Книги как индикатор движения

Но вот сегодня по пути домой с семинара у ЮГ зашел в дорогой "Фаланстер" и купил три книги.
1. Номер "Логоса" с подзаголовком "Темный Делёз".
2. Юк Хуэй "Рекурсивность и контингентоность".
3. Евгений Водолазкин. Брисбен.
Пояснения к выбору книг.
Делёз давно влечет к себе. С удовольствием читал его лекции о Лейбнице, но до основных работ, написанных с Гваттари и в одиночку, так все и не дотягивался.
По наводке прочитал "Время без становления" Квентина Мейясу (о нем мне когда-то С.С. говорил как о новойс звезде континентально. Стал й философии, но... прошло мимо). А этот небольшой текстик (он есть в сети и по-русски, и по-английски) оказался интересен: мощная атака на то, что М. называет корреляционизмом - идущее от Канта табуирование суждений о реальности помимо ментальных кострукций субъекта, табу, которому смиренно следовали не только кантианцы или там позитивисты, а даже сам Хайдеггер. А М. говорит ни много ни мало как о "спекулятивном материализме".
Это не всё. По наводке из того же источника влез в номер журнала Collapse, посвященный Делёзу, а там статья Мейясу про Делеза, Бергсона и Спинозу, первые же страницы которой показались мне самым изящным (точное слово) философским текстом, который я когда-либо читал. Статья, как оказалось, есть в сети и по-русски, но... не могу, когда плохой, неуклюжий и с неточностями, перевод. Стал читать и одновременно править, сверяя в оригиналом. (В конце этого поста приведу правленное начало статьи).
Так. А кто такой Юк Хуэй? Гонконгский философ, автор книг по философии техники и технологии, спорящий с западными концепциями, в том числе с Хайдеггером. Пока что ничего больше сказать не могу... Но оглавление завораживает глубиной прокопа. И заголовок тем же Делёзом отдает.
Остался вроде не причем Водолазкин. Так его, как пишут в вики, во всех рейтингах современных русских писателей на первых местах... А я и не слыхал. Непорядок. (Да, бонус: он там с языками, русским и украинским, играет - любопытно).
Ну и обещанное начало статьи Мейясу. Восхититесь красотой зачина:
«Спиноза был философом, который слишком хорошо знал, что имманентность имманентна лишь себе самой и потому являет собой пространство, прочерчиваемое движениями бесконечности и наполненное интенсивными ординатами. Это делает его истинным князем философов. Вероятно, это единственный философ, кто никогда не шел на сделку с трансценденцией, кто преследовал её повсюду»[1].
Далее Делёз пишет:
«Спиноза — это та головокружительная имманентность, от которой столь многие философы тщетно пытаются избавиться. Дозреем ли мы когда-нибудь до вдохновения Спинозы? Однажды такое случилось с
К такому тексту можно подойти, по меньшей мере, двояко. Можно было бы – и это наиболее естественный путь – попытаться понять его через более углубленное вчитывание в Делёза. Это потребовало бы, к примеру, прояснения того, что Делёз подразумевает под «планом имманенции» или «хаосом». Это предполагало также бы рассмотрение этого текст в свете делёзовского «Кино» – и особенно в свете двух его комментариев в первой части «Кино», «Образ-Движение», посвященных первой главе «Материи и Памяти».[3] Но возможен и другой подход к этому тексту; им мы и воспользуемся. Поначалу он может показаться несколько искусственным, но мы надеемся, что его цель и смысл скоро прояснятся[4].
В чем же именно заключается выбранный нами подход к этому тексту? Не в попытке понять его основываясь на определенном прочтении Делёза, а в попытке понять – или лучше понять – Делёза, основываясь на определенном прочтении этого текста. Иными словами, он состоит в том, чтобы сделать текст не объектом, но инструментом прояснения.
Чтобы понять эту точку зрения, давайте поместим себя в следующую воображаемую ситуацию: давайте решим читать Делёза как досократика, от которого до нас дошли лишь редкие фрагменты его работ, включая рассматриваемый нами текст, который мы будем называть «Фрагментом Двойной Короны», поскольку в нем двое философов названы князьями. К этим фрагментам мы должны еще добавить «жизнь» Делёза по Диогеном Лаэртскому[5], которая, правда, мало что сообщает нам сверх того, что его знали как самостоятельного философа, а не только как ученика Спинозы и Бергсона; и что его философия была известна как философия имманенции. Этот самый термин, в его банальности, не значит для нас ничего более определённого, нежели такие термины как «вода», «воздух» или «огонь», означавшие первоначало у того или иного досократика.
Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? : М., СПб., 1998. — С. 58. Здесь и в следующей цитате перевод изменен.
|
</> |