Как могла выглядеть сцена катастрофы в фильме А.Митты «Экипаж»

Снять фильм, я полагаю, не немного легче, чем запустить ракету в космос. По крайней мере, фильм-катастрофу, в котором обязательно должны быть эффектные напряжённые сцены. У меня не ахти какой опыт съёмок в кино, но кое-где я всё же принимал участие или наблюдал. И мой вывод такой – как ни планируй кино, всё равно что-то когда-то пойдёт сикась-накось. Энтропию победить тем труднее, чем большее число творческих людей собираются вместе, чтобы организовать действие. Думаю, разные накладки случались всегда и всюду, в том числе и на съёмочных площадках Голливуда. Однако снять фильм-катастрофу в СССР – это был вообще подвиг за гранью. Ибо к обычной непредсказуемости съёмок добавлялась вся мощь Совка, который превращал и так непростое событие в некий трудно проходимый квест. В своём учебнике «Кино между адом и раем» Александр Митта приоткрыл завесу над тем, как снимались сцены катастрофы в первом советском фильме-катастрофе «Экипаж». Читая его описание начинаешь лучше понимать, почему многие советские кинорежиссёры получали инфаркты, а кое-кто – как, например, режиссёр фильма «Через тернии к звездам» Ричард Викторов – умерли раньше времени от сердечного приступа. Но лучше я дам слово самому Александру Митте. Ниже привожу небольшой фрагмент из его книги, в котором он описывает съёмки спецэффектов фильма «Экипаж» (иллюстрации к этому рассказу также сделал сам Александр Митта).



«...

В конце 70-х годов я решил снять первый советский фильм катастрофу «Экипаж». Денег было мало, но «Аэрофлот» нам помогал. Дал бесплатно огромный самолет ТУ-114, который отлетал все положенное ему время и встал на кладбище самолетов в конце аэропорта Домодедово. Двигаться он не мог. И я решил: построю прямо на аэродроме вокруг самолета декорацию аэровокзала и взорву вместе самолет и аэровокзал. Такого масштабного трюка тогда даже американцы не делали. Будет кадр века. А на фоне этого гигантского пожара сниму много увлекательных трюковых сцен. Летчики позволили мне построить декорацию рядом с кладбищем самолетов прямо на взлетной полосе. Она, на наше счастье, стояла на ремонте и бездействовала 4 месяца.

Воодушевленные, мы бросились в работу. Но нам грозила брешь: в Москве этим летом планировались Олимпийские игры. На стройках хорошо платили, и все работали только там. А наша декорация строилась кое-как. На нее пригоняли пьяниц, посаженных на 15 суток. До 11 утра они что-то делали, а как только в магазинах открывались водочные отделы, напивались и лежали на траве.

Прошло 4 месяца, и брешь раскрыла пасть. Хозяева аэродрома пришли и сказали:
– Распишитесь, что через три дня ваше пребывание на взлетной полосе будет преступлением, вам грозит штраф или 6 месяцев тюрьмы. Взлетная полоса готова.
– А как же декорация?
– Мы ее разрушим.
– Но мы ее еще не достроили. А после нам надо снимать ее три недели.
– Три дня, и ни одного больше. Декорацию сроем, место закатаем асфальтом.



А мы вложили в эту декорацию все деньги фильма. Мечтали снять кадр века. Мы решили: начнем снимать сцену, когда огонь уже охватил всю декорацию. Кто там разберет: достроена она или нет? А на фоне пожара взорвем самолет. Это был ужасный компромисс, но другого выхода не было. Все-таки останется уникальный кадр: пылающий аэропорт и взрыв настоящего самолета.

Для этого нам необходимо 6 тонн горючего: зарядим 2 тонны в декорации, 2 тонны разольем по полю между аэродромом и самолетом, 2 тонны зальем в самолет, чтобы он взорвался. Горючее должно было приехать в трех цистернах. С утра ждем, но приезжает только одна цистерна.

