Как встретишь, так и проведёшь

Начну вот с Кушея.
Если пересматривать "Фиделио" после "Форцы", то спектакль играет новыми красками. В частности потому, что от пресловутого "режессуры меньше, чем музыки" ты переходишь к пониманию собственно того, о чём и зачем это всё придумано. Нет, я по-прежнему не думаю, что спектакль мегаудачный; но "Форца" позволяет подцепить некоторые сквозные темы и приёмы именно как сквозные, а не заниматься компаративистикой ради компаративистики.
Я это к чему.
Эта насчастная тема про космос и хаос фактически есть у Кушея везде: она просто не является определяющей для других сюжетов. И она всегда подаётся очень честно. Космос – это порядок, но в этом порядке есть место только тем, кто ему соответствует, то есть никакйо свободы личности. А хаос – это какие хотите свободы, но ещё это собственно хаос, постоянно лезущая в дыры смерть и вечная война. Мы постоянно выбираем между двумя "плохо", и выбираем, где из этого в большей мере нельзя жить.
Но при этом никакого заманчивого вывода типа "космос лучше" Кушей нам не даёт. Вот есть, например, "Кармен". Там суть жизни Кармен именно в том, что она – генератор хаоса, и что, плохо это разве? Зато не очень вёс славно с доном Жози, который постоянно пытается собственный хаос приструнить. Или "Голландец": там же самый страшный персонаж – это не Голландец со своими ребятами в чёрных капюшонах, а как раз человек порядка и ясности Эрик. Ну и, опять же, "ДДж": Дон Джованни – хаос, ураган, Зло, и именно поэтому от него возможно дистанцироваться; а как быть с доном Оттавио?
"Фиделио" начинается с того, в общем-то, к чему (в пределе) пытается привести мир маркиз Калатрава. Толпа переделанных хаотиков: исправленных до состояния, когда они строятся ровными редами, всё делают по команде и носят строгие костюмы – до состояния, когда они уже не являются людьми. Предельно упорядоченный мир, который строится по часам и по командам, и в котором при этом до такой степени нет гармонии, что необходимо клеить фотообои (привет, "Русалка": я понимаю, что эти фотообои пришли от Наташи Кампуш, но важно не это, а их работа) и включать звуки природы с магнитофона.
А никакого прощения для Флорестана не может быть. Он просто неудавшийся эксперимент. Извините.
Показательно, кстати, что войти в комнату Флорестана можно только через дыру в стене.
В процессе вычитки нашей с


мы поняли прикольную штучку. Мы всё время пытались отстроиться от идеи, что маркиз Калатрава (имя собственное) в хаосе получает новое имя: падре Гвардиано (и это у Кушея тоже работает как имя собственное, оно и в немецком переводе либретто в буклетике идёт как Pater Guardiano). А почему так? Это ведь – и то, и то – должности. И персонаж исполняет обе роли. Они именно маркиз К/падре Г через слэш, как написано в списке ролей: он удерживает рубеж и он охраняет мир. А ещё он отец, ага.
То есть собственно имени-то у него нет. Его настоящее имя закрыто, как тетраграмматон.
Заодно я понял, что Джельсомино, который в Стране лежцов, тоже такой дКдВ: челоывек, неформатный для любого мира, куда попадает. Для космоса – потому что он слишком несёт в себе хаос (волшебный голос), а для хаоса – потому что он слишком космик (не хочет говорить на языке пиратов). Хиханьки хиханьками, а так ведь это и работает.
Про дКдВ я тоже имею сказать. Это к теме о том, что Пьяве поэт, кстати.
Фактически логика существования дКдВ – это "читатель ждёт уж рифмы розы". Причины его поступков и перемещений – это ответ на запрос "рифмы" к действиям "логичных" персонажей.
То есть, грубо говоря, если мы написали строчку, которая кончаетяс словом "морозы", то нам надо как-нибудь бросить читателю "розы", и нам не очень важно, откуда мы эти розы вынем, да?
Таким образом, modus vivendi дКдВ похож на то, как существует у Верди, например, лишённый арий дон Карлос (который тенор), или у Верди вон Каварадосси:
При этом у дКдВ всё в порядке с самим собой: он работает на поддержание, его приоритеты расставлены и несгибаемы. То есть его, ээ, комфортное (естественное) бытие не предполагает существованяи через других.
Почему я всё время, соответственно, предлагаю сделать дКдВ совсем молоденьким, и почему мне кажется такйо виновой идеей кушейная, что он из детства сразу переносится в
Раз уж вспомнилась история, рассказываю.
Дед мой нетвёрд в писании смсок, использовать знаки препинания на телефоне не умеет и вообще пишет, только когда ну совсем уж без вариантов. Так вот. Венеция. Зима. Замёрзла лагуна. Мы с


