Как отец из меня "выбивал гордыню"

tanja_tank — 29.10.2018 В который раз поражаюсь и не могу найти объяснение феномену: как у деструктивных родителей вырастают добрые, теплые дети?

И все пытаюсь понять логику: почему одни травмируются намертво и становятся, например, нарциссами, а другие из такого же пекла выходят с живой душой?

...Сегодняшняя героиня хорошо запомнила момент, который стал в ее жизни судьбоносным и помог ей не сломаться. Это случилось, когда ей было четыре года.

"Мои родители познакомились на Крайнем Севере «на заработках». Для обоих брак оказался первым и единственным, они до сих пор вместе уже больше 30 лет.

Отец закончил ПТУ, работал шахтером, мама после техникума - портнихой в ателье. У мамы были золотые руки, работала всегда с душой, очень любила свое занятие. Она так замечательно выполняла свою работу, что заказчики старались всегда попасть к ней, да и сама я неоднократно убеждалась в ее мастерстве, когда она шила одежду для меня, радовала обновками для моих кукол, всегда приветствовала мою фантазию в придумывании нарядов, учила меня шить, когда я чуть подросла.

Она была младшим ребенком в многодетной семье с жестким патриархальным укладом. Детство ее прошло в нищете, в среде домашнего насилия. Отец много пил, был жестоким, колотил ее мать, был очень строг с детьми, умер сравнительно рано. Ну а та в свою очередь была очень эмоционально холодна, тащила на себе всю заботу о детях, домашнее хозяйство, и терпела, терпела...

Так и моя мама оказалась замужем за психом-алкоголиком, и так же тащила и тащит все на себе, и терпит, и терпит...


"Бешеный таракан"

Замуж она вышла в 24 года, хрупкой невысокой блондинкой с прозрачными серыми глазами и обаятельной улыбкой. Ее свадебное платье не налезло на меня в мои 14, хотя я всегда была нормального телосложения. Она была модницей, наряды, каблучки, прически, макияж и маникюр. Причем подобрано все было со вкусом. Очень красивая и завидная невеста.

Она как-то рассказала, что отец добился ее согласия измором. Ходил и ходил за ней, хотя он ей не нравился. Знакомые ее предупреждали, что с ним что-то сильно не так, называли его не иначе как «бешеный таракан», и это прозвище приклеилось к нему намертво.

Лучшая подруга и жена ее брата отговаривали от брака. Но она объяснить не может до сих пор, почему тогда согласилась. Не говорит прямо, но я чувствую, что в глубине души сожалеет.

Отец родился в семье со средним достатком. Его отец был по полгода в море, о его матери я знаю очень мало. Все, что я слышала о ней от отца, были только ругань и злоба, какая она тварь. Может он и был прав, я не знаю.

Скорее всего, она и была нарциссихой. Судя по обрывкам информации, она его подавляла и обесценивала своего сына, была холодна, до его чувств и желаний ей не было дела.

Из собственный воспоминаний всплывает только период, как она умирала от рака. Мне было лет семь. Я зашла к ней в комнату, прислонилась к этажерке, ну а поскольку она не говорила со мной, только сверлила глазами, я начала пальцем ковырять журналы на той этажерке, уходя от ее взгляда. Так она таак на меня зашипела «не трогай там ничего», что я пулей вылетела из комнаты и больше никогда не приближалась к своей бабушке.

Отец видел во мне свою мать. Часто говорил, что я на нее похожа, причем не только внешне, постоянно проводил с ней параллели. Злобно с ненавистью и презрением на меня смотрел, когда о ней говорил. Он ее люто ненавидел. И меня как ее реинкарнацию, и не скрывал этого в те моменты.

Со временем я сама начала себя ловить на мысли, а может он прав? Но тут же ругала себя, что не может быть такого. Причем тут вообще я??

Дедушка, его отец, уважительно общается, предупредителен, думает о чувствах других, не склонен к патологической лжи, умеет договариваться, извиняться и признавать свою неправоту, самоутверждается за счет своих достижений, а не за счет других людей. Они с моим отцом абсолютно разные, как с разных планет. Может быть, будь у него другая работа, без таких длительных отсутствий в море, мой отец мог бы вырасти другим. Может быть..

Подростком отец сбежал из дома, шатался с какими-то бичами (его слова), начал там пить и курить, в каких еще историях участвовал, о чем умалчивается. Когда вернулся из плавания его отец и узнал обо всем, то нашел сына, отправил его учиться в мореходку. Но тот и оттуда сбежал, хотя преподаватели говорили, что мозги у парня есть, ему бы только взяться за голову.