– Где остальные? – спрашиваю.
– Больше ничего не будет. Говорят – много просите.

Но меньше нельзя. Пожар не получится. Счетчик времени тикает. Единственную цистерну залили в самолет, заперли двери, чтобы керосин не выветрился.



А я кинулся на студию уговаривать начальников, чтобы выдали из фондов студии еще 4 тонны. Экономика-то была плановая, все было заранее распределено. Купить горючее на рынке – это было преступление. Потом уже оператор рассказывал мне:

– Я за тобой иду по кабинетам начальников, а они хохочут: «Тут '‘твой” режиссер только что плясал, сценки разыгрывал. Насмешил».

Это я их убеждал, какие будут увлекательные съемки: кадр века. Но убедил. Обещали назавтра еще дать две цистерны из запасов.

Ожидаем счастливого итога. Ночью снимали сцены без огня. Днем я спать не могу. Чувствую – сегодня мы снимем кадр века. Возбужденный, еду на аэродром, а сзади тяжело катят бензовозы. При въезде на аэродром встречает меня начальник охраны. Я ему говорю:

– Приходите на съемки. Будем взрывать самолет. Вы такого еще не видели!
– Еще один? – спрашивает начальник. – Обязательно приду. И жена тоже придет.
– Еще один? – не понял я. – У нас всего один самолет.
– А кто же только что взорвал другой? Очень было эффектно. У нас чуть стекла не посыпались.
– Этого не может быть. Мы по ночам снимаем...
– Шутник, – погрозил мне пальцем начальник. – Вон ваша съемка вовсю идет.

И я действительно вижу, в самом конце взлетной полосы что-то вспыхивает и взрывается яркими звездочками, будто фейерверк. Хочу шоферу сказать «быстрее», а не могу, только рукой машу. И тут вижу, навстречу бежит администратор. Подбегает – лицо белое, как в муке.

– Не волнуйтесь! Не кричите, – говорит он, тяжело дыша. А я не то что кричать – мычать не могу. В горле ком. Рукой знак вопроса в воздухе рисую: «Что?»
– Самолет взорвался.

Хотите – верьте, хотите – нет, от такого известия во мне будто что-то вырубилось, и я мгновенно заснул. Проспал, правда, всего несколько секунд, но хорошо помню, как проснулся от толчка – машина встала. Мне легко и радостно, будто я спал целую ночь. Прямо передо мной ослепительно ярко горит самолет. В шасси самолетов применяются магниевые сплавы. Их трудно воспламенить, но, разгоревшись, они сыплют фейерверки разноцветных искр. Однако был день. К ночи, когда начнутся съемки, все прогорит.

– Что случилось?

Рано утром пиротехники открыли дверцу в самолет, салон был пропитан парами бензина, и от контакта с воздухом произошло самовозгорание. Такие случаи изредка бывают.

Все, что нам осталось, – недостроенная декорация, три ночи съемок. И много впустую подготовленных трюков. Все это выглядело как пародия на мечту. Приходят люди. Должна начаться работа. Значит, надо спрятать растерянность, надеть улыбку на лицо и выглядеть уверенным хозяином положения.

– Готовьте к съемкам декорацию, – говорю пиротехникам. – Будем снимать на фоне огненной стены аэропорта что удастся. Сожжем его в три приема.



Все ходили подавленные. Единственный, кто выглядел искренне довольным, был главный пожарный. Еще бы! Его пожарные окружили самолет кольцом воды, чтобы никакая искра не залетела на декорацию. Целый месяц на съемках дежурили три пожарные машины, и никакого дела им не было. И вдруг такой случай – спас декорацию! Он сразу же почувствовал себя главным человеком, не отходил от меня – симпатичный, полный, румяный, просто светился радостью. Хочет придать лицу скорбное выражение, хмурит брови – все-таки у людей горе, – но никак не может удержаться от счастливой улыбки победителя огня. Надо бы похвалить его, сказать, как много сегодня зависит от пожарных.

