Как я стала гомофобом. Пожизненно и неизлечимо

madam_shazly — 12.09.2016 Мы стояли у истоков модернистской гомосятины. Тогда, когда слово "толерантность" использовали наркологи и эндокринологи. Толерантность была или к наркоте, или к глюкозе. И гей-парадов не было, зато были гомосеки. Их было внезапно жутко много. Потому что стало можно. И модно. Двадцать с хренком лет назад быть гомосом считалось жутко круто. Даже отъявленные на всю голову натуралы из бохемы обязательно должны были пальнуться на камеру или хотя бы на глазах у тусовки поцеловаться с коллегой единой гендерной принадлежности...




Двадцать с небольшим писюльком лет назад я уже вовсю пользовалась удостоверением внештатного корреспондента "Молодого ленинца" и бежала с пресс-конференции губернатора на концерт "Агаты Кристи". В тот же безбрежно светлый и докризисный период своей жизни я была нежно влюблена в одного "волгоградского продюсера". Не думаю, что остались еще те, кто помнит ту самую легендарную тусовку девяностых и местечковую богему, поэтому сценический псевдоним продюсера ни о чем никому не скажет. Звали его (для удобства дальнейшего повествования) Сергей. Ага, скажите, что уже тогда надо было задуматься над сакраментальной силой имен. Но мама Сережи ни о чем во времена рождения сына не задумывалась, в 1976 году рождения Сергея про толерантность даже наркологи не знали, наверное, потому что в махровой советчине никаких наркотиков не было. Секретными знаниями делились друг с другом только онкологи-особисты.

Сережа меня очаровал своей гламурно-деревенской непосредственностью, а также некоторой схожестью с кумиром всех неформалок девяностых - Вадиком Самойловым. Он также был длинноволос, упитан и по-декадентски манерен. Каждый раз, когда он появлялся в редакции, стопорилась работа, срочные дела моментально получали статус "в лес не убегающих", и все внимание приковывал к себе балагур и любитель крепко посоленных анекдотов Сережа. Он обычно приходил не один, а в компании с какой-нибудь трофейной алкоголией, и вся редакция протягивала кружечки, куда Сережа деловито и сноровисто откапывал полагающуюся по весу и социальному статусу порцию.

В силу своего юного и юридически наказуемого возраста я была лишена всех прелестей жизни, мне не доставалось даже попробовать, кроме того, на меня никакого персонального внимания не обращали. Довольствоваться приходилось платоническим наблюдением за гламурно-манерным декадентством и слушать байки, половину которых потом с упоением слушал молодой еще и не оборзевший Трахтенберг, ныне покойный, а тогда вполне еще живой, ушлый и не покрашенный еще в убийственно-рыжий цвет. Из волгоградской богемной тусовки, кстати, много кто потом вырос в весьма увесистых звезд, от Иры Дубцовой, чей папа учил меня играть на синтезаторе, и до парочки радиоведущих, чьи имена я уже не упомню... А вот Сережа впоследствии вырос в профессионального сомелье. Говорят, сделал карьеру в каком-то мега понтовом баре на Карибах. Наливает звездам уровня "Голливуд плюс" и травит байки на чистейшем английском...

А тогда, в конце девяностых Сережа, только замахнувшийся на международную карьеру, познакомился в редакции с деканом факультета иностранных языков. Дядька Андрей не помню, как по отчеству, зачастил к нам в редакцию с какой-то колонкой по самостоятельному изучению английского. В 1996 году об интернете мы еще не помышляли, его подключили только в 1997-м. Поэтому дядька декан Андрей приносил свои колумнистские опусы на бумажечках.

Приносил, а потом брал кружечку и подставлял под капельки, раздаваемые Сережей. Весело подмигивал и доставал из портфеля вторую стеклотару. А потом начинал учить всех английскому. Я, черт возьми, внимала плохо, потому что смотрела на Сережу, усердно повторяющего незнакомые слова. У меня случался в этот момент гламурный ступор. Нет, ну а какой разумности вы хотите от подростка с удостоверением внештатного корреспондента газеты "Молодой ленинец"?

В общем, дядька декан Андрей, нахватавшись в бохемной тусовке модных манер, к Новому году созрел для участия в редакционном корпоративе. И тут-то, когда вместо капелек появился на столе удивляющий Стругацких самовар с водкой, педагогического Остапа понесло. Он проявил всю свою жуткую, мерзкую коверную сущность! Закусив третью рюмашку куском рукава, чертов педагог полез целоваться с Сергеем! Взасос! На глазах у всей разлакомившейся редакции, встретившей эту эскападу дружным корпоративным смехом. Весело им, ядрена картошка!

Мое горе в этот момент не знало пределов, ширилось до размеров локальной Вселенной и грозило разрушить мысленной силой гребанный самовар, а потом поджечь спирт и спалить к чертовой прабабушке и декана, и продюсера, и всю богемную тусовку, внедрившую в артистической среде моду на лесбийство-голубийство. Яростная ненависть была настолько ощутимой, что ее можно было грызть голыми зубами. Потом я уже поняла, что на самом деле грызу кружку, в которую мне кто-то добрый налил сто граммов из нычки редакторского портвейна.

Шок моей юной и неокрепшей еще в боях с модой души был настолько силен, что навсегда заполучила инъекцию неистребимой гомофобии. Которая уже никакой толерантностью, даже мировой, не лечится.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив