Книги, окончание

olitvak — 27.10.2021 Напоследок я оставила три невероятно печальные и трудные в чтении книги, объединенные темой России XX века. Про последнюю можно сказать, что она касается не только России, но мне больно прежде всего за нас.
Гузель Яхина. Эшелон на Самарканд.
Из трех ее книг эта мне с художественной стороны понравилась наименее.Может, потому, что тема из трех самая острая, хотя и трудно сравнивать, все ужасны, все о разрушении жизни людей, сознательном и принципиальном, что "раскулачивание", что выселение немцев Поволжья, что рукотворный голод. Но тут дети, "голдети", как их обозначали на проклятом новоязе. И я бы сказала, что мне художественность, всякие там видения больше мешали, чем помогали.
Голод в Поволжье, 1923 г. Однако эшелон, и миновав Поволжье, идет по тому же голоду - он везде.
Да, как художественное произведение, несмотря на яркие образы - огромной вши, ползущей за ребенком, волков, которым мать скармливает дочку, чтобы спасти хоть сына, и прочие, - меня роман не поразил, но как историческое исследование, свидетельство - это важно знать. Правда, у меня уже не вмещается в душу этот глобальный ужас. Пожалуй, самое сильное - это спрятанный в глуши ссыпной пункт, где зерно гниет, где его горы, куда приходят беременные женщины просить хлеба для детей, и их расстреливают. Ужас, ужас без покаяния, темный ужас. Поэтому молодец она, что пишет, и читать надо, хоть и очень тяжело. Уничтоженная страна, в которой до революции и хлеб был у всех, и поезда ходили по расписанию. Уничтоженная ради чего, ради принудительного счастья хотя бы части населения? Но никто не стал счастливым, и новые хозяева жизни тоже. Как могли люди не понимать этого тогда же, несмотря на лозунги?
Все герои искачелены душевно, сочувствовать им трудно, хоть они и пытаются спасти какое-то количество детей от смерти. Зачем-то в конце история про начальника эшелона Деева, который, сойдя с ума в пустыне, принимает несчастного преданного ему больного ребенка за Смерть, душит его и выдавливает ему глаза, а потом ничего этого не помнит. Очевидно, это какая-то метафора, которая в меня уже не вместилась.
Все же двое живых есть среди героев второго плана - образованная сестра Фатима, поющая татарскую колыбельную, и фельдшер старик Буг. Они - люди.
Иван Шмелев. Солнце мертвых
Давно хотела и боялась читать эту книгу, но все же заказала. "Лето Господне", "Богомолье" - такая идиллия, такая поэзия, а эта книга, я знала, проникнута памятью об убитом большевиками сыне.
Да, очень тяжелая, тягостная книга и тоже "нехудожественная", потому что интонация одна и та же от начала до конца - плач по прошлому. Осень 1920 года, Крым, про сына ни слова нет, потому что невозможно об этом говорить. Но про многих других - документально, не меняя имен. История молодого писателя, романтика Бориса Шишкина, например, он хотел писать повесть "Радость жизни". Расстреляли, по навету.
Умирающий Крым (а только недавно был цветущим), страшный голод (а был изобильным), умирающая, погубленная Россия. "Это такая правда, что и художеством не назовешь" (Солженицын).
Корова не понимает, почему хозяин ее не кормит. "И я не могу понять, Тамарка... Понять не могу, кому и зачем понадобилось обратить всё в пустыню, залить кровью..."
Смерть животных, одного за другим, Шмелев описывает наряду с людскими смертями, так же подробно.
Баба: - А сказывали, всё будет!
Пещерная, первобытная жизнь - так видит ее Шмелев. "У людей, которые пришли убивать, было много работы... Нужно было доказать ретивость пославшим, показать, как "железная метла" метет чисто. Убить надо было очень много. Больше 120 тысяч..." И эти, которые убивали, не голодали, у них было всё.
Доктор, схоронивший жену в угловом шкафчике, где раньше стояло варенье, потому что гроб не достать, в мешке, потому что всю одежду и белье реквизировали. Говорит: "Что до нашего опыта у Европы было? Ну, инквизиция... Но там... как-никак, а судили. А тут - никто не знает, за что!" "На хлебной Волге погибают миллионы от голода, а радио оповещает мир, как все довольны".
И что с людьми происходит. Он вспоминает прошлое, когда "шаги встречного на глухой дороге были шаги моего товарища по жизни, и не было от них страха. И вот - сбился оркестр чудесный... Шум и рев! И не попадись на дороге, не протяни руку - оторвут и руку, и голову, и самый язык из гортани вырвут, и исколют сердце..."