– Спасибо вам, друзья пожарные. Сегодня мы надеемся на вашу помощь. Всю ночь на съемке будет, не утихая, полыхать огонь. Вы нам можете помочь, как никогда.
– Да-да, – кивает радостный пожарный.
– Мы разделим декорацию на три части. И каждую часть будем снимать по очереди. Это значит, что декорация будет гореть три ночи. – Я показал ему три пальца, и он закивал:
– Да-да! – И сам показал мне три пальца.
– На фоне огня мы будем снимать сцены с артистами и каскадерами. А вы, друзья-пожарники, с обратной стороны декорации поливайте водой остальную часть декорации, которая ни в коем случае не должна загореться. Пока мы снимаем на фоне первой трети, следите, чтобы другие две трети не загорелись. Потом мы начнем снимать вторую треть декорации. Она будет гореть, а в это время берегите от огня последнюю треть.
– Да-да! – кивает румяный пожарный.

Ближе к ночи вспыхнула огненная стена первой трети декорации. Началась съемка. Первый кадр: пробив оконную раму, на площадь выехал переполненный людьми автомобиль. Второй кадр: охваченный огнем каскадер пробежал, как живой факел, – один из летчиков накинул на него плащ, затушил огонь. Третий кадр: летчик, укрывая от огня ребенка, выносит его из здания.

Я пригнулся к глазку киноаппарата, слежу за репетицией. Но чувствую, что-то в кадре не так, как должно быть. Как будто декорация вся изнутри подсвечивается.

– Горит, что ли, все? – спрашиваю пожарного.
– Да-да, – радостно кивает он.
– Что «да-да»? Я же просил поливать водой декорацию изнутри.
– Да, да, – соглашается пожарный.
– Воду, – ору, – лейте на декорацию!
– Какую воду?
– Вашу! Из пожарных машин.
– У нас нет воды, – пожимает плечами пожарный.
– Как нет?
– Так. Мы ее еще днем всю вылили, когда ваш самолет взорвался.
– А чего же новой не набрали?
– Никто не сказал.
– Весь вечер вам твердят, что надо защитить декорацию от огня. Вы меня слушаете, киваете...

Тут пожарный заулыбался еще шире и смущенно сказал:
– Да вы как-то быстро говорите. Слушать интересно, а понять нельзя.



И я вижу, что он до ушей залит спиртом – принял на радостях, что спас декорацию.
– Да вы не горюйте, – утешил меня пожарный. – Мы сейчас заправимся водой, вернемся и все потушим.

Действительно, три пожарные машины развернулись перед горящей декорацией и уехали. Минут через двадцать они вернулись с водой. Декорация к этому времени полыхала, как Москва при Наполеоне. Через час от нее остались одни головешки.

...»

Конечно, из-за неосторожности пиротехников декорация могла случайно рвануть и на съёмочной площадке Джорджа Лукаса. Но рассказ Митты о съёмках спецэффектов фильма «Экипаж» так вкусен из-за этих подробностей чисто советского бытия.

Во-первых, конечно, «денег было мало». Вроде Мосфильм дал «добро» на съёмки первого эпичного советского фильма-катастрофы. А денег выделил мало. Это, кстати, вообще было характерно для Совка. На всякую партийную муру типа «ленинианы» или тягомотных фильмов на производственную тему деньги всегда находились сколько надо. А вот развлекательные фильмы, особенно зрелищные, вечно были как бедные родственники. Редкий советский режиссёр, снимавший фильмы, в которых должны были быть спецэффекты, тем более масштабные, не сетовал, что денег было мало.

Во-вторых, эта чисто советская строительная штурмовщина накануне Олимпиады-80. «На стройках хорошо платили, и все работали только там», – пишет Митта. Только «там» – в смысле, на строительстве олимпийских объектов – работали не только из хорошей оплаты. Оплата в СССР как раз была фиксированной и никто бы не стал платить строителю в два раза больше (например), только потому, что он работает на спортивном объекте. Но в Совке повсеместно планы срывались и под конец планового периода для его выполнения сгоняли всех, кого можно и заставляли работать чуть не круглые сутки, лишь бы выполнить план. Да, премиальные за это платили. Но дело не в премиях, а в системе. СССР пыжился показать всему миру, какой великой страной был СССР, а потому хотел всех удивить олимпийскими объектами. А в 1979 году оказалось, что скоро Олимпиада, а на спортивных объектах ещё конь не валялся. Вот и сгоняли всех строителей туда. А бедному Митте предоставили какую-то алкашню. «Наша декорация строилась кое-как. На нее пригоняли пьяниц, посаженных на 15 суток». Причём вряд ли это были именно строители. Это были обычные пьяницы-полубомжи, которые в профессиональном плане вообще ничего из себя не представляли. И вот советский режиссёр был вынужден бессильно смотреть на то, как кучки пьяниц утром делают вид, что строят декорации, а после 11 вообще кладут болт на работу и бухают по углам. Вот это вот – чистый Совок. Можно ли представить, чтобы в Голливуде продюсер терпел, чтобы нанятые для строительства декораций рабочие были а) вообще не рабочими, а пьяницами и б) не работали, а только делали вид, что работают.

История с ультиматумом о том, что режиссёру осталось всего 3 дня – тоже характерная. Нет, безусловно, коли декорации строились прямо на ремонтируемой взлётной полосе действующего аэропорта, то руководство аэропорта приказало выселяться со своей территории сразу, как только ремонт закончился. Но вопрос в другом – а почему Митта снимал в Домодедово, а не на какой-нибудь специальной съёмочной площадке Мосфильма? Да потому что не было у Мосфильма – у главной, можно сказать, киностудии страны, такой площадки, где можно было такое снять. Несколько огромных павильонов на своей территории Мосфильм имел. А вот площадку для съёмки взрыва самолёта? Нет, не в СССР.

Или вот история с двумя тоннами горючего вместо требуемых шести. В нормальной стране это вообще не проблема. Нужно 6 тонн горючки? Поехал и купил. Ещё и выбирал бы между поставщиками. Но не в СССР. «Купить горючее на рынке – это было преступление». Да и на каком рынке? Не было в СССР рынка. Горючее распределялось строго по плану. И пришлось режиссёру Митте, как Петрушке, веселить мосфильмовских чинуш, чтобы те смилостивились и выделили ему недостающие четыре тонны горючего.

Ну и конечно финальный аккорд в виде пьяного командира пожарной охраны. Мне сразу вспомнился пожар казармы в части, в которой я служил. Когда на тушение прибыла доблестная пожарная охрана, то в машине почти не было воды. У Митты практически такая же история. Режиссёр втолковывает начальнику пожарной охраны, что ночью будут снимать огненные сцены, а тот не считает нужным дать приказание зарядить машины водой. «Мы ее еще днем всю вылили, когда ваш самолет взорвался. – А чего же новой не набрали? – Никто не сказал». Зато напиться не забыл. Таким Совком прёт от этой истории. И опять же не смогу представить, чтобы, скажем, американские пожарные, которые были бы наняты для обслуживания каких-то огненных сцен на съёмках голливудского фильма, не запаслись водой и тупо отвечали бы: «А нам никто не сказал, что во время съёмок пожара у нас должна быть вода».

Но в итоге Александр Митта всё же снял фильм «Экипаж». И снял так, что фильм 2016 года с тем же названием, на фоне фильма Митты выглядит как неуклюжая ремесленная поделка дилетанта. Но чего стоило этого Митте, сколько нервных клеток он потерял, знает только он.

Так что я так скажу. Если хотите снимать фильм-катастрофу с массой спецэффектов, то делайте это где угодно, но только не в СССР. А то инфаркт вам почти гарантирован.