Какой роскошный текст! Колобок ржал

Сегодня мало кто вспоминает о нашумевшей конференции "новых перебежчиков", состоявшейся в середине 30-х г.г. в фешенебельном стокгольмском Грандотеле. Идея заключалась в том, чтобы собрать в зале самых известных беглецов из Советской России (оставив за бортом старую белогвардейскую эмиграцию) и позволить им публично рассчитаться с ненавистным сталинским режимом. Первоначально конференцию планировали организовать в Риге, но Ульманис резко воспротивился, не желая лишний раз задевать восточного соседа. Деньги на проведение конференции поступили из двух источников: от японского куратора русских эмигрантов полковника Усуи и с анонимного счета, находящегося в Люксембурге. Поговаривали, что счет принадлежит французской разведке, однако принимая во внимание известную прижимистость оной, предполагали, что за ней стоит разведка польская. Принимая же, в свою очередь, во внимание известную прижимистость последней, со вздохом заключали, что следы плательщика совершенно теряются в окказиональном океане.

В двухдневной конференции участвовало восемь человек. В авангарде протеста оказались бывшие советские дипломаты: беглый поверенный в делах СССР в Греции Бармин (урожденный немец по фамилии Графф) выступил с докладом: "Советы – есть ли шансы на выздоровление?" Отрицательный ответ на поставленный вопрос прозвучал уже в первом предложении докладчика, за что аккредитованные журналисты были ему весьма благодарны, не без пользы проведя следующие два с половиной часа в баре Грандотеля.
За Барминым последовал Григорий Беседовский, несколько лет назад удачно (если не считать порванных брюк) перелезший через забор особняка по рю Гренель. Из-за присущей ему тяги к фабульному, даже остросюжетному, изложению, он назвал свой доклад "Россия после Сталина". Куда более нудным оказался бывший военно-морской атташе СССР в Стокгольме Соболев, битый час монотонно рассуждавший о "внешней политике сталинской России в контексте международной безопасности". Журналисты опять эмигрировали в бар.

Затем дипломатов сменили политзаключенные. Иван Солоневич, не так давно вместе с сыном бежавший из Белбалтлага и перешедший финскую границу, рассуждал о "самоорганизации эмигрантов", а старый революционер и коминтерновец Виктор Серж, только что вызволенный благодаря ходатайствам европейских социалистов из оренбургской ссылки, реферировал на тему "Выборы в Верховный Совет СССР и стратегия оппозиции". Молодой украинский националист Павел Яценко, бывший беспризорник, непонятно как затесавшийся среди именитых ораторов, поведал слушателям о том, что для борьбы с коммунизмом в России нужны "международные инструменты".

Седьмым докладчиком был знаменитый экс-разведчик Вальтер Кривицкий, но так как он счел чересчур опасным для собственной жизни появляться на публике, его представлял громоздкий железный ящик, изредка (чаще всего невпопад), скрежетавший что-то нечленораздельное. К сожалению, отсталость шведской радиотехнической мысли не позволила слушателям разобрать ни тезисы Кривицкого, ни даже само название его доклада. Завершала ассамблею боевая писательница Аля Рахманова, прочитавшая вслух главу из своего бестселлера "Любовь, Чека и гражданская самоорганизация".

Честно говоря, вначале вместо Рахмановой хотели пригласить голливудскую старлетку Айн Рэнд, недавно дебютировавшую с книгой о страданиях народа под краснопузой пятой, но Рахманова все же была гораздо известнее, а ее роман только что был признан во Франции "лучшей антибольшевицкой книгой". Давешний секретарь Сталина Борис Бажанов сам открестился от участия в конференции, так как всегда предпочитал держаться в стороне "от образуемых эмигрантами маленьких негритянских царств, которые соперничают и ссорятся друг с другом". Экс-чемпион мира по шахматам Александр Алехин, напротив, с удовольствием приехал в Стокгольм (хотя пуристы настаивали на том, что он – белоэмигрант, а не новый перебежчик), однако, к началу конференции его не удалось разбудить. Впоследствии, к слову, его все же разбудили, но тут же пожалели об этом, так как полтора этажа Грандотеля пришлось закрыть на капитальный ремонт.

Национал-коммунист Дмитриевский, хоть и проживал в Стокгольме, отказался садиться за один стол "с этими жидами". Бывший председатель Госбанка Арон Шейнман заявил организаторам, что не считает себя невозвращенцем, а продолжает заведовать отделением "Интуриста" в Лондоне. После чего тяжело вздохнул и отправился пешком на мебельную фабрику, на которой работал кладовщиком. Наконец, пронырливого человечка, строившего из себя "знатока советской политики" и откликавшегося на имя Эссад-Бей, на входе в отель арестовала шведская полиция, так как от участников конференции на него поступило восемь доносов: четверо обвиняли его в работе на чека, двое – на гестапо, по одному - на сигуранцу и турецкую разведку.

В заключительном коммюнике участники конференции в один голос заявили, что Россию ждут тяжелые времена: они оказались правы, хотя, вероятно, не догадывались, что и всю Европу ждут времена не менее тяжелые.

Тело Вальтера Кривицкого найдут в феврале 1941 года в вашингтонской гостинице. По официальной версии он покончит жизнь самоубийством. Куда более яркой карьерой сможет похвастаться Александр Бармин: он издаст яркие и берущие за душу мемуары "Тот, кто выжил", женится на внучке Теодора Рузвельта и возглавит русскую службу "Голоса Америки". Злые языки будут поговаривать, что с возрастом у него развилась мания преследования, но она не помешает ему дожить до 88 лет. Виктор Серж, написавший за Бармина его мемуары, умрет в нищете в Мексике в 1947 году.

Иван Солоневич переедет в Германию, где всерьез возьмется за "самоорганизацию эмигрантов" и вконец перессорит их между собой. После нападения нацистов на СССР ему хватит ума уйти в тень, в 1947-м он сдаст британской разведке и своих, и чужих и с чистой совестью отправится в Южную Америку, где будет жечь своим страстным глаголом местные пампасы еще пять лет, пока не скончается в уругвайской глуши, все же – пусть лишь на полтора месяца – переживя Сталина. А вот Соболев как раз охотно пойдет на сотрудничество с немцами, заваливая их погонными километрами оценок текущего положения, международной обстановки и сталинского коварства. В конце войны он успешно благорастворится в воздухе, что позволяет предположить теплую и уютную старость под неприметным инкогнито. Молодой парнишка Павел Яценко в 1938-м доберется до своей цели и взорвет Евгена Коновальца с помощью коробки конфет. Потом он вернется в СССР, невероятно возвысится, будет арестован "за пособничество изменнику Родины Берия", перенесет в тюрьме пару инфарктов, после освобождения напишет несколько томов охотничьих рассказов и наконец, в 1992-м добьется своей реабилитации.

Григорий Беседовский после войны даст волю давешней страсти, за считанные годы сочинив мемуары генерала Власова, записки племянника Сталина (в двух книгах), дневник бывшего Наркоминдела Литвинова и еще с десяток первоисточников, которые будут изданы на французском. Впрочем, это не принесет ему ни денег, ни славы. Сын Али Рахмановой погибнет в 1945-м, обороняя Вену. Сама она убежит в Швейцарию, где напишет еще около сотни романов, которые ее верный муж старательно переведет на немецкий. Кажется, ни один из них до сих пор не опубликован в России.