
камера ужасов

Мой духовный наставник
не любит Набокова, и мне доставалось в свое время за увлечение этим
писателем. Даже за увлечение (любви к нему я никогда не питала).
Неполезно, иконописцу особенно. Дело не в «аморалке». Дело в том,
что очень уж стереоскопически В. В. изображает
безобразие. Всякое – нравственное, эстетическое, даже
мистическое (впрочем, стоит ли их разделять, это еще
вопрос).
Вот, например (важное отмечено
мной):
«Только тогда
Франц увидел его лицо: нос – крохотный, обтянутый по кости белесой
кожей, кругленькие, черные ноздри непристойны и асимметричны, на
щеках, на лбу – целая география оттенков – желтоватость,
розоватость, лоск. Бог знает, что случилось с этим лицом, – какая
болезнь, какой взрыв, какая едкая кислота его обезобразили. Губ
почти не было вовсе, отсутствие ресниц придавало выпуклым,
водянистым глазам невольную наглость... (...)
У Франца дрожь прошла между лопаток, и во рту
появилось странное ощущение: неотвязно мерзка влажность нёба,
отвратительно жив толстый, пупырчатый язык. Память стала
паноптикумом, и он знал, знал, что там, где-то в глубине, –
камера ужасов. Однажды собаку вырвало на пороге
мясной лавки; однажды ребенок поднял с панели и губами стал
надувать нечто, похожее на соску, желтое, прозрачное; однажды
простуженный старик в трамвае пальнул мокротой... Все – образы,
которых Франц сейчас не вспомнил ясно, но которые всегда толпились
на заднем плане, приветствуя истерической судорогой всякое
новое, сродное им, впечатление. После таких ужасов, в те
еще недавние дни, вялый, долговязый, перезрелый школьник ронял из
рук портфель, бросался ничком на кушетку, и его долго, мучительно
мутило».
Что здесь поразительно –
вот эта прямота связи, это родство между грехом, болезнью,
разложением – и таким, казалось бы, невинным явлением, как
безобразие случайного попутчика (по всем прочим статьям приличного
человека). Связь эта есть, есть родство. Поэтому иконописцам
Набокова читать следует с
опаской.
...Задаю себе вопрос – а мои сродные впечатления? А вот несколько
картинок, подаривших меня такими впечатлениями.
Вот и пытаюсь сообразить – то ли это не
иконы? То ли я вижу сродство там, где его нет? То ли Набоков в этом
пассаже ничего отвратительного и безобразного не поминает, и это
все относительно, как бы о вкусах не спорят?
Теряюсь, одним словом.