Красная площадь
v_yanitsky — 05.12.2023(Заметки киномана)
В фильме Лопушанского «За черным стеклом» героиня и муж ее гуляют по Красной площади. У нее после операции открылись на все глаза и он, радуясь исцелению ее, говорит с восторгом: «Ты только посмотри — красота-то какая!»
Но героиня, вместо того, чтобы разделить его восторг, отвечает: «Здесь слишком много крови» (или «здесь кровью пахнет» — уже не помню). Он, естественно, разочарован.
Красная площадь мое любимое место в Москве. Одно из самых. Как провинциал, впервые попавший в столицу в пятнадцать лет и обалдевший сразу и навсегда от нее, еще с советских времен и до сих пор я старался не миновать Красной площади, делая по ней почетный круг — от Исторического музея мимо кремлевской стены до собора Василия Блаженного и обратно, мимо ГУМА до Иверских ворот. Таков был мой пешеходный ритуал.
Поэтому мнение героини стало для меня занозой, которую я начал потихоньку доставать из своей души, дабы не загноилась она там. И делал я это аккуратно, чтоб она там не сломалась.
«А где кровь не лилась, из мест исторических, сакральных, — тогда подумал я, — таких, которыми любуются, принято любоваться? Есть ли такие? А и нет таких».
Выходя из музея Консьержери через книжную лавку, я увидел там старинную миниатюру, запечатлевшую резню Варфоломеевской ночи, которая заставила меня содрогнуться. А потом пошел в Лувр. Любоваться им. Ах Лувр! А в нем, в первом самом старом дворе, сотни дворян гугенотов были насажены на пики швейцарской стражи.
В Сорбонне — кто не знает этот университет и не хотел бы в нем учиться-- в один день в массовой драке школяров с мясниками было зарезано 285 студентов — школяров, как их тогда называли. И все прочие вместе с преподавателями в знак протеста покинули Сорбонну на другой день, увозя на телегах книги и пожитки.
На пляс де Грейль, где танцевала Эсмеральда, сжигали, вешали, пытали, но больше вешали на Монфоконе, конечно (месте, не сохранившемся), и я искал эту пляс де Грейль, еще не зная, что как таковой ее больше нет, а есть на том месте городская ратуша, старинная, но в прошлом веке сгоревшая и восстановленная по старым чертежам.
А на площади Согласия мы спрашивали экскурсовода и жадно тянули головы в том направлении, куда он нам показывал, представляя ров, в который сбрасывали гильотинированные трупы и толпа времен Термидора орала от восторга.
Таков Париж. А в Лондоне я не был. Еще его бы описать. Описать бы еще Рим, под стенами которого марианцы (сторонники Мария) дрались с сулланцами (сторонниками Суллы) три дня и две ночи, а стены домов были кровью забрызганы по вторые этажи. Аппиеву дорогу описать с шестью тысячами распятых вдоль нее рабов. Иерусалим во время Иудейской войны и во время восстания Аль Кохбы.
Но люди едут и любуются. Смотрят и восторгаются. Что вызывает в них это чувство, если не историзм и сопричастность с ним.
Хотя той монастырской послушнице из фильма, вышедшей замуж за олигарха, вряд ли понравились бы и Флоренция, вся история которой проходила в борьбе гвельфов с гибеллинами, и Константинополь, взятый штурмом, и Троя тогда уже , сожженная дотла и разграбленная войсками Агамемнона, когда каждый тащил на своем горбу мешок с чужой утварью и полонянку что покраше.
Послушнице место со свечечкой в тихой обители, а не в миру, но и посели ее даже в Коломне в женский монастырь — и там она найдет и кровь, и страдания монахинь, истребленных при советской власти.
Лопушанский говорит нам, что ей из монастыря лучше и не выходить было, оттуда, где она пригрелась. Лучше было и не прозревать. Но вот опять же — кровь она увидела своим внутренним оком — оно видит то, чего глаза не видят. Войска Тохтамыша, спалившие Кремль, стрельцов, развешанных по стенам.
Пролитая за историю кровь и красота, казалось бы, вещи не совместимые. Но мы как-то так интересно созданы, что умещаем их в душе. Не видим крови, когда хотим видеть красоту. И не думаем о красоте, когда представляем себе пролитую за нее кровь.
|
</> |