С горем пополам окончил ПТУ на электрика. Отец нашел ему работу по специальности где-то в порту, но он и оттуда сбежал. Как я понимаю, так он потом гордо отправился работать на шахту на Крайний Север.

После свадьбы отец привел мою маму жить в разваливающийся барак, весь плесневый, без элементарных удобств. Через 10 месяцев родилась я. Отец все чаще стал приходить пьяным, потом устраивал настоящие попойки, приводил собутыльников уже домой. Маме это сильно не нравилось, они ругались.

Я помню эти скандалы: гремит музыка, крики, я, спрятавшись под столом, затыкаю уши, зажмуриваю глаза, вдруг грохот по столу, бьется посуда, перед моим носом втыкается в пол вилка, и тут мама... вытягивает меня из моего убежища, несет к соседям спать.

Или помню, как я просыпаюсь, потому что меня из постели вынимает отец, весь грязный после шахты, от него несет потом, грязью и алкоголем. Я отворачиваюсь, мысль в голове «опять он, опять…нет, оставь, не трогай меня!!», отталкиваю его руками, мне хочется кричать, чтобы он не лез к моему лицу со своими поцелуями, но все так и заканчивается внутренней истерикой и плачем. Я не могла ничего сказать.

Даже сейчас я вспоминаю то свое ощущение, и сердце начинает сильно биться, испарина и легкий тремор появляется. С самого рождения мои чувства никого не интересовали.

Важное решение

Очень хорошо помню один важный для меня день. Мне было года четыре-пять. Что-то опять дома произошло, мама отправила меня к нашей той самой соседке. Пока эта женщина что-то готовила на кухне, у нас с ней случился разговор, который помню и сейчас. Я рассказала, что бывало дома, подняла на нее глаза, а она застыла на месте, сказала что-то плохое об отце и осудила его поведение.

Для меня это было откровение: значит, мой отец может быть неправ, значит, раз взрослый говорит так о нем, да еще смело и открыто, то это может быть правдой, и вообще так можно, и я тоже могу думать и знать, что мой отец плохой, и верить себе, значит, я не ошибаюсь. О, какой это было новостью для меня...

С этими мыслями провела весь оставшийся день, а вечером перед сном, сидя в одиночестве на горшке в холодной сырой прихожей, глядя на серость из окна, я для себя решила, что я отдельный человек, что могу мыслить так, как захочу.

Просто надо пока молчать и знать, что, как и когда говорить и делать, чтобы что-то, непонятное мне тогда что, беречь в себе и ждать, когда вырасту, и просто уйти, и что такой плохой, как папа, я не буду. Этим принятым решением я руководствовалась все свое дальнейшее вынужденное существование рядом с ним. Сбивалась иногда с этого пути, но всегда возвращалась на него.

Примерно в тот же год мама настолько разозлилась, что потребовала развода. И отец, как он сам мне сказал, испугался не на шутку, понял, что потеряет семью и останется один.

Отправился к наркологу, и его попойки закончились лет на 15. За исключением очень редких эпизодов. Мама успокоилась и не развелась.

Думаю, тогда и захлопнулась ловушка для моей мамы. Остался только тот самый сложно распознаваемый нарциссический абьюз, который незаметно затягивает в болото, разлагает тебя изнутри и лишает мотивации и сил к решительному побегу.

Идеальный семьянин

Через год-два мы вынуждены были уехать. Родители купили домик в маленьком уютном городке в Центральной России. В тот же год похоронили мать отца, умершую от рака. Остальные родственники были далеко и не показывались, поскольку отец отвадил их всех, ругаясь и посылая их открытым текстом.

Еще через год родился мой брат. Мама ушла из ателье в декрет, после чего так больше и не вернулась к своему занятию. Впоследствии подрабатывала ночным сторожем в детском садике.

Отец прыгал с одной работы на другую, с периодическим протиранием штанов дома на диване, уткнувшись в телевизор или перечитывая детективы Чейза или религиозную литературу. Иногда эти периоды длились по 2-3 года. Как он нам всем это объяснял, «я на каждой работе упираюсь в потолок, там расти мне больше некуда!».

А мама в это время носилась с огородом, закатками, чтобы хоть как-то всех нас прокормить. Ну а отец вечно иронизировал, с ухмылочкой ей «что ты все ерундой занимаешься, еще лепухи какие-то лепишь» (это он о теплицах и сарайчиках для хранения, которые мама собственными руками мастерила).