снег есть вопрос
здесь есть ответ
И спустя несколько секунд:
ответ нет ответь
Мне кажется, это хокку. Если не коан.
А ещё я имею сказать про нового ROH'овского "Парсифаля". Я потрясён.
Мне кажется, в этом спектакле удалось то, что зафейлил творческий коллектив метовского спектакля год назад. Там ведь, если отвлечься от людей, закапывающих стулья, сделано что? История переведена с некоего абстрактно-аллегорического уровня на личный. Есть такой Парсифаль, который не мистическая и символическая фигура, а юноша, винящий себя в смерти матери, и есть такая вот его судьба, которая прежде всего переживается именно как его личная история, его личная трагедия.
Наверное, эта идея должна вызывать в публике сопереживание. Для меня же она просто лишает баечку смысла.
А вот Стивен Лангридж зашёл с другой стороны. Он оставил Парсифалю всю его мистическую компоненту; он не попытался превращать его духовный скачок в историю о просто-человеке-как-ты-и-я. Но он этого космического искупителя поместил в историю об обычных людях.
Фактически Лангридж пошёл по пути библейской притчи, где Христос спасает и вразумляет не равномощных ему символических и загадочных персонажей, а тут блудницу, там болезного... Ну вы поняли.
Человек Амфортас (Джеральд Финли, а вы думали) – это совершенно невозможно круто. Финли, во-первых, совершенство. То есть если я раньше думал, что самый прекрасный из ныне живых Амфортасов – это
Всё, что Финли делает и вокально, и пластически, и, прости господи, мимически – совершенно и пронзительно. А смотреть на его мучения невыносимо тяжело. И не потому, что ему ну вот очень больно. А потому, например, что когда он встаёт с постели, он оказывается в коротенькой больничной робе и белых больничных тапочках. Невыносимо.
В Анджелу Деноке я, если честно, не верил особенно именно в этой партии. А она была совершеннейшей богиней! Безупречна, достоверна, искренна и пронзительна во всём.
Вдвоём с Финли они сыграли историю любви – настоящую и очень трогающую. В финале мы с

А вторая такая же личная тема, к которой невозможно не relate – это тема родительского шантажа и шантажа родителями. Нет, я не про парсифалеву покойную мамашу: я про манипуляции Кундри (в меньшей степени) но, главное, про то, что делает Титурель (Роберт Ллойд). Это же всё такое узнаваемое: я всё понимаю, сынок, тебе плохо, я люблю тебя, ты бедненький, но, видишь ли, я старый и мне нужно. А без этого мне будет плохо и я умру.
И Титурель так от души это с сыном делает каждый день: не потому, что он плохой. Не потому, что он плохой отец. А потому, что так это работает у людей, все люди – люди. И момент защитного эгоизма Амфортаса выглядит совершенно понятным: он обязан объяснить, почему он отказывается, и ему важно быть услышанным, потому что ему прежде всего нужно, чтобы его поняли.
Отдельно восхитило то, что братство Грааля состоит из людей. Сочетание нетерпимости к Кундри с шарманкой Гурнеменца о том, что мы братство самых лучших человеков, не выглядит больше драматургической лажей. Потому что эти же самые прекрасные и чистые сердцем поколотили Амфортаса, который не даёт им Грааля, например. Потому что эти же избранные горюют по умершему Титурелю и не имеют ни капли сострадания к всё ещё живому Амфортасу.
И так далее. А среди этого – огромный, наивный, нелепый и непоянтный Парсифаль. Никогда не понятный, как бы многое ни было ему открыто.
Мне кажется, именно так и должно быть.
А ещё Паппано – гений. Это самый крутой Вагнер, какого я когда-либо слышал. Серьёзно: эвер.
У меян были большие сомнения насчёт того, что же Паппаныч сделает с "первым Рихардом", и в основном я не ждал ничего хорошего. А он! Он вписал Вагнера в контекст всей музыки вообще. Он показал, как Вагнер вбирает в себя то, что было до, как балансируетяс с тем, что было одновременно, как из Вагнера растёт то, что будет после. Вагнер оказалася муызкой для всех и для всего. У вас есть вопрос? Есть потребность? Определённое желание? Неопределённое? Неважно: вам к Вагнеру.
Паппано перевёл Вагнера на язык эмоций и пропустил эти эмоции прямо через меня. В спектакле "до первой реплики" ничего не происходит, сцену закрывает занавес со статичной проекцией, которая на тот момент совершенно не понятна зрителю; но играет оркестр, и никакого ощущения отсутствия спектакля нет.
В общем, я верю, что про спектакль как таковой можно спорить.
Идите и немедленно слушайте – а если вам в уши плохо лезет Вагнер, то идите вот прямо сейчас.
Кстати про ROH. Они мне в день рождения сообщили, мол, занятия балетом в преклонном возрасте предотвращают старческий маразм. "С новым нафиг годом", ага.
И кстати про "Парсифаля". Мет, сезон 2005-2006.


Ну и десертное блюдо (в продолжение темы): "Воццек" Чернякова. В рамках какового блюда тенор мне и перепал, ага.
Писать длинно мне уже слабо ;) Но скажу коротко. Черняков сделал великолепно. Пространство решено гениально, музыка и драма переплетены очень круто и страшно. Замечательно то, что никакого "Андреев пугает, а мне не страшно" в спектакле нет: Черняков, для разнообразия, вообще не пугает, у него даже убийство никак особенно не отличается от всей остальнйо жизни. И Воццек ничем не этакий: его поведению есть объяснение в каждый данный момент.
Всю трагедию, весь ужас бытия Черняков низводит до бытовой бытовухи, и в этйо бытовой бытовухе страшно не то, что люди умеют унижать, изменять, бить, бредить, убивать, а то, что всем на всех насрать. Всем. На всех. Полностью.
Изумительный спектакль.
Немного старые новости, но я только щас добрался. Маленький кусочек: Хэмпсон и Мэрилин Хорн беседуют о "Воццеке" и об "общей музыкальной ДНК" Берга и Малера:
[хотел встроить, а оно не встраивается!]
"Воццек", говорит он ещё, это опера, которую Малер не написал, а Берг вот написал, потому что начал свой путь там, где Малер закончил.
|
</> |