«Как только диктатура денег о себе громко заявила, – всё, реальное творчество
marss2 — 10.01.2018 Воспоминания о 90-х – тренд последних нескольких лет. Для беседы об основных культурных феноменах последнего десятилетия XX века музыкальный критик Артемий Троицкий пригласил журналистов Reminder к себе в гости и объяснил, почему о том времени не стоит жалеть.– Давайте поговорим про рок и его героев. В 1990 году Виктор Цой и группа «Кино» с аншлагом собрали «Лужники». Что же случилось с этим жанром, если сейчас в нише рок-музыки тот же стадион собирает Сергей Шнуров, которого уместнее представить на корпоративе в дорогом ресторане?
– Рок-сцена обрушилась на стыке 80-х и 90-х годов по нескольким причинам. Во-первых, она публике надоела. Одно дело – что-то веселое, легкое и танцевальное. Другое – музыка, которая «грузит», как песни «Аквариума» на стихи Гребенщикова или песни «Наутилуса» на стихи Кормильцева. Похожее было за рубежом в начале 70-х годов, когда все эти авангардисты в лице Джими Хендрикса или Моррисона народ достали, а захотелось музыки в стиле «диско», чтобы поплясать и потереться друг о друга задом и передом. У нас случилось то же самое. На смену группам вроде «ДДТ» пришли коллективы «Ласковый май», «Мираж» и прочие.
Во-вторых, рок-сцена потеряла самоидентификацию. Во многом наш подпольный рок был вдохновлен борьбой с косностью, жлобством, лицемерием и прочими «милыми» качествами «совка». А тут – все. С кем бороться? Нет больше ни партии, ни комсомола. КГБ? Тоже нет. Всемогущее в СССР министерство культуры стало какой-то мелкой конторкой. Враг рассеялся, поэтому очень многие застыли в невнятности и непонятности, о чем петь.
– Не поняли время?
– Да. Элементарно растерялись, да и для публики эти песни перестали быть актуальными. Полковник Васин со своей женой из гребенщиковского «Поезда в огне» уже отъехал в отставку.
Третья причина, что ничего не получилось с заграницей. Очень часто дополнительные импульсы приходят «с другой стороны». Если бы вдруг Гребенщиков, «Звуки Му» или «Браво» с Агузаровой прославились на весь мир или хотя бы просто в Европе, то это «отраженным светом» ударило бы и по нам. Тут, как назло, ничего такого не случилось. Хотя были и многомиллионные большие контракты. Запад как раз очень хотел на «горбимании» продвинуть каких-нибудь «советских звезд», но ничего из этого не вышло.
Все наши музыкальные международные амбиции не осуществились, все проекты провалились. Вне привычного «советского» контекста наши рок-звезды оказались слишком экзотичны.
– А как же группа «Парк Горького»?
– Созданная Стасом Наминым на экспорт сама группа была совершенно бездарна. На Западе таких бесчисленное количество, так что она просто затерялась. Кроме того, у нашего рока имеется определенная несовместимость с западным аналогом. Под словами «рок-музыка» у нас и за границей имеют в виду разные вещи. За рубежом она базируется на теме секса, а у нас – на философии и лирике. Оказалось, что западные люди наш рок просто не понимают.
– Хорошо. А та же Жанна Агузарова, которая прежде всего певица с уникальным голосовым диапазоном, – почему у нее не получилось?
– Да, у Агузаровой были все возможности, чтобы стать «русской Бьорк». Но в отличие от умной и стервозной исландки Жанна свою карьеру самолично загубила. Все это происходило у меня на глазах. Это уже была проблема ее характера.
– В 80-е культура во многом развивалась из-за запретительной политики государства. Поэтому протест набирал такие творческие мощности. Но в 90-е наступила настоящая свобода. Можно было делать все что угодно. Почему же ничего не взошло?