Единственной отдушиной для нее были цветы. Везде, где оставалось место на участке, она сажала цветы. И они были прекрасны, все, что она сажала своими руками, росло буйным цветом. И сама она преображалась, была мягче, глаза начинали светиться, голос даже становился ласковым и теплым.

Отец постоянно был озлоблен, вечно читал всем нотации, любил разговоры о жизни, особливо о нем самом, причем все должны были, замерев, слушать и кивать головой, пока ему не надоест. Маму все время унижал, даже при нас и посторонних. Фыркал на любые ее слова, она со временем начала бояться что-то высказывать или предлагать, поскольку уже всем было ясно заранее, что это «глупости, чепуха, и что она вообще такое несет».

Мама стала неуверенной, самооценка зависела от его мнения. Доходило то того, что она, начиная что-то говорить, под немигающим в упор взглядом отца осекалась, слова словно теряли смысл, мама чувствовала себя глупой и, недоговорив, уходила.

Отец маме не изменял, если только в мыслях. Но я уверена, что не из-за верности и любви. Там что-то другое... не знаю точно. По моим ощущениям, эта верность была его ширма перед нами, его детьми. Чтобы у нас не было явного повода его в чем-то обвинить. Он очень холил и лелеял образ идеального семьянина.

Да и с сексуальностью у него были проблемы. Я не раз замечала, как он начинал нервничать при откровенных сценах в фильмах или при появлении привлекательной женщины рядом на улице или в магазине. Причем он нервничал ненормально как-то, будто у него только грязные мысли в голове, он пытается их скрыть, но плохо получается, дальше он понимает, что плохо получается, и вот этого он уже и стыдился - плохоскрываемости.

Тут могу еще добавить о странном его поведении по отношению ко мне. Только это появилось, когда я стала уже совсем взрослая. Тот случай произошел, когда мне было 23 года. Я приехала в гости к ним на два дня. Он уговорил меня пойти искупаться в пруду. Это было необычно для него, да и в глазах его я заметила странный огонек. Будто он что-то нехорошее задумал, а потом он так прищурился, заглядывая в мои глаза, заметила я или нет.

Я даже вся сжалась, не хотела идти. Чувствовала какой-то подвох. Ну, думаю, не преувеличивай.. Пошла. Так он стоял и странно смотрел на меня в купальнике, взгляд был прикован к моей груди. Я даже руками закрылась, мне хотелось провалиться сквозь землю.

Потом он резко ушел, и купание ему оказалось вовсе не нужно. Мне до сих пор противно вспоминать тот день. Не знаю, что это было. Но после этого у меня все более стойкое отвращение к нему формировалось, и я стала избегать вообще оставаться с ним наедине, чтобы он ничего мне не сказал и не обидел, чтобы не шокировал. Как будто я боялась, что он причинит непоправимый или очень серьезный вред психике, влезет в мою «женскую» сферу жизни.

Вернемся к отношению отца к моей маме. Он начал критиковать ее внешний вид и фигуру, безжалостно, издевательски. Хотя именно он не заботился о предохранении и отправлял ее на аборты, как если бы сходить кофейку попить. За время их брака мама сделала девять абортов. Девять!!!

Естественно, она начала все чаще болеть, дурнеть, полнеть, а когда отца не было дома, она все лежала в кровати, как я теперь понимаю, в депрессии. И подрывалась, когда знала, что отец вот-вот придет домой, и просила меня ничего ему не рассказывать.

Она все больше закрывалась от нас с братом, подойти обнять ее было уже нельзя. Она буквально отталкивала, говоря какие-то грубости и поджимая губы. Взгляд всегда был напряженный и все чаще агрессивный.

Срывала злобу на мне (брату доставалось меньше), начала лупить меня, иногда даже увесистым шлангом от стиральной машины, порой даже не могла остановиться, тормозила ее только появлявшаяся у меня кровь. Словно затмения на нее находили.

Это было страшно. Я плакала и кричала: «Мамочка, остановись, мамочка мне больно», захлебывалась в слезах, от рыданий мне даже не хватало воздуха, но ее это не трогало. Даже потом она не сожалела и не извинялась. Говорила: «Я тебя породила, я тебя и убью».

