Как я попал в чёрные списки "невъездных"

kondratenk — 29.04.2011

О задержании, беззвестности и выдворении...

Вчерашний день подвёл жирную черту под все мои визиты в Минск. Я приехал в третий и, как оказалось, последний раз в Международную наблюдательную миссию. Теперь нас уже пятеро – задержанных, выдворенных и невъездных в Беларусь правозащитников из России и Украины, побывавших в Миссии: Максим Кицюк, Андрей Юров, Марина Цапок, Миша Каменев и я.

...Утром я опаздывал, и чудом попал на уголовный процесс по делу 19 декабря. Мою фамилию выписали в отдельный список и нехотя пустили. Когда после весьма угрюмого и затхлого судебного утра объявили обеденный перерыв, я слегка замешкался, выключая ноутбук. Из зала судебного заседания я выходил одним из последних, и меня окликнули сотрудники в штатском. Они попросили мой паспорт, и я решил не вступать с ними в дискуссии. Мой паспорт вертели и так и сяк, шушукаясь (весьма беззастенчиво) между собой, что моё имя уже кроется в неких списках. Потом один из сотрудников (позже, уже в интернете я нашёл его фотографию и имя - майор Смольский) взял мой документ и куда-то понёс.

На все мои расспросы о причинах проверки документов, возможного задержания и так далее мне отвечали уклончивым и грубым отказом. Я просил сотрудников представиться, но они, наверное, решили, что предъявлять документы перед каким-то молодым правозащитником из России – ниже их достоинства. Потом тот же майор Смольский, который, видимо, взял руководство операцией в свои руки, повёл меня – обставив своими коллегами по сторонам – по каким-то коридорам «Дворца правосудия». Вскоре я оказался за решёткой, куда простым смертным вход запрещён и куда, наверное, водят опасных преступников – вроде тех молодых ребят, которых судят за «массовые беспорядки» 19 декабря.

Надо признать, что я струхнул. В тот момент, мечтая о хорошем обеде, я совсем не ждал такой тёплой встречи с КГБ сотоварищи. Помню, меня даже немного трясло – от ощущения всевластия этих людей в чёрном и чувства непредсказуемости (в самом худшем смысле). Меня спрашивали – о том, что я делаю в Минске – и снимали на камеру. Получилось, наверное, паршиво, и уж наверняка они готовят на нас какой-нибудь компромат. Потом меня завели во внутренний дворик «Дворца» и усадили в уазик с гражданскими номерами. Всё это время я отчаянно пытался выяснить, куда меня ведут (везут), задержан ли я и в чём причина задержания, как зовут моих новых «правоохранителей». Мне отвечали: «приедем – сам увидишь», «иди и молчи», «ты не задержан – просто проедем». Попутно сотрудники в штатском расспрашивали меня, что я (мы) делаем в Минске.

Когда в уазик по бокам от меня усадили двух здоровенных «сотрудников» с железными лицами, я понял, что дело пахнет керосином. Меня повезли в неизвестном направлении, а телефон отобрали. Это был, наверное, самый страшный момент: я перебирал в голове худшие сценарии вроде избиений и пыток. Но вот мы приехали – и это был всего-навсего РУВД Московского района Минска, а не какой-нибудь пыточный подвал КГБ. Было что-то около двух часов дня. Сотрудники в штатском оставили меня в отделении, предварительно заорав «руки по швам!», когда я полез в карманы; сами они ушли в какую-то комнатушку. Больше я их не видел. Меня усадили на лавочку в коридоре рядом с камерами и будто бы совсем забыли…

Потом ко мне подселили мужичка с перегаром. Мужичок отправился свидетелем на суд в тот же «Дворец правосудия», но из-за перегара и сильно помятого вида его не пустили внутрь. А снаружи его избили какие-то ухоженные люди в костюмах, представившись «милицией». «Били головой об уазик, но гематомы нет, и даже не знаю, как жаловаться…» - рассказывал мужичок. В камерах перестукивались, а в одной-таки настойчиво стучали. Милиционеры отвечали матом: «Всего два часа назад в туалет выводили!» (и дальше – трёхэтажные надстройки). Потом кого-то из тех, кто сидел «на сутках», стали выпускать. Это были молодые ребята, и вид у них был, мягко говоря, удручённый. Выходили они без ремней и шнурков. В тот момент я понял, что мне очень не хочется здесь сидеть – пусть даже и несколько суток.