Можно бы сказать, что он преувеличивает, но он там был, это живые воспоминания.
И изумление рабочего, кровельщика: "Нашего же брата давят... Да крепостное право лучше было!"
"Не с кем говорить стало. Боятся говорить. И думать скоро будут бояться"
"Останутся только дикие, сумеют урвать последнее"...
Оруэлл. 1984. Скотный двор
Эта книга, конечно, лучшая из трех описываемых и подлинно художественная. То есть две книги, но поскольку они у меня в одном томе и говорят тоже об одном, то скажу о них вместе. Там еще было предисловие автора, которое много сказало о нем. "Для меня всегда отправная точка - чувство солидарности и несправедливости"; "Я пишу потому, что хочу разоблачить какую-то ложь"... И ему это прекрасно удалось.
Он был в Испании журналистом, как Эренбург и Кольцов. Я читала их очерки, и между строк чувствовался ужас этой войны, но в строках всё было выверено, наши, хорошие - и не наши, враги. Оруэлл тоже написал об Испании книгу, "Памяти Каталонии", и в ней была публицистическая глава, которую ему предлагали убрать, говорили, что он этой газетной главой испортил книгу. Но он не согласился. Это была глава в защиту "троцкистов". "Оговоры невинных людей вызывали у меня ярость".
Океания, ангсоц - вроде придумано, но как же, до мелочей, узнаваемо. И Старший брат, который смотрит на вас ежесекундно, днем и ночью, где бы вы ни были, может, конечно, быть обобщением Сталина и Гитлера, но похож он все же на Сталина. Все партийные лозунги, что война - это мир, свобода - это рабство, незнание - сила, - сколько за ними убитых, и что-то я не вижу, чтобы они перестали быть актуальными.
Читаешь про горькое, неоплаканное прошлое, но разве книга устарела? Разве устарело понятие "двоемыслия", при котором дважды два спокойно может быть пять, понятие "мыслепреступления" и "полиции мыслей", состояние войны со всем миром, "двухминутки ненависти", переписывание прошлого?
Карательное министерство называется "министерство любви", военное - "министерство мира", пропаганда - "министерство правды", концлагерь - радлаг, лагерь радости...
"Если все принимают ложь, навязанную партией, тогда эта ложь становится правдой".
"Мышления в современном значении вообще не будет. Правоверность - состояние бессознательное".
Просто люди, пролы, - партия - и еще "внутренняя партия", государство в государстве ("у этих сволочей есть всё на свете").
"Если разрешить ему контакт с иностранцами, он обнаружит, что это такие же люди, как он, а рассказы о них - ложь".
"У партии две цели: завоевать весь земной шар и навсегда уничтожить возможность независимой мысли".
Нет смысла приводить всё, что я выписала. Меня поразила глубина и точность анализа тоталитарного строя, а ведь книга написана в 1948 году (в названии, как я понимаю, автор просто поменял местами последние цифры) - в 1950 он умер, совсем молодым.
Но главное в книге не это. Главное - финал. Готовясь к неизбежному печальному концу, герои говорят друг другу: но они ведь не могут раставить нас разлюбить. Они не могут в нас влезть". Но, оказывается, как раз это - главная цель власти, и цель достижимая. И эту переделку последних честных людей, которые что-то помнят, думают, которым не всё равно, он показывает так, что надежды не остается. Хотелось бы красивого финала, но его не может быть. Всё, герой исправился - он уже любит всей душой Старшего брата.
Но золотой запас в книге есть, есть человеческое, есть жизнь - старинная детская считалка, которую так важно вспомнить, тропинка в лесу, воспоминание о маме и сестре, красивая стеклянная безделушка с капелькой янтаря внутри, любовь к женщине, сострадание, да просто запах настоящего, не суррогатного кофе... Это дает направление и надежду.
Он один сделал столько, сколько не могла бы целая организация сопротивления. "Скотный двор" - это вообще шедевр, краткий курс. И благородная, казалось бы, идея, и подъем масс за свою свободу, и подмена вождей с опорочиванием прежнего, и подмена прошлого, и постепенная, незаметная подмена лозунгов, и привилегии власти, и отмена дискуссий, и столбики цифр вместо еды, и добровольно-принудительные воскресники, и придворный поэт, и отполированный череп Главаря, и процессы с покаяниями, и преданный конь Боец, который всё работал во славу идеи, пока не упал и не был свезен на живодерню... Вроде памфлет, карикатура - но нет, все образы живые, вызывающие отклик в душе.
"Все животные равны, но некоторые более равны, чем другие".

Сохранено