Ну а дальше приходил отец, выступал в роли судьи, мама такая-сякая, но ты не обижайся на нее. Вот такой он для нас был белый и пушистый, а мама была монстром. В присутствии отца она никогда меня трогала, только испепеляла взглядом. Я чувствовала себя виноватой, хоть и не понимала, в чем именно.

Я терялась в догадках, что я сделала такого, чем заслужила, неужели я настолько плохая? Мне вообще иногда казалось, что она имеет какую-то особую претензию ко мне, но скрывает. Возможно, она злилась на меня потому, что когда хотела развестись, не стала из-за меня, может, считала, не будь меня, она бы так не позволила себя закабалить. Не знаю.

Я с ней об этом не говорила. Только часто ей кричала во время избиений, что она меня не любит.

Конечно, здорово тогда обижалась на нее, но одновременно понимала, что именно с отцом основная проблема, что все зло от него. Поэтому иногда подходила обнимала маму потихонечку, если она не отталкивала, и молча жалела ее.

Но никак не могла нащупать точных эмоций и слов по отношению к отцу. Какое-то смутное ощущение, что «что-то сильно не так». И даже если бы удалось сформулировать, высказать я все равно не могла. Все должны были молчать, кроме тех случаев, когда он в моменты странного благодушия позволял с ним поговорить о том, что у тебя на душе.

Поначалу я так обманывалась, доверялась ему, но, поскольку каждый раз меня перебивали, извращали мои слова, а эти откровения подвергались осмеянию, критике, обесцениванию, а в дальнейшем еще и становились оружием против меня, я замкнулась. Даже как-то раз он мне заявил, что я никакая какая-то, у меня даже нет мечты, при этом меня кольнуло ощущение, что он этому радовался, и что ему словно стало лучше, он даже приосанился.

Я тогда горько закусила губу, не стала говорить, что молчу и не посвящаю в свое самое сокровенное во избежание превращения этого в мусор. Тогда часто по ночам я плакала, так хотелось, чтобы мама зашла, обняла, сказала мне что-нибудь хорошее, хотелось ей рассказать о многом (ну или уже в отчаянии - хоть кто-нибудь, кому я нужна).

Но этого не было никогда, ни разу. Именно ни разу. Откроет дверь, проверит, что я на месте и в кровати, а отец и этого не делал. Так что я возвращалась к принятому решению тогда, в 4 года, отрезвляла себя.

Для души я убегала в музыку, в книги и дружбу со своей собакой. Гуляя и играя с ней, я была счастлива. И она обожала меня. Но отец умудрился лишить меня этой отдушины. Оставил собаку в конуре в крещенские морозы, хотя просила его запустить в дом и отогреть. На следующий день она умерла.

Не простила ему до сих пор. Да и себе тоже, что не поборолась в такой момент. С той поры стараюсь быть справедливой и ничего не бояться, не останавливаться, если знаю, как правильно поступить.

"Воспитательные" беседы

Друзей моих всех отваживал. Если кто-то приходил, можно было пообщаться либо тихо в комнате минут 20, либо на улице, недолго. Потом подсылал маму, которая говорила «вы отцу мешаете», хотя он сидел в другой комнате за закрытыми дверями, а мы вели себя как мыши, и я опять оставалась одна.

Кстати, и маме было запрещено приводить в дом гостей и вообще дружить с кем-либо. Было запрещено рассказывать кому бы то ни было о том, что происходит дома. Это было правило, обязательное к исполнению.

Надо мной он издевался всегда только психологически. Любимым способом было усаживать меня рядом, читать нотации, разбирать меня и мои поступки до мелочей, рассказывать какая я плохая, обзывать, презрительно мне говорить, что у меня гордыни через край, поэтому я мерзкая, и он это из меня выбьет.

Я должна была сидеть, не шевелиться, глаза в пол, слушать. Но он никогда не отпускал меня просто так: результатом должны были быть мои слезы, а желательно истерики. Он одно и тоже, одно и то же повторял раз по пять, а то и больше. Иногда эти «беседы» продолжались больше часа.

У меня начинала кружиться голова, чтобы не разреветься и не упасть в обморок, я вся сжималась. Когда же пробивал меня на реакцию, то вдруг умилялся, улыбался, говорил «обидел тебя, да? Ну, ты не обижайся, это я только потому, что люблю тебя. Понимаешь? Только поэтому. Ты же моя доча».

Обнимал, трепал по голове, целовал в щечку, и, довольный, в приподнятом настроении, шел «попить чайку», посмотреть «телек», оставляя меня в полной прострации.