А обо мне всё ещё не вспоминали. Мне повезло: меня даже не обыскали, и я оставил при себе свой телефон с российской симкой. Я писал смс друзьям и коллегам, но никто ничего не знал. Это позднее выяснилось, что правозащитники оборвали телефоны Московского РУВДа, и в РУВДе им отвечали, что такой-то Кондратенко у них не содержится. Позже ко мне пришла какая-то девушка по фамилии Ставицкая, представившаяся инспектором миграционного отдела. Кажется, она была простым исполнителем – беззлобная, даже приветливая, немного симпатичная. Она принесла мне бумагу, и я рассказал ей – под диктовку – зачем и когда приехал, где и когда меня задержали. Случайно я достал телефон, и симпатичная девушка Ставицкая из миграционного отдела его отобрала.

Позже я узнал, что с моего российского телефона прислали смс примерно следующего содержания: «Меня избили, отбили пальцы, больно писать. Сейчас везут в Заводской районный суд». Кто именно написал – так и осталось загадкой. Но трюк не удался, хотя и прибавил паники. Впрочем, наш минский знакомый Витя зашёл в РУВД и увидел – через большое стекло – что я вроде бы жив-здоров. Жалюзи на окне расправили, и больше ни ему, ни мне ничего увидеть не удалось.

Девушка ушла, пообещав вернуться через пару минут. Она явно знала, что собираются со мной сделать, но хранила молчание. Я сидел один на скамейке и перебирал в памяти случаи, когда задержанным в Беларуси «шили» «хулиганку» и закрывали в ИВС на несколько суток. Это позже мне рассказали, как члены правозащитного Совета при Президенте РФ (и, в первую очередь, Валентин Гефтер и Юрий Джибладзе) подняли на уши российского посла, и российский консул занялся моей судьбой, обзванивая РУВД и ГУВД. А правозащитникам отвечали в пресс-службе ГУВД, что Ивана Кондратенко задержали сотрудники КГБ – «ведь так пишут в интернете».

В целом, милиционеры не вызывали у меня отвращения – скорее, они будто бы выпрыгнули из книжки Ханны Арендт «Банальность зла» - все эти от природы нормальные люди, служащие насквозь порочной системе. В отличие от тех «сотрудников» с железными лицами и мёртвыми глазами, везших меня в уазике и ведших по долгим коридорам «Дворца». Про меня снова забыли. Время тянулось ужасно медленно, хотя я просидел в РУВД всего часа четыре (а может и пять). Потом меня отконвоировали, сняли отпечатки пальцев и сделали фото в профиль и анфас. Мне позволили (одному и без конвойного!) зайти в туалет и вымыть руки, измазанные краской.

Наконец, мне вручили бумажку, по-моему, идентичную той, что дали Андрею Юрову уже больше месяца назад. В бумажке сообщалось, что я внесён в списки лиц, чей въезд в Беларусь запрещён и нежелателен. И что если я въеду снова, то мне грозит наказание до трёх лет тюрьмы. Когда я спросил у своего миграционного инспектора, кто составляет эти списки, за что я попал в них и как их обжаловать, она с большой долей честности ответила, что не знает…

В общем, мне предписали покинуть Беларусь в двадцать четыре часа. Я почему-то не был так огорчён, как это следовало бы ожидать. Я рад, что всё завершилось хотя бы так, хотя мы будем обжаловать и эту «бумажку», и эти чёрные списки «невъездных». Я чувствовал себя по-настоящему счастливым человеком, когда открыл дверь РУВД и дохнул свежего воздуха. Ведь чтобы хорошенечко понять, что есть свобода, надо побывать в несвободе…

Мне хочется поблагодарить всех моих друзей и коллег за ту помощь и то беспокойство, за те нервные клетки, которые они не боялись тратить ради меня; я думаю, что если б не звонки посла, если б не многочисленные молниеносные публикации в медиа, если б не отлаженная система защиты, то мои худшие опасения могли бы оказаться правдой.

И ещё: мне немного стыдно за всю эту историю. Во-первых, потому что, как оказалось, я не такой уж и герой, и когда меня волокут неизвестно куда люди в штатском, у меня дрожат коленки. Во-вторых, потому что в Беларуси есть множество людей, которым пришлось куда хуже, чем мне, и о которых толком не написано ни строчки. А мои друзья-беларусы поздравили меня с «боевым крещением»…

майор Смольский

Сохранено