– В 90-е Россия была страной настоящей анархии. Это было здорово и очень весело. Но, к сожалению, несмотря на это, родились только фильмы типа «8 с половиной долларов» (режиссер Г.Константинопольский), музыка типа группы «Мумий Тролль» и художества авторства типа Виноградова и Дубосарского. Хотя мне все эти штуки нравятся, я дружу и с художниками, и с Лагутенко. Но в этом нет настоящего масштаба. И это моя основная претензия к 90-м. Начались раскрутки, продюсеры и вся эта коммерция. Как только диктатура денег о себе громко заявила, – всё, реальное творчество кончилось.
В 80-е денег не было совсем. Заработать было невозможно, все
работали бескорыстно и выкладывались по полной. Поэтому кумирами
становились те, кого никто не раскручивал, но они доставляли
передовой части народа то, чего она жаждала. С позиции соотношения
таланта и денег в 80-е мы жили в идеальное время.
– А кооперативное движение как прообраз будущего частного предпринимательства 90-х, которое появилось как раз с приходом Горбачева, оказало влияние на культурное развитие?
– Я в нем участия не принимал. Сами кооперативы были палкой о двух концах. С одной стороны, они делали жизнь более веселой и разнообразной. Например, кооперативные рестораны сделали доступным этот вид досуга для большей части населения. Наша «фуд-сцена» родилась как раз тогда, а не при хипстерах.
Но кооперативы, конечно же, превратились в тормоз для развития свободного искусства. Как пример, это случилось с электронной музыкой и рейвами. Я помню истоки этого движения и то, как ребята из Петербурга (Иван Салмаксов, Олег Цодиков, «Новые композиторы» и пр.) устраивали первые рейвы в ленинградском планетарии. Потом они в 1991 году организовали знаменитую «Гагарин-пати» уже в Москве. Я в ней тоже участвовал. Все было здорово. Это была совершенно новая сцена, ставшая очень важной. Но во что все это очень быстро выродилось? Тут же возникли мафиозные люди вроде Сергея Лисовского и какие-то непонятные клубы типа Red Zone или «Феллини». Фактически вся эта молодежная рейв-сцена стала «поляной» для мафии, причем я имею в виду настоящих бандитов. И все – движение закончилось. Вместо рейвов стали устраивать мегатанцульки со стриптизом и тоннами кокаина.
Типичная история того времени и причина, по которой я к нему
отношусь без пиетета. Да, был кураж, но я видел, как все эти «герои
90-х» пожирали и со страшной силой уничтожали себя. Это, кстати,
хорошо чувствуют наши официальные круги, которые 90-е ненавидят,
называя их лихими и беспредельными.
– А о каких культурных феноменах того времени, которые не прижились, вы сейчас сожалеете?
– Во-первых, в 90-е годы были предпосылки и даже первые результаты, чтобы у нас появилась качественная поп-музыка, не «попса», но при этом и не рок. Наталья Ветлицкая, Алена Свиридова, до некоторой степени даже Агутин и Варум, группа «Моральный кодекс» и другие играли вполне качественную поп-музыку на западном уровне. Например, Свиридова писала себе песни не хуже, чем Энни Леннокс. Бурно развиваясь в начале 90-х, к середине десятилетия это направление достигло пика и постепенно сошло на нет, остановившись на уровне фонограммной попсы. Какие-то из этих артистов просто исчезли или эмигрировали, как Ветлицкая, а кто-то решил относиться к делу попроще, став исполнять вместо осмысленной поп-музыки совсем другое.
Можно было бы избежать радиоформатного «говно-рока», если бы
радиостанция «Наше радио» как системообразующий элемент проводила
бы другую репертуарную политику. К сожалению, радио повело себя
крайне прагматично и совершенно сознательно обрубило все более
творческие и радикальные концы нашего рока, оставив этот говнистый
мейнстрим. В результате рок-артисты стали писать песни под
радиоформат, что, естественно, ни к чему хорошему не
привело.
– Музыкальные редакторы на радио и ТВ часто демонстрируют хороший вкус, сознательно отделяя себя от аудитории своих же медиа…
– Это всегда так было. Обе категории искреннее презирали «быдло». Хотя с музыкальными поп-продюсерами я не общался, а с сотрудниками ТВ и радио контактировал очень много. Если их спросить о «музыке для себя», то они выдают красивейший джентльменский набор от Джона Колтрейна и Генделя до Тома Вейтса и Бьорк. У всех изысканный вкус и широкая эрудиция. При этом они совершенно сознательно скармливали народу дерьмо. Я с этим явлением всегда боролся, когда работал начальником музыкального вещания сначала на канале «Россия» (1991–1994 гг.), а потом на НТВ (1994–1996 гг.). Но один в поле не воин. Даже находясь на таких постах, я ничего не мог сделать. Когда ко мне приходили продюсеры и совали конверты за своих подопечных, я их посылал на фиг. А потом видел их артистов в эфире своих родных каналов. Мне потом объяснили, в чем тут дело. Когда они упирались в меня, то просто поднимались «этажом выше», к начальникам канала, замам руководства и договаривались уже там, правда, по двойной цене. Из-за этого я, в общем, и ушел с канала «Россия», поняв, что мое начальственное положение там в этих условиях совершенно анекдотично.
– Давайте поговорим о вашей работе в журнале Playboy, где вы были первым главным редактором. Вам предлагали взятки за обложку «девушки Playboy»?
– Я отсек эту возможность, позиционируя себя как человека
все-таки обеспеченного и снобствующего. Поначалу, конечно,
предлагали, а потом перестали, поняв, что бесполезно. Хотя суммы
доходили даже до 50 тысяч долларов. Я приглашал разных известных
девушек вне зависимости от их музыкальных способностей. Были и
Наталья Штурм, и Наташа Королева. У меня не получилось снять
topless только двух известных девушек – Кристину Орбакайте и Лайму
Вайкуле. Причем Вайкуле была теоретически согласна, но она
поставила условие, которое я не мог выполнить. Попросила
иностранного фотографа мирового класса вроде Хельмута Ньютона. Я
сказал: «Извини, дорогая, но заплатить Жан-Батисту Мондино мы не
можем себе позволить». А все остальные у меня снимались.
– Сейчас те первые версии западных глянцевых журналов 90-х выглядят более настоящими, чем реальная жизнь сегодня…
– Тогда это все было в новинку, и в глянцевую индустрию шли те, у кого были творческие, а не только денежные амбиции. Делать глянцевую прессу того времени было настоящем приключением. Потом этих энтузиастов, меня в том числе, из этой индустрии просто «вымыло». Когда я начал заниматься журналом Playboy, то думал, что главная сложность будет в том, как пронырнуть между цензурой и потребностями массового читателя. Желания были понятны: народ требовал больше секса. А цензура, конечно, требовала, чтобы все было приличненько.
– Чья цензура?
– Госкомитет по печати и так далее. У нас был отдельный случай, все-таки эротическое издание. Для журнала Cosmopolitan цензуры, разумеется, не было. Но я подружился с чиновниками из комитета и договорился с ними о «квоте», что в каждом номере журнала Playboy будет не больше 20 фотографий голых девушек. Это их уже успокоило. Они могли рапортовать выше, что с нравственностью все в порядке, они контролируют ситуацию. Но вскоре оказалось, что чиновники и народные массы – это не главный враг журнала.
– А кто?
– Рекламодатели, которые, с одной стороны, помогают журналу существовать, потому что платят деньги за рекламу, но с другой – диктуют свои условия. И с этими чертовыми рекламодателями у меня отношения никак не складывались. Я не был готов выполнять их пожелания. Постоянно случались конфликты вроде: «Как вы посмели разместить голую девушку рядом с рекламой нашего автомобиля? Мы позиционируем машину как семейную». Они хотели, чтобы в журнале был один сплошной product placement, а большую часть занимали мужская мода, спорт и автомобили. Мне все это было совершенно неинтересно. К моде я отношусь спокойно, спорт ненавижу, а машины – это просто средство передвижения. Мне хотелось давать больше интервью, аналитических материалов о культуре и искусстве. Спустя пять лет после запуска Playboy, устав бороться с рекламодателями, я просто ушел с поста главного редактора и остался на должности редактора-основателя.
|
</> |