Поначалу я злилась, позволяла себе нормальную реакцию на унизительные и оскорбительные слова, смотрела ему в глаза с вызовом, возмущалась. В ответ на это были пощечины, ор, еще большие оскорбления, какая я мерзость, пакость (любимое его выражение), отрава, как я похожа на его мать. Однажды плеснул мне в лицо оставшимся чаем из кружки и обозвал последними словами, матерными, да с таким презрением, что я почувствовала себя ничтожной грязной тряпкой у его ног.

Однажды он довел меня до такой истерики, что я упала на колени и ревела в голос, а он стоял надо мной в полный рост с холодным немигающим взглядом, сказал, что так ревут, только если кто-то умирает. Сплюнул и ушел.

Подобные экзекуции повторялись по несколько раз в неделю. Он ломал меня. Доломал до эпилепсии (в 14 лет). Я иногда считала, что такая мерзкая тварь, как я, не имеет права жить, такой нет места на земле. Эти мысли просто накатывали огромной волной, и уходили.

И опять же, про эту мою болезнь он говорил «это тебе за гордыню, это потому, что ты такая мерзкая». Впрочем, по его мнению, любые мои заболевания, которые потом посыпались, как из рога изобилия, были у меня ровно по этой причине.

Критиковал мою фигуру, грозно говорил: «Если ты еще поправишься..» и многозначительно замалчивал, что если. Хотя при росте 168 см я весила 50-52 кг, и пропорции были отличные. Часто при просмотре телевизора или на улице гадко обсуждал внешность женщин, многих обзывал самыми последними словами. Мне было противно. Однажды я его одернула, он от неожиданности даже ничего мне не ответил.

Я вроде бы знала, что все гадости, которые он обо мне говорит, неправда, но порой ловила себя на сомнениях, но вновь помогало то давнее решение. Я опять поднимала голову, и ждала, когда подрасту. Уходила с головой в книги, некоторые науки, рисование, в изучение языков. Быстренько делала уроки за пару часов, и к любимым занятиям, а для всех притворялась, что продолжаю «мучиться с домашкой», чтобы не запрещали мне оставаться одной и не лезли в мои личные дела. Лепила себя сама, в одиночестве, и это было очень интересно.

Решала сама, как я должна относиться к людям, отца по этим вопросам не слушала принципиально (только делала вид, что его слова важны для меня и да, папа, я согласна). Понимала на своем опыте, как им может быть больно от несправедливых слов, от травли, от унижений, и всегда себя вела по-доброму с ними и не могла иначе. Ведь я же не мой отец, как я когда-то решила. Я то, что я сама решу.

Странно, но я могла достойно постоять за себя в школе и в компании друзей и знакомых. Несмотря на условия отца, друзья у меня были. Однажды отец взбесился и сказал мне «ты всегда получаешь то, что хочешь. Не мытьем, так катаньем! Как ты это делаешь?!» И аж челюсть ходила ходуном, а глаза его искрились злобой.

Он всегда завидовал, что у меня на раз-два удается учиться в школе, хорошие друзья, потом и парни появились! Как же так!... Вечно возмущался, ну как мне это удается. Но поделать с этим ничего особо не мог. Он знал, что я все-таки не мама, могу не простить, обратиться за помощью вовне, вот и притормаживал себя.

А я словно жила в двух параллельных мирах: закрытый от посторонних ад дома, и открытая миролюбивая и насыщенная эмоциями и переживаниями жизнь вне дома. Я утаивала от него все радостные события, специально, переступая порог дома, напускала безразличие или усталость. Так я выживала ребенком и подростком.

Мне иногда даже казалось, что он на самом деле боится чего-то во мне, и одновременно это его просто бесит. Будто я «чужая», из другого теста, не такая, как он, и в то же время его враг.

Необходимые эмоции я получала от музыки и отдавала свои в танце, закрывшись в своей комнате, что я от родителей умело, как уже можно догадаться, скрывала. Это была очень важная часть меня, музыка была и остается моим лучшим другом и по сей день. Только мой брат знал, мы с ним всегда были заодно.

Я защищала его всегда и везде, скрывала от отца его «проступки», старалась брать огонь на себя. Пока я жила там, его особо не трогали, рос как-то сам по себе. После моего отъезда ему, конечно, тоже досталось. И до сих пор аукается ему в жизни. Он другой, помягче. Ему сложнее приходится в социуме после такого детства. Отец очень сильно подъел его самооценку.

(Окончание в следующем посте)

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив