Сидишь, бывало на корме, ветра нет, паруса обвисли. Вот и закуришь сигарету, следишь за движением воздуха. Чуть подуло – сразу к парусам, это называется «гонка в штиль», - объяснил он.
Мы выпили и, наконец, закурили.
- Потом лет пять я занимался альпинизмом, - снова заговорил Наль. – В горах красиво! Я весь Кавказ объездил, бывал и на Памире.
- А пятитысячники покоряли? – полюбопытствовал я.
- Нет, не пришлось, но первый разряд я выполнил. Саша, зачем вы запиваете водку пивом? – мягко заметил Наль.
- Так вы тоже пиво пьёте!
- Я пью, потому что мне пить хочется, а вам бы лучше закусить. Хотя, как любит говорить Крусанов, «закуска градус крадёт».
- А чем вы ещё занимались? – спросил я.
- Археологией. Я двадцать пять лет на раскопки ездил. Интересное это было дело!
- Отчего же вы его бросили?
- Знаете, Саша, лежишь ночью в палатке, а как заснёшь, какой-нибудь странный сон приснится… Это ведь не очень хорошо – могилы раскапывать! – печально улыбнулся Наль.
- Елена Шварц умерла, - сказал я грустно. – Я слышал её четыре раза. Ах, Наль, она божественно читала свои стихи!
- Я знаю, - вздохнул он, - кто же из больших поэтов в Питере остался?
- Мякишев, - ответил я, не раздумывая.
- Вы правы, Саша, Мякишев, - согласился Наль. – Давайте помянем Елену Андреевну! Не чокаемся, – предупредил он.
Мы выпили и помолчали.
- Я знал Елену Андреевну, когда она была ещё девочкой, - тихо сказал писатель и закурил сигарету. – Мы с ней часто общались. Она была мистически настроенным человеком. Прекрасно знала алхимию и любила о ней поговорить. А однажды она мне привезла из Москвы подарок. Как сейчас помню: маленькая, худенькая, идёт, сгибаясь под тяжестью какого-то железа… «Это вам, - говорит, - Наль!»
- Что же это было?
- Два топора.
- Два топора?
- Да, представьте себе, Саша, два топора! Один просто топор, а другой – колун!
- Зачем же она сделала вам такой подарок? А может быть, Наль… это был какой-то знак?
- Не знаю, Саша, не знаю… Они у меня до сих пор на даче лежат.
- Слушайте, Наль, - сказал я, - мне кажется странным одно обстоятельство, Елена Андреевна была верующим, православным человеком, а её сожгли в крематории!
- Ничего странного, Саша, - пожал он плечами. – Я вам сейчас всё объясню. Вы знаете, чего больше всего боится петербургская пишущая интеллигенция? Конечно, глядя в глаза, вам никто ничего не скажет.
Наль выпил водки, вытер салфеткой губы и бросил её на стол.
- Нет, не знаю. Чего же боится интеллигенция? – усмехнулся я.
- А того, Саша, что её живой похоронят! Представляете, очнуться на глубине двух с половиной метров под землёй в тесном ящике! Ну, это ещё от Эдгара По, потом от Гоголя идёт…
- Полно, Наль! Что вы такое говорите! – воскликнул я, растерянно. – Мы не в девятнадцатом веке живём, когда смерть определяли по отсутствию пульса или не запотевшему зеркалу! Да и вскрытие сейчас всем делают…
Я с содроганием вспомнил жёлтое лицо, плотно сомкнутые губы покойной и добавил решительно:
- Я был на отпевании и видел Елену Андреевну в гробу. Наль, она была мёртвая!
- Не будьте наивным! – резко ответил Наль. – Отчего же покойная завещала себя кремировать? Вы же сами знаете – православных положено хоронить в ограде!
Он откинулся на спинку стула. - Вскрытие не всем делают, и врачи нам всего не говорят! Налейте водки, Саша!
- Наль, я давно хотел спросить вас, - сказал я, когда мы выпили, - это правда, что Бориса Смелова, этого гения чёрно-белой, «серебряной» фотографии перед смертью хулиганы избили?
- Ерунда, Саша, не слушайте никого, - ответил Наль. – Борис Смелов мечтал умереть от водки – и умер от водки! Замёрз на скамейке, на Петроградской стороне. Вот вы сейчас сказали о Борисе, что он был гений. А вы знаете, что такое – гений? Это высочайшая требовательность к себе! Борис Смелов мог огромную фотографию, вот такую, - он широко развёл руки, - выбросить в мусор из-за совсем маленького пятнышка! А вот для другого художника, Бориса Кудрякова, качество было не важно. Ему важнее было уловить состояние!
Я взглянул на часы.
- Вы хотите уйти? – спросил Наль.
- Да, уже поздно, а мне ещё с собакой гулять.
- Я хочу вам дать один совет… как сыну! - сказал он, крепко, до боли, пожав мою руку. – Никогда не оглядывайтесь назад, смотрите всегда только вперёд, даже если вы стоите на краю пропасти!
Через пятнадцать минут, садясь в автобус, я почувствовал себя нехорошо. «Вот чёрт! – подумал я. - И зачем мне надо было водку пивом запивать?», но я тут же вспомнил мужественное напутствие Наля, его крепкое рукопожатие, моя тошнота сразу прошла, и я сладко задремал на заднем сидении сто тридцать девятой маршрутки, увозившей меня в глубокое Купчино.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив